Новый Мир ( № 6 2013)

Не стоит ждать каких-либо определенных ответов. По существу, Йоас анализирует и толкует дискуссию, продолжавшуюся много десятилетий «от Ницше до Дьюи» и до сих пор далекую от завершения. И хотя, замечает автор, «результаты герменевтических усилий с трудом поддаются обобщению», он все же предлагает читателю некий общий вывод: «Ценности возникают в опыте формирования и трансценденции самости». Заключительная глава книги, названная «Ценности и нормы: благо и справедливость», посвящена исключительно толкованию этого достаточно темного вывода. Темного, ибо только выражение «возникновение ценностей» предполагает четыре трактовки. Это важное место, поскольку прямо касается того, как функционируют ценности в обществе. Итак, пишет Йоас, говоря о «возникновении ценностей», мы можем предполагать возникновение ценности впервые в истории; отстаивание этой ценности небольшой и постепенно увеличивающейся группой последователей; возникновение приверженности уже существующим ценностям у индивидов и, наконец, об оживлении забытых ценностей. При этом ценности «обретают свою направленность в неустойчивом балансе между опытом, артикуляцией и существующим в той или иной культуре репертуаром интерпретаций». Что же — в современном мире ценности зыбки и подвижны, а потому понятно стремление автора «объединить теорию возникновения ценностей с универсалистской концепцией морали». o:p/

Читателя может смутить тяжеловесный стиль, но это не оттого что переводчик плохо переводил, — тут беда, на мой взгляд, в наследственной безъязыкости русской философии, нет у нас слов, чтобы разговаривать о таких вещах просто. o:p/

o:p /o:p

o:p /o:p

NON-FICTION C ДМИТРИЕМ БАВИЛЬСКИМ

o:p   /o:p

БЕЛАЯ КНИГА o:p/

o:p /o:p

Книга <![if !supportFootnotes]>[1]<![endif]> , между прочим, вышла в свет совсем белая, лишь на корешке портрет классика. И вот что интересно — если на собрании дневников Гомбровича «Издательство Ивана Лимбаха» <![if !supportFootnotes]>[2]<![endif]> , которое ничего не делает просто так, само слово «Дневник» значительно превышает размерами имя и фамилию автора, то здесь, точно невзначай, обозначение жанра написано с маленькой буквы. Как если бы книга называлась: «дневники Льва Толстого». o:p/

Та же самая конструкция повторяется на титуле. Только в аннотации и выходных данных первая буква заглавия меняется на заглавную. Для чего затеяна эта оформительская игра, станет понятно, когда большая часть книги будет прочитана, — да, просто поденные записи Льва Толстого оказываются лишь поводом для ведения Владимиром Бибихиным своих собственных, «голосовых» дневников. o:p/

Это — правленые стенограммы лекций, посвященных чтению толстовских дневников: два спецсеминара (в одном 13 лекций или, как их величает сам Бибихин, «пар», в другом — 14), проходивших на философском факультете МГУ (2000 — 2001 годы) и ныне переведенных в книжный вид. o:p/

Именно это, как кажется, затрудняет вход в белый том с портретом Толстого на корешке, хотя правильнее было бы дать там портрет самого Бибихина, внешность которого случайный читатель вообще не представляет. o:p/

А представлять нужно — книга, сделанная с голоса, кажется особенно личным (физиологичным, физиологическим, едва ли не слепком телесного) высказыванием, смысл которого рождается по иным, нежели в письменном тексте, принципам. В ином агрегатном состоянии. o:p/

Другое дело, что вряд ли у «Дневников Льва Толстого» (тираж 2000 экземпляров) найдется этот самый «простой» или «случайный» читатель, нуждающийся в прояснении «правил игры». o:p/

Посмотрите на издание сторонним взглядом — остраняясь: о чем здесь вообще идет речь? Ради чего на 478 страницах громоздятся непрозрачные философические навороты и никуда не ведущие разъяснения? o:p/

Издательство, понимая это принципиальное частничество книги, пренебрегло даже оглавлением: отныне корпус Бибихинских лекций, посвященных дневникам Толстого, представляется единым, нечленимым брикетом. o:p/

Вход в книгу — важный показатель тождества (или же, напротив, различия) автора и читателя, предстоящей предвкушаемой трудности, которая может быть оправдана авторским опытом (и плотностью его донесения ), а может быть подчистую проиграна — если количество затраченного времени и сил не покрывает сухого остатка. o:p/

Нынешний читатель достаточно прагматичен для того, чтобы игнорировать непропорциональные тексты. Хотя, с другой стороны, кажется, никогда у книгоиздательской отрасли не было такого количества читателей, бескорыстно тратящих время своей жизни на бездарные, пустые сочинения коммерческих ремесленников. o:p/

Если с одноразовой коммерцией все более или менее понятно, то книги исследовательские, трактующие и интерпретирующие, взыскующие не только доверия, но и уважения, мурыжат тебя до последнего набором каких-то малоуловимых признаков и переходов, что, совпадая или не совпадая с читательским ожиданием, порождает то, ради чего все затевалось, — рему . o:p/

Книга В. В. Бибихина — из таких вот, сопротивляющихся, трудных, требующих не только участия, но и соучастия, полного приятия правил игры, вырабатывающихся и складывающихся по ходу лекционного курса. o:p/

Есть книги, подхватываемые с лету, едва ли не с первых страниц или даже строчек (нынешний потребитель привередлив), зато другие, подобно подробным театральным постановкам, способны угробить на ввод всех важных обстоятельств едва ли не все первое действие. o:p/

Но Бибихин и тут чемпион — в его манеру выражаться въезжаешь едва ли не на середине тома, когда те или иные авторские мысли и наблюдения за мыслями Толстого обкатываются с помощью других философов. o:p/

Начинается этот кусок Дильтеем и Витгенштейном, далее следуют Кант и Хоружий, а также целая лекция, в которой рассматриваются уже не записки Толстого, но большая статья Томаса Манна. o:p/

Кажется, именно это отступление — три или даже четыре внешне нетолстовские лекции — окончательно вправляет повествовательный сустав книги. Именно здесь «Дневники Льва Толстого» находят свой ритм и приемлемую для читателя степень понятности. o:p/

Несмотря на то что фразу со страницы 66 («Поздравляю вас. Сейчас наконец на третьем занятии мы вступим в пространство толстовских дневников») уже вовсю окружают толстовские цитаты, собственно работа над пониманием текста начинается значительно позже. И, как я уже заметил, не с толстовского «материала». o:p/

Особенно темной в этом смысле выглядит самая первая лекция, где метод не проговаривается, но выговаривается по принципу «клади рядом», и которую можно советовать читать не как предисловие к этому лекционному курсу, но как послесловие и венчающий «Белую книгу» купол. Форма ее (книги, разумеется, но, следовательно, и лекции тоже) напрямую зависит от особенностей говорения конкретного человека, пауз и неповторимых интонаций, что следует, видимо, обозначать в стенограммах знаками из нотной грамоты или из нотаций танцевальных манускриптов. o:p/

Потому что две рядом стоящие здесь фразы и выглядящие в книге продолжением друг друга, причинно-следственной цепочкой и сквозным нарративом, на самом деле, берутся (могут браться, выделяясь голосом ) из соседних, но совершенно разных дискурсов. o:p/

Кажется, некоторые высказывания первой лекции — декларативные (и являющиеся частью декларации) и особенно автору важные, ронялись в действительности лекционного зала, точно абзацы манифеста. Как важные соображения, нуждающиеся в осмыслении и поэтому отделяемые и отдаляемые от других, расположенных по соседству. o:p/