Новый Мир ( № 7 2007)
Шрифт:
— Нежелательно, — соглашаюсь я. — А почему нет пылесоса?
— А зачем нам пылесос, если нет коврика?
И смотрит на меня как на идиота. И не любит.
Итак, Вера Павлова сотворяет или открывает мир через любовь во всех ее проявлениях. Где на первом месте, как это следует из многих стихов, все-таки плоть, тело.
Да, только тело.
Но так подробно,
так дробно,
так упорно,
бесспорно, в упор
каждую пору
под
Открытие мира через собственную плоть, оказывается, занятие преувлекательное. Хотя и опасное. Лет десять назад была у меня в семинаре вполне талантливая девушка из одного приволжского города. Единственный в тот момент бросавшийся в глаза недостаток — девушка писала исключительно о внутренних своих переживаниях, о голосах и отголосках собственного тела. Внешнего мира для нее будто и не существовало. Даже в сравнениях. Я ей тогда образно объяснил, что, если так пойдет дальше, она начнет поедать собственные внутренности. И что вы думаете? Через несколько лет я случайно оказался в московском Доме журналиста на вечере какого-то журнала. Среди прочих свои стихи читала и моя бывшая семинаристка. Она вышла на сцену и прочла отрывки из поэмы о двенадцатиперстной кишке.
Правда, между той девушкой и Верой Павловой есть одно существенное отличие. У меня сложилось впечатление, что дитя волжских просторов по каким-то причинам себя не любит. А Павлова себя любит. Это ее и спасает.
Я красавица.
Нет такого зеркала,
нет такого мужчины,
которые усомнились бы в этом.
Чего же вам еще?
Я украшаю вашу жизнь.
Вера Павлова себе нравится, себя любит. Или, скажем так, любит свою оболочку. Что тоже очень важно.
У меня сногсшибательные ноги
и головокружительная шея,
и легкое, удобное в носке,
не сковывающее движенья
тело, и ветреные кудри.
Местоимение “я” в ее исполнении — и субъект и объект одновременно. То есть, с одной стороны, она создает почти абсолютно замкнутый мир, а с другой — находит в этом мире массу интересного. Впрочем, она сама замечательно сформулировала, что такое эгоизм (в ее, конечно, понимании):
Эгоизм —
попытка превратить
местоимение Я
в неологизм.
И ведь превращает.
— А одеяло хотя бы дадите?
— Одеяла не дам, не положено. Потому что тепло.
— Как же тепло, если холодно?
— Вам, может, и холодно. А вообще — тепло.
Повернулась и ушла, обиженная. Правда, через минуту заглядывает в купе и протягивает одеяло. Жалостливая. С мужиками спорить умная женщина не станет. Потому что бесполезно. Мужик — он дурак от рождения. Настоящая женщина это понимает, а потому в споры и в поучения не лезет.
Учить мужика — что об стенку горох.
Бросать мужика — что об стенку мяч.
Мужик — он есть. И, как правило, плох.
А мне, хорошей, — любить, хоть плачь,
да мягко стелить для вчерашних утех,
да всхлипывать: “Ты у меня лучше всех!”
Вот и соседка по купе смотрит на своего опять захрапевшего мужа с нежностью да с жалостью. Он, конечно, дурак, как и все мужики, пьяница и прочее. А что делать? Свой ведь. Вот только и остается, что повторять следом за Павловой: “Ты у меня лучше всех!”
Итак, одеяло есть. Теперь будет проще осознавать его роль в постижении мироздания. В тепле это как-то лучше удается.
я не могу согреть площадь
больше площади одеяла
я не могу сделаться проще
чем в плоскости одеяла
я не могу сделать больше
чем тебе поправлять одеяло
я не могу сделать больше
я понимаю что этого мало
Никуда не денешься: взгляд Павловой — взгляд из-под одеяла или — под одеяло. На этом во многом строится мировоззрение. А то вдруг, совершая подлинную революцию, отбрасывает это самое одеяло, чтобы все вдруг узнали то, что… уже знали. В ее мире и бунт свой, другой, и революция такая же. И от памятника, по-пушкински, по-державински, не удержалась. Но — по-своему, конечно:
И долго буду тем любезна,
что на краю гудящей бездны
я подтыкала одеяла
и милость к спящим призывала.
И это не игра, не поза — такой памятник естественным образом вырастает из ее же стихов.
Поэтесса живет как бы вне социума, вне мира. Внешний мир в стихи проникает редко, а если и проникает, то какими-то странными ассоциациями или явлениями, которые для современного русского человека и явлениями-то никакими не являются. То вдруг всплывает футбольный матч между “Спартаком” и киевским “Динамо” со своеобразными комментариями. Казалось бы, где поэт Павлова и где — футбол? Не должны вроде бы пересекаться. То (да еще и под заголовком “Подражание Ахматовой”) врывается в стихи такое лирическое откровение, как: “И слово „хуй” на стенке лифта / перечитала восемь раз”. Ну, у кого из жителей Москвы на подобных надписях на лифтах, на заборах ли, на стенах остановится взор? Да ни у кого. Никакое это не явление бытия. Это быт, и вовсе неприметный. А то вдруг возникает неожиданный страх:
Около окон с неясною целью
ездит машина, по-русски — “маруся”.
Я насмотрелась предвыборных теле-
клипов, я спать без одежды боюсь, я
слушаю, слушаю шум ее, еле
прикасаясь затылком к подушке…
Выковырять меня из постели
проще, чем устрицу из ракушки.
Страх этот, конечно, вызван не пресловутой “марусей”, которые, к слову говоря, уже давным-давно никуда не ездят. Да и предвыборные телеклипы никому ничем не грозят — шоу, и только. Здесь другое: любое проявление внешнего мира, даже безобидное, грозит разрушить постельный мир, “выковырять” из постели. А это уже для Павловой действительно будет трагедией. При этом Вера (как кажется) иногда вдруг не то чтобы просыпается, просто подальше высовывается из-под одеяла. И тогда возникает точное, горькое:
Писали родину с заглавной,
писали Бога со строчной,
ведомы Ольгой Николавной
с Ириной Александровной.
Вотще мы родине молились
и втуне получали пять.
Все правила переменились.
Бог знает, как теперь писать.
Любому человеку, хорошо знакомому с русской поэзией, сразу же бросится в глаза отсутствие трагедии, отсутствие судьбы. Той самой высокой трагедии и высокой судьбы, без которых большой русской поэзии никогда не существовало. Но, заметив это, я тут же себя одергиваю и задумываюсь: а может, быть женщиной — уже судьба, уже трагедия? Нам, мужикам, все равно этого до конца не понять. У нас все борьба какая-то — все равно с кем и зачем. У нас проблемы мироустройства, мироздания, политика и прочая ерунда.