Новый Мир ( № 8 2007)

21

И хотя моя остановка в пяти минутах от родного порога, мне надо проехать на моем гидроэлектротранспорте двадцать минут, сделав очередной большой круг. Это самые счастливые минуты, потому что они приближают дом. И я еду, прислонившись щекой к холодному стеклу, и слушаю, как шумом утра прорастает во мне жизнь.

В столь раннее время в гидроэлектротранспорте почти никого нет, и я не понимаю, какого хера кондуктор утробным голосом Харона объявляет остановки-острова. Я слышу, как прибоем о ступени хлюпают двери, запуская волны свежего морского воздуха, волны солнечных ванн. Я слышу странные голоса, словно гидроэлектротранспорт полон людей, а может, это меж собой разговаривают пассажиры, давно ехавшие в нем? Я все отчетливее слышу их шепот. Он такой интенсивности, словно в троллейбусе яблоку негде упасть, и оно, яблоко, давит мне на ухо.

— Зачем, зачем ты ходишь сюда из мира света, зачем тревожишь наши тени уже столько лет? Что ты хочешь узнать здесь, глупец? Чему научиться? Неужели искусству Гомера и Джойса воспевать истории? А может быть, песенному искусству самого Орфея?

— Нет.

— Может, ты хочешь встать рядом с великими — Г— героями: Гомером, Гераклом, Гильгамешем, увековечить себя наряду с ними?

— Нет. — Я отгоняю их голоса прочь. Слишком много лишних звуков. И ненужных упреков. Мне же необходимо услышать только одно, прорваться к голосу некоего Х. и спросить у него: как же, как же мне найти дорогу к сердцу С.?

22

Другие не осуждают, а просят меня, словно прорицателя Тересия, умоляют вывести их отсюда, показать дорогу назад, в царство света, чтобы вернуться хотя бы на один день.

— Расскажи, выведи нас, слепец, — просит Орфей. — Или хотя бы выведи наши истории на свет божий. Не дай им кануть навсегда.

Все, как один, просят меня вновь и вновь рассказывать об их подвигах, чтобы они не исчезли бесследно. Пролить свет истины на их деяния. И хотя мне жаль этих несчастных, я, размахивая тростью, как мечом или копьем, гоню их прочь. Кто, спрашивается, расскажет о подвиге обычного слепого?

— Запомни, — говорит Одиссей, — я плавал вместе с аргонавтами, правда, под чужим именем, и было это давно. Так давно, что я уже мало что помню, но мне тем не менее кажется, что я принимал и до сих пор принимаю участие во всех великих путешествиях, которые уже превратились в одну длинную дорогу. Я, как Сизиф, вновь и вновь мысленно проделываю один и тот же путь без конца.

И главное, скажи всем, что я не вернулся на Итаку. К моей жене и детям вернулся некто иной. Может быть, сам Гомер в своих мыслях и мечтах. Я же прежний навеки сгинул в своем пути, приобретя лишь сокровища дороги.

Боги слепы и невежественны. Во всем виноваты они. И еще, быть может, слепая судьба, что сговорилась со слепцами — оракулами и гомерами. Оракулы и гомеры заварили путешествие из тьмы прошлого в тьму будущего, пытаясь реализоваться за счет нас, героев. Пережить и обрести то, на что сами не способны, — дорогу к победе, мужество смотреть жизни и смерти в лицо. Вы сажаете нас к себе на плечи, как великан Орион, бредите нами, думаете о нас, развлекаясь на свой лад и манер, чтобы мы вывели вас к солнцу.

Но здесь, в царстве полной тьмы и твоей фантазии, тебе не удастся провернуть подобное. Я не дам тебе совершить твой хитрый ход конем. Я, ставший никем, пешкой в игре, выколю глаз твоего видения, как Циклопу. А без внутренних очей ясновидения тебе никогда не встретиться с Х. Я ставлю крест на твоих попытках за счет Х. найти дорогу к С.

От осаждающих меня теней и угроз можно спастись только бегством. Тем более, что кондуктор объявляет мою конечную остановку, и я выскакиваю, затаив дыхание, между расходящимися и сходящимися дверьми, словно меж Симплегадами, и тут же спотыкаюсь о пустоту, в эту же пустоту проваливаясь ногой. Видимо, подножка оказалась слишком высокой.

Но инстинкт есть инстинкт, и я, поняв по утонувшей в пустоте ноге, что проваливаюсь, начинаю судорожно размахивать руками — за что бы ухватиться — и, словно Эвфем, вот оно, чудесное спасение ниоткуда, — выхватываю из-за пазухи горсть земли и кидаю ее в пустоту. Вот так из ничего у меня под ногами вдруг вырастает земля, и я ступаю на эту твердь асфальта.

23

Примерно такие ощущения у нас, слепых, появляются, стоит столкнуться с неизвестностью. Но даже после того, как я выхожу из троллейбуса, меня качает. И мне какое-то время надо идти вдоль дороги и меж луж, ища специальный проход для слепых, магическую точку прорыва в пространстве. И я ступаю, ощупывая дорогу палочкой и ориентируясь по накатившим на уши звукам. А дорога широкая, как морской пролив, с блуждающими туда-сюда скалами Планк, с этими стремительно движущимися глыбами-машинами. И я, подойдя к самому парапету, к самой кромке моря, начинаю ждать тайного знака богов — сигнала зуммера для слепых нашего дома.

Только бы целехоньким вернуться домой, не сгинуть в очередной катастрофе, не угодить в страшное ДТП и Т. Д. и Т. П.

Чап-чап-чап — я подхожу к вставшему на мель сонному дому. Дому, что за давностью лет уже превратился в утес, который своей мачтой-антенной подпирает вершины неба. Воздух у дороги не бывает прозрачным ни днем, ни ночью, а тут еще тучи и клубы дыма теснятся, как свернутые паруса.

Я стараюсь пройти неслышно, чтобы не привлечь внимания бушующих от пойла хулиганов. Проскочить незаметно мимо этих всегда готовых унизить тебя детей Посейдона и Дионисия и мимо убивающей надписи на стене “С + Х = Л”.

ПИП — прижимаю пипку магнитного ключа. И опять этот резкий звук зуммера. И опять разъезжающиеся и сближающиеся скалы дверей лифта. Когда же все это закончится? Как же мне все это надоело!

Я поднимаюсь к пещере своего жилища по лестнице, держась за стену утеса, подальше от холодного пара. Имей я даже двадцать ног и рук, мне было бы очень тяжело проделывать этот путь. Я достаю длинный ключ, что болтается на лямке у шеи, как стрела на тетиве лука. Теперь мне нужно достигнуть стрелою цель, попасть из этого лука в маленькую дырочку-пещеру, что обращена лицом во мрак.

24

Спустя какое-то время я справляюсь и попадаю в яблочко. И это яблоко падает мне прямо на голову проваливающейся в пустоту дверью. А я ведь хотел только одного: быть с С. Жить тихой семейной жизнью в своей стране. Быть как все, но меня заворотило, затянуло в бесконечную воронку. И это озарение-молния — она разбивает мое сознание окончательно, раскалывает череп надвое. Я чувствую: еще немного — и я сойду с ума.

Без сил, не скинув сандалий, я падаю грудью на доску койки. Но даже лежащего меня качает из стороны в сторону. Кажется, моя кровать — мачта корабля-дома, рухнувшего в бездну вместе со мной.

Я лежу распластавшись, вглядываясь в экран. Я натянул на себя простыню, как плащ-невидимку, чтобы лишний раз спрятаться от гнева богов. Я и так уже слишком много потерял — ни семьи, ни родины, ни друзей. Один как перст в бушующей стихии. И какая разница — смотреть в упор или на расстоянии нескольких метров от потолка, если ты ничего не видишь? Я лишь вслушиваюсь в звуки наверху — там, где, кажется, уже встали и занимаются домашними делами. Я слышу, как, вовсю разбушевавшись, ходит этажом выше шестиголовое, четырнадцатиногое мещанское чудище С.: жена, ее муж, его теща, их двое детей и собака. Зверь, что пищит, как молодой щенок. Злобное чудище, сжирающее что ни попадя своими частыми зубами. Чудище, что норовит сожрать с потрохами и меня полною черной смерти пастью.