Новый Мир ( № 8 2005)

Как бы то ни было, всякий человек принадлежал той или иной сословной клеточке. Другое дело, что мы, отдаленные потомки, испытываем немалые трудности в определении количества и соотношения тогдашних “клеточек”. Еще сложнее отыскать эту клеточку для конкретного лица. Ю. П. Уваров, много занимавшийся такой специфической институцией, как университет времен “старого порядка”, предположил, что надежным источником сведений о социальной структуре Франции XVI века могут служить нотариальные акты дарений, в частности — дарений в пользу студентов Парижского университета (тех, кто хотел бы понять, почему выбраны именно эти акты, а не иные, отсылаю к книге Уварова).

В нотариальном акте дарения нотариус со слов дарителя обязательно указывал его социальный статус: дворянин, адвокат, торговец, буржуа, прокурор, виноградарь и т. д. Однако адвокат мог иметь или не иметь дворянства, буржуа мог быть владельцем большого дела, но мог располагать и скромной мастерской, так что требуется немалая изощренность, чтобы по этим источникам сколько-нибудь надежно реконструировать социальные характеристики дарителя. Уварову это удалось — и здесь я завидую тому, кому чтение этой увлекательной книги только предстоит.

А теперь вообразите нашего потомка, который попытался бы составить представление о социальной структуре современного российского общества, опираясь на нотариальные документы — доверенности, завещания или пока мало распространенные у нас брачные контракты. Для упомянутой цели все эти документы будут совершенно бесполезны, поскольку в них не указывается ни имущественный, ни социальный статус агентов соглашения.

Начнем со статуса имущественного. Вспомним, что до недавнего времени имущества у наших граждан, по сути, не было. Все уже забыли, что, например, квартира наследовалась только в случае, если законные претенденты на наследство были там прописаны, поскольку практически все городское жилье принадлежало государству. Даже кооперативную дачу нельзя было просто передать по завещанию — наследовался паевой взнос, но не само строение. Кто мог думать о собственной земле или, боже упаси, о собственной автозаправке?..

Если бы сегодня закон требовал указать в нотариальном акте социальный статус, то никакой нотариальный документ вообще не удалось бы составить. Оформляете вы, к примеру, нотариальную доверенность на жену, чтобы она могла получать вашу зарплату или гонорары, почтовые переводы, брать деньги с вашего счета в банке. И вдруг выясняется, что надо не просто написать “Я, Смирнов Владимир Петрович...”, а как-то отрекомендоваться. Но как?

Не так давно в наш обиход вошли визитные карточки, где принято указывать место работы, должность, e-mail и телефон, а также ученое звание или степень. При этом о должности сообщают преимущественно руководители (генеральный директор ; главный редактор) и PR-менеджеры, а данные о профессии на наших визитках я пока видела только у врачей (стоматолог, фитотерапевт). Очевидно, что подобные сведения не могут быть использованы для характеристики положения человека в нашем обществе: одно дело — районный стоматолог, совсем другое — стоматолог в частной клинике; сегодня ты главный редактор, завтра — безработный.

За свою жизнь я встретила только одного человека, который подписывался “Павел Шапиро, инженер ”. Диплом путейца Павел Шапиро получил в Льеже, перед Первой мировой войной — то есть без малого сто лет назад. Он имел мужество напоминать об этом следующие пятьдесят лет — даже в лагере под Интой...

Бесструктурных социумов не бывает, так что и наш как-то структурирован. А вот как — неизвестно. Западные социологи свой “модерный” социум более или менее описали в тех аспектах, которые являются определяющими для его функционирования, — открытое общество, представительная демократия, социальные гарантии, достижительские ценности и, разумеется, социальные институты, обеспечивающие функционирование всего этого. Мы же отказались наконец от представления нашего социума в терминах социально-учетных категорий (рабочие, крестьяне, служащие и т. п.). Но при этом, естественно, обнаружился теоретический и интерпретационный вакуум. А поскольку, как сказал один поэт, “природа не терпит пустот”, в сознании большинства без особой рефлексии возникают представления, этот вакуум замещающие.

Если не обращаться к специалистам, а исходить из бытового поведения и высказываний обычных граждан, то окажется, что современный российский социум состоит из богатых и бедных . Прочие деления, даже отраженные в известной фразе “понаехали тут”, хоть и важны, но несомненно второстепенны.

В массовых представлениях именно богатые “они” распоряжаются не только своей жизнью, но и нашей — жизнью бедных . Бедным остается сочинять анекдоты про Абрамовича, который держит книги в деньгах, и пытаться выжить любой ценой, рассчитывая на себя и “своих”. “Свои” определяются прежде всего как те, на кого можно рассчитывать: близкие родственники, старые друзья, давние товарищи по работе, в деревне — соседи. “Чужие” — не просто “не свои”, они — источник опасности, подвоха, обмана и насилия. “Кругом враги” — такова фактическая установка, которая, минуя уровень сознания, реально определяет повседневное поведение наших сограждан. Притом подобная установка характерна отнюдь не для одних лишь действительно бедных, озабоченных выживанием в прямом смысле слова. Эту же установку разделяет огромное число граждан, остро ощущающих свою относительную бедность, психологическим эквивалентом которой является острое чувство незащищенности. Поэтому враги подстерегают нас везде — в метро, в очереди к врачу в поликлинике, на рынке, в многоэтажном доме и в приемной любого муниципального учреждения.

“Богатые” не воспринимаются массой не только в качестве лидеров, но и вообще в качестве людей, способных на позитивное действие. Если NN заведомо очень обеспечен, а то и богат, то массовое сознание отторгает замечания типа “NN — яркий человек и талантливый организатор”. Миллионер — сволочь “по определению”; причем в массовом сознании этим его сущность исчерпывается. Когда в разговоре с давним знакомым — отнюдь не бедным столяром — я уважительно упомянула своего приятеля и коллегу NN, который при Ельцине некоторое время занимал высокий государственный пост, мой собеседник посмотрел на меня с откровенной жалостью, как на “блаженную”.

Недавно депутат К., обсуждая на радио “Эхо Москвы” наглое поведение милиционера, сказал: “Попробуйте быть честным за семь тысяч рублей зарплаты”. Депутат не может не знать, что доцент вуза, библиотекарь или воспитательница детсада зарабатывают вдвое меньше. Значит, фраза, которая у него вырвалась, выдает даже не его убеждения, а что-то близкое к инстинкту. В милицию, как известно, идут добровольно. В депутаты — тоже. Кстати, депутаты наши откровенно богаты: достаточно сравнить “депутатские” зарплаты и привилегии с зарплатой учителя обычной школы или даже научного работника. Интересно, сколько стоит честность этого депутата. Потому что она, конечно, имеет прямое стоимостное измерение. Ну а честь его, на мой взгляд, не стоит ничего — он, поди, не знает, что это за штука такая.

Если в глазах бедных все богатые нажились неправедным путем, то с точки зрения богатых бедные сами виноваты в своей бедности. Это клише (в разных вариантах) восходит к глубокой древности и отражает свойственное человеку стремление объяснить и оправдать собственную участь, что невозможно сделать, не объясняя хоть как-то участь других людей.

Но, быть может, “бытовые” объяснения социальных фактов следует просто игнорировать? Однако современная наука об обществе придерживается других позиций. Если большинство социальных агентов считает, что общество, в котором они живут, состоит прежде всего из богатых и бедных, то следует ожидать и действий, основанных на этих представлениях. И без учета этих представлений многообразные социальные действия — от бытового поведения до электорального — не удастся ни объяснить, ни прогнозировать.

Меня, в частности, продолжает впечатлять убежденность “богатого” (по нашим меркам) человека в том, что купить можно все и всех, вопрос — за сколько. Персонаж, убежденный в том, что жизнь устроена именно и только так, вовсе не представитель нашего фантомного “среднего класса”. Это браток. Браток в костюме “от ...”; с машиной “BMW” и аккуратным немолодым водителем; дети ходят в приличную частную школу, он умеренно курит и почти не пьет.

И вот этот приятный молодой человек слегка за тридцать приходит ко мне за советом: стоит ли переводить дочь в гуманитарный класс известной московской школы? Ситуация, казалось бы, обыденная. Однако слово за слово, и я начинаю понимать, что посетитель мой ни в каком совете не нуждается: он просто хочет узнать, кому и в какой последовательности надо дать, чтобы девочку приняли . Для начала он с осторожностью, достойной Штирлица, пытается выяснить, готова ли я сама взять, — никаких слов таких, боже упаси, — но нельзя ли помочь девочке написать такой вступительный реферат, чтобы с гарантией?