Новый Мир ( № 7 2006)

Вопросов тьма. Вот, к примеру, герой — Крис Уилсон (Джонатан Рис-Майерс). Молодой, смазливый, нос прямой, губки бантиком, упрямый ирландский подбородок, а глазки нездоровые, красные, вечно голодные… Актер всю дорогу фальшивит, играя фальшь, так что и не поймешь, талантлив он или бездарен. Так же непонятно и про героя: кто он? Слизняк? Пустышка? Инфантильный эгоист из тех, что, будучи припертыми к стенке, автоматически избирают самый подлый, бесчеловечный выход? Или все же идейный (само)убийца; молодой человек, проблема которого не в отсутствии воли, но в отсутствии пафоса и смысла быть кем-то, персонаж, сознательно стерший и уничтоживший свое “я”? Как бы то ни было, результат тот же — 0:0.

Везет герою при этом действительно сказочно. Паренек из бедной ирландской семьи, он попал когда-то к хорошему тренеру, стал подающим надежды теннисистом, участвовал в крупных турнирах… Но в звезды не вышел, поняв, что слишком это утомительно — пробиваться, выкладываться, каждый раз кому-то что-то доказывать без всякой гарантии на успех.

В начале картины, оставив большой спорт, он устраивается инструктором в элитный теннисный клуб. Судьба благосклонна к нему и тут. И месяца не промахав ракеткой, обучая богатых домохозяек и толстых клерков, он встречает на своем пути Тома Хьюлетта (Мэттью Гуд) — отпрыска состоятельного аристократического семейства. Ничего не значащая беседа за чашкой кофе о музыке, об опере — и вот уже Крис приглашен в Ковент-Гарден, в семейную ложу Хьюлеттов. Там он знакомится с грымзой мамашей, добродушным папой-финансистом и сестрой Тома Хлоей (Эмили Мортимер) — неуклюжей, тщедушной, но, в общем, милой и умненькой. И эта самая Хлоя влюбляется в Криса с первого взгляда; прямо-таки всю оперу смотрит не на сцену, а на него. Далее следует приглашение на уик-энд в семейное поместье, игра с Хлоей в теннис, совместное посещение музеев, кинематографа, поцелуи в темноте, койка… И вот уже по протекции Хлои Крису предложено место клерка в папашином офисе: “Это только ступенька. Тебя ждет головокружительная карьера”.

Семейство Хьюлеттов покупает Криса деликатно, но недвусмысленно, оплачивая каждый шаг сближения с Хлоей все новыми преференциями: бизнес-курсы за счет компании, повышение по службе, машина с шофером, после свадьбы — роскошная квартира с видом на Темзу, выгодные контракты… Хьюлеттов вполне устраивает такой зять: он молод, энергичен, здоров, всем обязан состоятельным родственникам, а главное — поддается дрессировке и способен играть по правилам.

Крис продается с готовностью. Он сознает, что перед ним распахнулись двери комфортабельного социального лифта, который будет неуклонно и мягко возносить его все выше и выше под сладкие звуки итальянских оперных арий. Единственная часть его “я”, которая в этой ситуации проявляет строптивость, — пол. Неуклюжая Хлоя, до чертиков озабоченная проблемой зачатия, совершенно не вдохновляет Криса в постели. Особенно когда есть с чем сравнивать и поблизости все время маячит до неприличия сексапильная американка Нола (Скарлетт Йохансон) — невеста Тома.

В чинных интерьерах английского поместья Нола, даже вполне пристойно одетая, смотрится как девушка из стрип-бара. От нее бьет током. Застав американскую красотку за игрой в пинг-понг, Крис, только что дежурно махавший ракеткой на корте, щадя неумеху Хлою, здесь, за столом для пинг-понга, внезапно демонстрирует присущий ему агрессивный стиль игры и не менее агрессивный стиль ухаживания. Обняв Нолу за талию (под предлогом показать, как бить по мячу), Крис шепчет без лишних предисловий: “Вам не говорили, что у вас чувственные губы?” — “А вам не говорили, что вы агрессивно играете?” — “Дух соперничества… Вас это смущает?” — “Я подумаю...” — кокетливо отвечает Нола. Но явившийся Том представляет ее Крису как свою невесту, и, тот, засунув дух соперничества подальше, тихо отползает в кусты. Ему остается только пускать слюни, выдумывать предлоги для встреч с Нолой в обществе Тома и Хлои и исподволь пожирать глазами ее чуть вульгарную, но неотразимую красоту.

Нола, как и он, — парвеню, девочка из американской глубинки, выросшая без отца, рядом с сестрой-наркоманкой и матерью-алкоголичкой. Но, в отличие от Криса, Нолу в семье Хьюлеттов не приветствуют, поскольку она-то как раз дрессировке не поддается. Со свойственной обитателям Нового Света честолюбивой зацикленностью Нола мечтает состояться сама по себе, не желая быть просто красивым приложением к роскошной мебели, поместью, дорогим машинам и ложе в опере. Она хочет быть актрисой, упорно таскается на прослушивания, пытается пробить стену лбом, то есть занимается ровно тем, от чего раз и навсегда отказался Крис. Ей вежливо намекают: пора бы успокоиться, примириться, отказаться от несбыточных упований. Нола бунтует. После одной из таких воспитательных бесед она выскакивает из уютной гостиной под дождь, плачет злыми слезами, топает по грязи, не разбирая куда… И тут герою удается наконец-то улучить долгожданный момент: мимолетный секс под дождем на пшеничном поле, когда Нола, оскорбленная и взвинченная, отдается естественному порыву, для Криса как глоток воздуха в мучительном, растянутом во времени процессе “самоудушения”. Но продолжения быть не может: “Что было, то было, — резонно говорит Нола. — Но мы оба связаны с другими людьми. И скоро станем родственниками”. Он все понимает: скандал в благородном семействе не нужен ни ей, ни ему.

Однако Ноле так и не удается удержаться в семейном кругу Хьюлеттов. Слишком она яркая, неудобная, темпераментная… Том в конце концов разрывает с нею помолвку, и, узнав об этом, Крис, уже женатый, сломя голову бросается разыскивать свою нимфу. Тщетно. Она уехала. Куда — неизвестно. Он тихо доходит; пренебрегая супружескими обязанностями, неделями не занимается с Хлоей любовью; страдает от приступов клаустрофобии в обширном, комфортабельном офисе… Пока совершенно случайно вновь не обнаруживает Нолу, приехав на встречу с женой в Галерею Тейт (современное искусство — еще один “пунктик” Хлои, и папа вскорости даст ей денег на открытие собственной галереи).

Крис видит Нолу, скользящую вниз по эскалатору; точнее — ее отражение в гигантской стеклянной стене. Он мечется по лабиринту музейных залов, стараясь решить две задачи одновременно: усыпить бдительность жены и, отыскав Нолу, склонить ее к продолжению отношений. Вся эта лихорадочная игра в кошки-мышки происходит на фоне гигантских абстрактных полотен и пафосных интерьеров в стиле хай-тек. Вуди Аллен так настойчиво заполняет пространство культурными знаками, что “искусство” некоторым образом “выпадает в осадок”. Театр, живопись, архитектура, итальянская музыка, звучащая беспрестанно за кадром, создают изысканную условную рамку для разыгрываемого перед нами “кукольного спектакля”, в коем участвуют “Парвеню”, “Сексуальная блондинка”, “Серая мышка — жена” и сплоченная, но безликая массовка “Респектабельного семейства”. Итальянские арии в исполнении Карузо одновременно и романтически возвышают, и комментируют, и сводят к банальному “общему месту” порывы страстей. А визуальные лейтмотивы тянутся за каждым из персонажей: современная живопись — лейтмотив интеллектуалки Хлои, природа и бабочки — лейтмотив Нолы, старинное средневековое поместье — символ незыблемости семейных традиций Хьюлеттов, герою же сопутствует лейтмотив клетки — стеклянная дверь из ромбиков в его съемной квартире рифмуется с гигантскими ромбами окон в здании корпорации, где он служит. Все это сделано вполне ненавязчиво, но так, что зритель (не без удовольствия, надо сказать) все время ощущает под покровом квазиреалистической семейной истории упругий каркас изящно-ироничного “балаганчика”.

В то время, как Хлоя с рыжей приятельницей, уткнувшись в каталог, спорят вполголоса, где находится какая-то видеоинсталляция, Крис в двух шагах от жены побелевшими губами молит Нолу дать номер ее телефона. Та, поколебавшись, дает. И сюжет сворачивает в бурное, полное подводных камней русло адюльтера. По утрам Хлоя настойчиво требует “заняться с ней этим”, поскольку утро, по словам доктора, — “лучшее время”… “Только сначала я должна измерить температуру”, — говорит она и с постным видом засовывает в рот градусник. Потом, отделавшись от тягостного семейного долга, герой несется к возлюбленной, срывает с нее одежды и не может оторваться, не может насытиться… Унылые семейные радости подсвечены запретным сексом, то бешеным, то невыносимо, томительно сладким. Так проходит зима, весна…

Крис и Хлоя едут с друзьями на длинный уик-энд в родительское поместье, лениво строят планы поездки по греческим островам. В чинные, идиллические беседы на пленэре и за семейным столом все время врываются настойчивые и неуместные звонки Нолы. Она сообщает, что беременна, и требует срочно приехать. Соврав что-то, Крис бросается к ней. Он в бешенстве: “Я никак жену не могу обрюхатить, а ты залетела!” — “Это знак! — кричит Нола. — Ты не любишь ее. Ты ненавидишь свою жизнь. Это знак! Ты должен бросить все это и быть со мной!” Действительно знак. Наступает ситуация выбора. Не между одной женщиной и другой. Не между семейным долгом и страстью. Между жизнью и смертью: жизнью с ее риском, непредсказуемостью, грузом ответственности — и тихой респектабельной летаргией в завидном статусе “зятя владельца компании”. После недолгих оттяжек и колебаний Крис делает выбор. Он… убивает Нолу.

Убивает не то чтобы хладнокровно, но спланировав и рассчитав все до мелочей. Вначале он убивает соседку, инсценирует ограбление, а затем пристреливает любовницу из дробовика, как якобы случайную свидетельницу, оказавшуюся, на свою беду, в неподходящее время в неподходящем месте. Не повезло бедняжке! Вся эта кровавая “постановка” идет под звуки драматически взволнованного оперного речитатива, а после убийства Крис бросается в такси и едет в театр смотреть вместе с Хлоей мюзикл “Женщина в белом”.

Сцена убийства, хоть и заключена режиссером в условные, театрально-оперные кавычки, все-таки бьет по нервам. Убийство! Шаг радикальный, крайний. Во имя чего? Все литературные предшественники Криса Уилсона убивали ради обретения каких-то новых возможностей. Раскольников — движимый “комплексом Наполеона”, Клайд Гриффитс — в надежде выбиться из нищеты и приобщиться к недосягаемому для него клану избранных. Крис начисто лишен наполеоновских амбиций, равно как и безумной тяги к деньгам: он не игрок, не стяжатель, и роскошь для него — всего лишь атрибут ставшего привычным образа жизни. Крис убивает именно ради привычного, ради того, что есть. Человек идет на страшное преступление и страшный, в общем-то, риск ради того лишь, чтобы без каких-либо потрясений, завернутым в “теплую вату”, дожить до почетной пенсии и не менее почетных похорон. Где он, мятежный дух европейского модернизма?! Следы его можно отыскать сегодня разве только в Америке. Европа же, утратив амбиции, погружается в сон. Самое забавное, что “Матч-пойнт” издевательски предвосхищает реальную политическую коллизию, развернувшуюся всего полгода спустя после выхода фильма: баррикады, погромы и всеобщую забастовку во Франции, когда нация в едином порыве восстала против невиннейшего “Закона о первом найме” — робкой попытки правительства расширить возможности самореализации граждан за счет незначительного ущемления их социальных гарантий.