Новый Мир - Золото небесных королей

Стовов, скрипнув зубами, прошёл сквозь обступивших его. Рыкнул на подвернувшегося Полукорма с Рупертом, притянул за ворот трясущегося проводника:

– Отчего хотел бежать в рассвет от меня, коль слово давал?

Затем отбросил его назад, отчего тот, споткнувшись о ногу Руперта, повалился в овраг вниз головой. После шума осыпи и сдавленного крика из оврага донёсся удивлённый возглас Эйнара:

– Всё! Спину сломал, клянусь Хеймдаллем!

– Да смилостивится над нами Господь, все мы Его дети, - крестясь, заключил Руперт.

– Нет, жив, - сказал снизу кто то из варягов.

Тем временем Стовов подошёл к ближайшей берёзе, ткнулся лбом в шершавую, прохладную кору, провёл ладонями сверху вниз, насколько хватало рук, посмотрел вверх, в крону, в которой путался солнечный свет. Через зелень и золото было видно белёсое, чужое небо, сквозь него на юго восток потянулась необычная для начала месяца изока стая воронов. Крики чёрных птиц падали как капли, скакали вокруг градом, словно орехами по столу.

– Ладно, пусть так. Это ничего не меняет.
– Он вдавил свой лоб в берёзу, будто пытаясь её так свалить. От натуги покраснела шея и стало нестерпимо больно. Будто в ответ по пыльной коре стекла слеза древесного сока.
– Как с ладьями быть, Стрибог? Намёк дай!
– Князь постоял у берёзы ещё некоторое время, затем с силой оттолкнулся, распрямил спину, сказал, почуяв сзади чесночное дыхание Семика: - Куру одну принеси. Гадать надо. Вольге скажи, чтоб в обе стороны оврага послал по пять своих. Глядеть, как чего. Лошадей поить. Костров не жечь, песен не петь. Ждём до темноты и идём назад к перевалу. К ладьям.

– Сложить бы костерок, нажарить мяса. У варягов и полтесков много хворых. У Мечека двое в жар впали, - отозвался Семик надтреснутым, застуженным голосом.
– У нас Мышец и Поруха на ногах не стоят. Падают. Жар.

– Нет. Пару свиней прирежьте. Хворым кровь. Остальным сырое, коль до ночи не вытерпят. Впервой, что ль!
– Стовов резко повернулся, брякнув ножнами меча о берёзу: на его лбу, под липкими от пота кудрями, над переносицей, ярко багровело ровное пятно.
– Ну!

– Аб аб...
– Семик вытаращил белёсые глаза, попятился и припустился обратно, распоряжаться. Махнув рукой, чтоб к нему никто не подходил, Стовов сел в траву, скрестил по степному ноги и положил меч рядом. Смотрел поначалу в пустоту, затем стал вяло наблюдать, как Ломонос с Полукормом деловито выбирают, щупают свиней и Ломонос одновременно гоняет двух стреблян, незваных помощников в этом деликатном деле. Стень, запустив руку в шевелящийся мешок, одну за другой извлекал полузадохшихся кур и смотрел их на свету, выбирая для гадания.

Взгляд Стовова медленно прояснялся, он повернул голову и увидел Семика, который, стоя около лошадей, говорил что то бесстрастному Вольге. Вольга же, зябко, несмотря на жару, кутаясь в складках чёрного, в глине и соре плаща, стоял похожий на обветренного идола и глядел на Мечника, будто в степной простор.

Глава пятнадцатая

ВОРОЖБА

Стребляне и бурундеи с утра занялись лошадьми. Одни поили их из кожаных вёдер, другие попеременно несли из за бобровой хатки, где берега не были взбаламучены переправой, меха с чистой водой и лили её на кожу животных. Так все боялись лошадиной хвори. Потом мыть и поить своих лошадей стали полтески и дедичи. Они выковыривали из копыт мелкие камни, грязь, соскребали с разномастных шей и крупов катушки пыли вперемешку с потом и сукровицей ссадин. Заодно всадники скребли себя, чесали блох в боках, жевали лепёшки, правили узду, менялись седлами. Дальше, за лошадьми, за бобровыми хатками, лежали вповалку, отдыхая, варяги. Их лошади беспризорно бродили вокруг. Только один Ладри ходил к ручью и носил для них в шлеме воду.

Стень всё никак не мог выбрать курицу, пока подошедшие Семик и Рагдай не сделали за него выбор:

– Да вот эта, с чёрным пером в хвосте. Хороша для волхования.

Семик выдрал из рук мечника вялую курицу, торжественно поднял её над головой и понёс князю.

– Ворожить будет?
– полюбопытствовали сидящие неподалёку Оря и Резняк.

– Гадать, - кивнул Рагдай, ощупал свою повязку на глазу, через припухшее веко глянул вслед Семику.

– Чего гадать? Дело плохое. Как ручей переходили, видел я, вода бурая была. Кровь.
– Оря покосился на Резняка.

– Да?
– Кудесник вытер ладонью влажную щёку, опустил повязку.
– Да, сидеть нужно что мышам под котовой лавкой. Видать, тут секут вокруг мясо, словно по весне деревья. И пахнет как то странно, будто протухло что то.

Оря кивнул и указал пальцем через Стовова на белую стену берёз:

– Это оттуда, куда ушли Алтан, Хилок и Скважа. Оттуда дует, будто рыбу старую коптят или чеснок или смолу с чем то варят. Клянусь Рысью. А крики только воронья. А дыма нет. И земля дрожит от копыт. Скорей бы тьма. Ночью пролезем. Клянусь чешуёй Валдутты.

– Ничего. Если припрёт, я за авара сойду.
– Рагдай похлопал себя по шёлковому, цветастому халату.
– Шапку только железную ещё. Полтесков во тьме за франконов выдадим. Да, я и по франконски покричу.
– Невесело усмехнувшись, он хотел было шагнуть в сторону варягов, но Оря удержал его за подол:

– А скажи, кудесник, что тогда ты говорил на дороге про Торопу? Что он делал в грозу на перевале, когда все коней ловили в молниях?

– Кусок ел предпоследний, который ему Стовов для меня дал.

– И ты смолчал? Не побил плетью?

– При том голоде позор великий для воина. Правда, - пожал плечами Рагдай, отыскивая глазом статную фигуру Торопа. Тот злобно спорил о чем то с Мечеком около коровы.
– Но Тороп закрыл меня от стрелы в сшибке с аланами на Днепре у порогов, когда с малой дружиной провожал нас с Чаславом до Царьграда. Так что я про кусок тот не говорил. А ты, Оря, онемей. Иначе я язык высушу.
– Он поднял бровь и двинулся к варягам.

Кудесник, пока шёл, поглядывал на то, как Стовов под берёзой вязал курице лапы, одним взмахом ножа отсекал головку, другим вскрывал от шеи до хвоста. Птица ещё неистово билась, ещё летели вокруг кровавые брызги, а князь уже держал в ладонях крошечные внутренности, разминал пальцами, вглядывался.

Рагдай едва не упал, споткнувшись о лежащее в траве седло. Уже глядя под ноги, протиснулся между лошадьми и, щуря глаз от взмахов хвостов, чуть не наступил на руку Ацура, протянутую за какой то травинкой. Ацур был бледен, вокруг глаз синие круги, на скулах пятна нездорового румянца. Соломенные волосы перепутались с паутиной, в чёрной бороде листья и сор. Он выдернул из под ног кудесника травинку, обкусил белую суставчатую оконечность, верхушку дал Ладри, сидевшему тут же.

След от аварской верёвки на шее мальчика сделался из багрового синим, молодая плоть быстро перемалывала кровоподтёк. Опухоль на лице сделалась меньше, только правая щека по прежнему мокла сукровицей. Мальчик взял травинку, сунул в рот, стал неуверенно жевать, морщась от горечи.

– Это трава, вроде берес. От ран. Умей искать её среди других трав, - назидательно сказал Ацур.
– И талисман тебе надо подобрать хороший. Был бы при тебе на Отаве оберег, он теплом своим указал бы на опасность. Не убегал бы далеко. Видишь, что из этого вышло.
– Варяг поднял глаза на Рагдая: - Может, замотать ему щёку?

– Нет, пусть сохнет без всего. Под тряпкой загнить может. Слушай, Ацур, князь то гневается на тебя.

– За побоище на реке?
– скривил гримасу презрения варяг.

– Нет. Говорит, четыре лета служил верой, долю имел всегда, славу, а после того, как сходил с кудесником, со мной, на Руген, за Вишеной, отдалился, будто не княжий дружинник. Теперь всё больше с варягами да с варяжским мальчишкой.

Ацур разозлился, к лицу прилила кровь.

– Запамятовал Стовов, как уговор был. Служу ему за долю малую, но до поры, какую сам определю. Как захочу, так уйду. Только так, чтоб не к врагам. Дружина Вишены не враги. Ладри тоже. Да и разница только та, что рядом не иду да сплю поодаль. Что ему ещё? Глаза мои? Руку? Может, он ещё хочет Дорогобуж у меня забрать, что сам пожаловал, жену и наложниц забрать моих?