Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Новый Мир ( № 8 2009)

Новый Мир Журнал

Шрифт:

Экстремизм — он теперь действительно как наркотик. Его можно подбросить любому. Вот и в этой статье при желании можно усмотреть признаков экстремизма сразу на несколько уголовных дел. А если зайти в книжный магазин, то там этого экстремизма вообще немерено под каждой обложкой. Включишь телевизор — сплошной экстремизм, даже если на экране первые лица государства. Короче, работы — непочатый край: знай получай себе звездочки и повышай зарплату.

Значит ли это, что настоящего экстремизма у нас нет? Еще как есть! Это действительно одна из главных угроз целостности страны. Вспышки ненависти и политические убийства происходят регулярно, а значит, за ними стоят настоящие разжигатели. Вот только контора „Э” пока предпочитает искать опасность, как в том анекдоте: не там, где она действительно есть, а там, где светлее. Зачем внедряться в исламистские или националистические

группировки? Зачем заниматься опасной и кропотливой работой, если можно просто зайти в Интернет и найти на каком-нибудь заштатном форуме чье-нибудь тысячу раз не прочитанное „Ненавижу эту страну!”.

Борьбой с настоящим экстремизмом занимались, занимаются и будут заниматься спецслужбы и работники других подразделений МВД. А сотрудникам Управления „Э”, похоже, уготована участь цензора общественной жизни. Смешного, опасного и деградирующего. Насколько нам известно из разговоров с бывшими рубоповцами, которые еще не совсем сошли с ума на новой работе, им самим эта участь представляется печальной и позорной.

Что же делать? Да, пока не поздно, признать попытку неудачной. И либо распустить избыточное управление, усилив борьбу с экстремизмом на других направлениях, либо кардинально изменить систему оценки деятельности „антиразжигателей”, чтобы не стимулировать высасывание уголовных дел из пальца. Иначе в какой-то момент Управление „Э” само станет серьезным фактором дестабилизации в стране. Уже становится”.

 

Андрей Пионтковский. В поисках потерянного времени. — “Континент”, 2009, № 1 (139) <http:// magazines.russ.ru/continent>.

Содержание нынешнего номера своеобразно “зажато” между опровержением в связи с интервью Андрея Илларионова (2007) “о том, что Дубинин Сергей Константинович, Алексашенко Сергей Владимирович” учествовали-де “в валютных операциях на Чикагской бирже” (стр. 9), и — ликующей публикацией результатов экспертизы текстов А. Пионтковского “Нелюбимая страна” “За Родину! За Абрамовича! Огонь!”, которые тоже стали поводом к судебному разбирательству “о возбуждении ненависти”.

Длинное заключение экспертов набрано мелким кеглем и закрывает номер.

А здесь ведущий научный сотрудник Института системного анализа РАН, завершая свой горячий текст, глашатает таким образом: “Не являются ли эти две победы — на процессе убийц Политковской и на процессе над книгами Пионтковского — свидетельством или предвестником наступающей в России оттепели?

Да, являются — но не той оттепели сверху, о которой уже почти год говорят поклонники теории „либерального наследника”.

Это оттепель снизу, инициированная не „наследником” Медведевым, а рабочим-кровельщиком Колесовым и учеными-филологами Смирновым, Кукушкиной, Савеловой, людьми, честно выполнившими свой долг (эксперты текстов А. П. — П. К. ).

А „наследнику” не разрешили, и он не посмел помиловать Светлану Бахмину, хотя его об этом публично почтительно просили его же пиарщики из Общественной палаты.

Вообще степень патологического садизма, проявляемого высшей властью в отношении Василия Алексаняна и Светланы Бахминой, такова, что заставляет с тревогой задуматься о психическом здоровье людей, стоящих во главе ядерной супердержавы.

Предложение отпустить за 50 миллионов умирающего Алексаняна, которого уже два года подвергают пыткам, — вот пример „оттепели” сверху, на которую способны наши власти.

Кому-то из высочайших гуманистов, наверное, пришла в голову мысль, что „смерть этого незначительного юриста в заключении принесет НАМ больше вреда” и поэтому стоит, пожалуй, отказаться от удовольствия продолжения его пытки.

2009-й станет годом оттепели снизу. Все больше людей будут отказываться от набоковского „приглашения на казнь”, от игры по правилам, навязанным обществу чекистской клептократией. И тогда режим окажется перед дилеммой — переходить к массовым репрессиям или, наконец, решиться на как всегда запоздалую оттепель сверху”.

По-моему, последний абзац этого сочинения прочитывается как-то двусмысленно. Так снизу или сверху нам предсказали оттепель — я что-то никак не соображу?

 

Евгения Пищикова. Три кодекса. Бытовая мораль и житейская нравственность. — “Русская жизнь”, 2009, № 9 (48).

Тема

номера — “мораль”.

“А майор Евсюков в припадке стыда перед собой и соседями кончает с девятью встречными (я понятия не имею, какие именно эмоции руководили этим сытым и пьяным милиционером; это адвокаты — по слухам — в качестве одной из версий защиты обдумывают, не сыграть ли на глубоком личностном кризисе, будто бы переживаемом г-ном Евсюковым в тот жизненный период и приведшем его к суицидальным настроениям). Ну а „по понятиям” — никакого стыда Евсюков испытывать не мог и не может, и действия его не самоубийственные, а банально убийственные.

Он вроде бы и не планировал такого душегубства, просто поделать с собой уже ничего не мог. Как говорят в кругах силовиков, „без главного жил — рано стесал тормозные колодки”. Я было подумала, что ГЛАВНОЕ — это что-то важное, что я сейчас узнаю милицейскую тайну. А мне объяснили: „Не-а. Просто высоко занесся. Жил без начальника. Без авторитета””.

 

Андрей Углицких. Симоновское “Жди меня, и я вернусь”: молитва или молитвословие? — “Братина”, Литературно-художественный альманах. 2009, выпуск 1 (13).

Детский врач и по совместительству литератор начинает тут с темы заклинания , но приходит к выводу, что “Жди меня” — все-таки своего рода молитва. Ход рассуждений тянет на отдельное исследование о народном сознании, с одной стороны, и внутренних возможностях языка — с другой.

 

Л. К. Чуковская, Ю. Г. Оксман. “Так как вольность от нас не зависит, то остается покой…” Из переписки (1948 — 1970). Предисловие и комментарии М. А. Фролова. Подготовка текста М. А. Фролова и Ж. О. Хавкиной. “Знамя”, 2009, № 6.

Приведу очень автопортретное из письма Лидии Чуковской от 5 марта 1953 года.

A propos: в этот день умер Cталин, но в письме о событии — ни звука. Впрочем, уже в следующем, ответном послании — 21 марта — Оксман роняет об “идах марта”, “выбивших всех нас из колеи”. А в цитируемом ниже отрывке речь идет о двух недавних статьях Юлиана Григорьевича, которые Л. К. прочитала с живейшим интересом и восхищением:

“Однако имеются у меня и придирки. Я знаю, что они покажутся Вам пустяковыми, мелочными, несущественными, но я — маниак , и Вам придется терпеть проявление моей мании. Зачем Вы, литературовед , т. е. человек, от природы и по профессии обладающий повышенной чуткостью к слову, ко всем его сторонам (ибо воздействуют на восприятие все стороны слова), зачем Вы в прозе рифмуете: получение, происхождение, распространение, хождение, отношение? (111) Зачем в 3 абз. стр. 113 написано: „попытался осуществить в своем учете и популяризации Бакунин”? Что такое „осуществить в учете”? Что означают опять же „следы положительного учета”? (119). Разве м<ожет> б<ыть> положительный и отрицательный учет? Тут не найдено краткое и точное выражение более сложной мысли. Зачем писать „ вы явился интерес”? (151) Огорчает меня также, что и Вы, Брут, преданы письменному, искусственному употреблению творительного падежа, в таких, невыносимых для слуха словосочетаниях: „Сохранение Белинск им копии его обращения к Гоголю” (112), „уничтожающая критика Белинск им традиционных представлений” (151); „круг проблем, связанных с критикой Белинск им капиталистических отношений” (123). Это как бы перевод с чужого языка: формально-грамматически оно правильно, а по существу, т. е. в живой речи — немыслимо. Это алгебра, а не арифметика; тут слово — значок какой-то, а не слово… Недавно я прочитала у Рындзюнского:

„Передача себя Кельсиевым в руки властей” — ну Вы подумайте, какое безобразие, какая ерунда!

И Вы, Брут!

Еще придирка: избегая повторений (в чем, по-моему, никакой нужды нет; боязнь повторений — предрассудок школьных учителей), Вы часто именуете Белинского „великий критик”. Оно так, он велик, но когда эта формула преподносится не на эмоциональном взлете, а просто как чин, как окостенелое казенное звание — хочется вычеркнуть и просто повторить „Белинский”…

Поделиться с друзьями: