Новый Мир ( № 8 2009)
Шрифт:
Игорь Фролов. Про ленивцев и людей. Два эссе о богатстве и бедности. — “Бельские просторы”, Уфа, 2009, № 3, март.
Авен-читатель и Прилепин-писатель. “Но неоднозначность понимания текста [романа „Санькя”] разными читателями, такими, как Авен и я (а писатель имел в виду третье!), — это хороший признак. Значит, текст не плоский, не картонный. Каждый увидит свое. Авен — лентяев, завидующих богатым трудягам и жаждущих все отобрать и поделить, все тех же Шариковых; я — молодых и доверчивых, энергию которых использует в своих целях тот самый капитал, против которого они борются. Думают, что борются”.
Андрей
“По сути дела за „конкурентоспособностью” БП [„Болонского процесса”] скрывается жесткое социальное (классовое) ограничение в доступе к качественному образованию. БП резко затрудняет, а по сути блокирует получение качественного образования выходцами из рабочего класса и нижней половины среднего класса. Он создает непроходимую пропасть между несколькими десятками элитарных университетов для богатых и тысячами университетов для бедных, обреченных на бытие серых студентов и серых преподавателей. Иными словами, мы получаем классовую сегрегацию, если не классовый апартеид в образовании. Т. е. в сфере образования с некоторым запозданием воспроизводятся те же процессы, которые полным ходом идут в экономической и социальной сферах „прекрасного нового мира” неолиберальной глобализации”.
Что происходит в литературной критике. — “ SvobodaNews.ru ”, 2009, 18 апреля < http://www.svobodanews.ru >.
Программа Виктора Ерофеева “Энциклопедия русской души”. Гости — критик, профессор Литературного института Евгений Сидоров , зам главного редактора журнала “Вопросы литературы” Игорь Шайтанов и шеф-редактор раздела “Медиа” сайта “ OpenSpace ” Глеб Морев .
“ Глеб Морев: Про „Литературную газету”, вы знаете, я не знаю, какая там критика. И вот слушатель характеризовал ее с ее политических позиций. Я бы сказал, что „Литературная газета” сейчас, на мой взгляд, — это такой орган реваншистов — людей, которые потеряли все или почти все в 90-е годы, с „перестройкой”, приходом Путина и с началом эпохи так называемой стабильности они получили в свои руки „Литературную газету”. И читать ее довольно странно, потому что и по языку, по образу мыслей, и по претензиям к прошлому, особенно недавнему, это все напоминает какой-то 1983 — 1985 год, даже не 1986-й уже. Для меня все это выглядит крайне архаично.
Виктор Ерофеев: Глеб, вы могли бы представить себя напечатанным в „Литературной газете”?
Глеб Морев: Теоретически все можно представить, но это совершенно не мой контекст. Это контекст, который мне кажется неорганичным даже для сегодняшнего времени. Даже сейчас, на мой взгляд, довольно экзотический”.
Игорь Шайтанов. “Я не люблю радикализма”. Об искусстве спора, истории идей и свободе говорения. Беседу вела Алиса Ганиева. — “НГ Ex libris”, 2009, № 19, 28 мая.
“Если толстые журналы постепенно сползают к нашему теперешнему тиражу в
2,5 тысячи экземпляров и испытывают чувство печальной тревоги, то для нас [журнала „Вопросы литературы”] это тираж все равно очень хороший”.
“Внутри самой редколлегии идет полемика по поводу того, что появляется в журнале. <...> Один член редколлегии говорит: „мало публикаций”, другой говорит: „ну что ж мы начинаем писать критику, а где же настоящая фундаментальная филология?”, третий говорит: „зачем нам фундаментальная филология, пусть ее печатают более узконаучные сборники”. Но в широте пространства, которое застолблено этими сомнениями, и есть лицо „Вопросов литературы””.
“Скажем, я обращаюсь к человеку, занимающемуся древнерусской литературой, и спрашиваю его: „Каковы сегодняшние проблемы, уровень разговора, что вы думаете о последних книгах?” Знаете, что мне отвечают? „Вы меня хотите поссорить с коллегами””.
“Я помню, у нас [в Букеровской премии] был случай, когда член жюри обещал своему духовнику или епископу, что он не допустит Сорокина в шорт-лист, но Сорокин прошел, и он должен был заявить несогласие”.
“<...> я не люблю радикализма, я не люблю ничего радикального, потому что оно может рушить стену, ломать тенденцию, но оно несозидательно. Поэтому то, что на протяжении 15 лет казалось Ирине Прохоровой созидательной деятельностью, мне таковой не кажется. Если говорить о критериях, то они вырабатываются в споре, в диалоге. „Вопросы литературы” пытались спорить о критериях с „Новым литературным обозрением” и, кроме брани, ничего в ответ не услышали”.
Ян Шенкман. В конце концов к коммунизму. Классика кризиса: Карл Маркс, “Капитал”. — “Взгляд”, 2009, 14 мая <http://www.vz.ru>.
“Но пока мы тут баловались Донцовой с Акуниным, Маркс снова стал актуален”.
“В судьбе самого Маркса больше пророчеств, чем в его „Капитале”. В сущности, он вел такую же жизнь, какую сейчас ведет весь европеизированный мир. То есть был классическим паразитом”.
“В этом контексте разговор о пролетариате бессмыслен. У людей, заработавших свою долю в потребительском пире, исчезает всякий стимул производить реальные ценности. Все хотят одного и того же — жрать и пить, а вовсе не коммунизма. Потому и произошел финансовый кризис, что у нас нет других стимулов работать, кроме единственного — перестать, наконец, это делать”.
Галина Шленская. Два варианта первоначальной концовки рассказа В. П. Астафьева “Пролетный гусь”. — “Сибирские огни”, Новосибирск, 2009, № 5.
“Рассказ „Пролетный гусь” был опубликован в журнале „Новый мир” (№ 1 за 2001 год). А затем в авторском сборнике с тем же названием, который вышел в Иркутске (издательство Г. Сапронова) незадолго до кончины писателя. Однако в обоих изданиях предполагавшаяся концовка отсутствует. Прежде чем высказать догадки, почему Астафьев снял первоначально задуманный финал, ознакомимся с текстами обоих его вариантов”.
Глеб Шульпяков. Малый голландец. Памяти Льва Лосева. — “Частный корреспондент”, 2009, 7 мая <http://www.chaskor.ru>.
“В стихах Лосева русская поэтическая классика отсиделась, спряталась — в самые невыгодные, унизительные для себя времена”.
“Тогда же, в беседе, он [Лосев] грустно заметил, что после Бродского „великих поэтов больше, наверное, не будет”. Может быть, он был прав, время покажет (показывает). Но. Если вдруг исчезнет вся живопись мира, все ее шедевры, я, наверное, смогу обойтись без Рембрандта и Леонардо. Но вот без малых голландцев? Не знаю, не знаю...”