Новый Мир ( № 9 2006)

Мы вступили не в «общество знаний», а в «общество мгновенных контактов». Мы не стали ни образованнее, ни умнее по сравнению с людьми предшествующих эпох, зато внезапно, как дар богов, приобрели нечто иное. Коммуникативный выход практически в любую точку земного шара, если там, конечно, наличествует соответствующее техническое обеспечение, знаменовал собой давнюю мечту человечества — победу над неумолимым пространством. Уже не требуется тащиться две недели на лошадях из Петербурга в Москву или ждать почти месяц, пока придет оттуда письменный ответ на запрос. Не требуется, чтобы фирма и ее производственные подразделения находились обязательно на одной физической территории. Получить необходимые сведения, внести коррективы в работу, ведущуюся за тысячи километров отсюда, можно за считанные минуты. В Интернете пространства нет, есть только время.

Это, в свою очередь, означает, что управление любыми процессами стало возможным осуществлять в реальном временнбом исчислении. А поле деятельности человека расширилось до планетарных масштабов.

В эпоху компьютеров мир начал становиться глобальным.

Из тумана будущего, ранее скрывавшего горизонт, выдвинулся континент, о существовании которого не подозревали.

Колумб плыл в Индию, а открыл Америку.

Человечество вместо информационного общества оказалось в реальности Всемирной сети.

Надежды на улучшение мира не оправдались.

Мир не стал лучше.

Мир стал иным.

После бала

Топография нового мира выражена глобализацией. В первом приближении этот процесс можно определить как формирование единой мировой экономики, функционирующей соответственно по единым для всего мира правилам.

Несколько шире, если включать сюда и социокультурный аспект, глобализация — это тотальная унификация мира, приведение разных национальных реальностей к общему знаменателю.

Собственно, возник этот вектор очень давно. Уже древние деспотии Шумера, Египта, Китая, Ассирии, Вавилона, государства инков, ацтеков были полностью глобализованными. Это выражалось в регламентации всей их социальной и экономической жизни, подчиненной единым законам, обязательным для исполнения. И беднейший крестьянин, возделывающий клочок земли, и чиновник высокого ранга, управляющий целой провинцией, были включены в одну и ту же механику бытия и неукоснительно соблюдали все ее ритуалы. Правда, глобализация здесь была «местной»: она заканчивалась на границах данной цивилизации.

Далее мы наблюдаем попытки «имперского глобализма», провоцируемые большей частью прогрессом в военном деле. Мир пытались унифицировать в македонской версии (имеется в виду империя Александра), в версии Рим­ской империи, вобравшей в себя почти все европейские земли, в версии средневековой Европы (периода Крестовых походов), в версии Наполеона, в нацистской версии, в советской версии. Все эти глобалистские устремления оказались бесплодными: мощности тогдашних коммуникаций недоставало для связывания больших мировых пространств. Управляющие сигналы опаздывали, деформировались, ослабевали, империя разваливалась, как только достигала предела коммуникативной целостности6.

Ситуация изменилась лишь в конце ХХ века. Это было связано, во-первых, с победой либерализма, обеспечившего в международном масштабе реальную прозрачность границ, то есть неслыханную до сих пор свободу перемещения через них людей, информации и товаров, а во-вторых, с принципиальным коммуникативным прорывом: возникновением радио, телевидения и, наконец, Интернета, позволяющего установить почти мгновенный контакт между любыми двумя точками земного шара.

Это сделало мировые ресурсы мобильными. Прежде всего — транспортабельными и доступными для любого экономического игрока. Сформировалась, правда еще не в полной мере, система «глобальных потоков»: сырьевых, товарных, финансовых, интеллектуальных и человеческих. Свободно перетекая из одного региона планеты в другой, завися уже не столько от местных законов, сколько от разницы экономических потенциалов, складывающихся по большей части стихийно, такие потоки рисуют динамическую картину глобального мирового хозяйствования.

Вполне понятно, что ни одно государство охватить подобную динамику не способно, и потому регулирование потоков, контроль за ними начали осуществлять новые «центры силы»: крупные банки, имеющие, как правило, международный характер, неправительственные организации типа МВФ, МББР, ВТО, транснациональные корпорации, которые по экономической мощи превосходят сейчас многие государства.

Считается, что в настоящее время транснациональные корпорации кон­тролируют примерно 75 процентов мировой торговли и производства, а транснациональные банки — 80 процентов мирового финансового оборота.

Причем абсолютный контроль здесь, разумеется, недостижим. Мощность глобальных потоков, масса экономических перемещений сейчас столь велика, что ни серьезно ослабить их, ни тем более переназначить новые «центры силы» не в состоянии. Они лишь формально играют роль органов управления, а в действительности представляют собой компенсаторные шлюзы, едва выдерживающие напор мировых дисбалансов.

Система потоков, в свою очередь, потребовала глобальной унификации: единых и совместимых стандартов экономического бытия. В результате сейчас унифицируется практически все: унифицируются сырье и способы его доставки, унифицируются производство и характеристики конечной продукции, унифицируются финансовые расчеты и способы платежей, унифицируются профессии и связанные с ними социально-экономические отношения. Уже не важно, где именно, в Азии или в Европе, произведен товар, — важно, чтобы он соответствовал определенным параметрам; не важно, откуда, из Африки или из Малайзии, прибыл продукт, — важно, чтобы он имел определенные технические характеристики; не важно, где, в Токио или в Москве, произведена оплата, — важно, чтобы она была осуществлена по определенным правилам; не важно, кто работник по национальности — турок, русский, китаец, — важно, чтобы он обладал заранее обусловленными профессиональными навыками.

В собственно экономической сфере этот процесс представлен «модернизацией» — приведением национального производства в соответствие с главенствующими мировыми стандартами; в сфере социальных отношений — «вестернизацией»: внедрением западных эталонов социального поведения. Обычно он идет в два этапа. На первом этапе страна вскрывается, как консервная банка, — эту операцию осуществляет либерализм, поддержанный военной и экономической мощью западной цивилизации, а на втором — местная экономика, соответствующим образом трансформированная, подключается к одному или нескольким глобальным потокам.

Все это привело к кризису национального государства. Начался стремительный демонтаж так называемой «вестфальской системы» мироустройства, которая возникла как результат соответствующих соглашений по итогам Тридцатилетней войны 1618 — 1648 годов и предполагала, что базисным элементом геополитики является именно государство: оно обладает абсолютным, неотчуждаемым суверенитетом над своей территорией. Позже эта идеология была закреплена Священным союзом, пытавшимся утвердить незыблемость европейских границ, Ялтинскими и Потсдамскими соглашениями о послевоенном устройстве мира, Уставом ООН, провозгласившим представительство в этой организации не наций или народов, а именно государств, Хельсинкскими соглашениями 1975 года о нерушимости государственных границ в Европе.

Теперь эта логичная геополитическая система, просуществовавшая почти четыреста лет, начала деградировать. Власть из рук национальных правительств стала все больше переходить к безличным транснациональным образованиям, диктующим всему миру формы экономического и политического бытия. Место государств в глобальной игре начали занимать обширные региональные объединения: Азиатско-Тихоокеанский форум, Объединение стран — экспортеров нефти, Исламская конференция, Европейский союз, Евразий­ское экономическое сообщество. Квотирование экспорта сырья и товаров, установление на них твердых цен, фиксируемых специальными соглашениями, структурное перепрофилирование экономики, осуществляемое по рекомендациям «сверху», привязка и зависимость местной валюты от мировой — свидетельства явного ослабления государства.