Новый мир. № 3, 2004

Под Воронихинскими сводами. Стихи и воспоминания. СПб., издательство журнала «Нева», 2003, 576 стр.

Сборник составил поэт, прозаик и переводчик Владимир Британишский. Здесь представлены 27 авторов — участников знаменитого ЛИТО ленинградского Горного института, руководимого поэтом Глебом Семеновым. Некоторые воспоминания написаны давно, другие — для этой книги. Получился портрет времени, портрет всех вместе и (авто)портрет каждого. Всё благодарно и пристрастно держит друг друга. Нетрудно догадаться: без Глеба Сергеевича Семенова этой истории не было бы.

То есть и Битов, и Горбовский, и Городницкий, и Агеев, и Куклин никуда бы не делись. Как говорится, можно жить без школ, учителей и без прививок. Тем не менее, судя по истории ЛИТО, его участники считают, что им повезло.

Хорошо, что рядом с теми, кто «на слуху», — остальные, «негромкие». Все вместе своими стихотворными посвящениями друг другу, своим долговременным или коротким участием в общем деле, «ГЛЕБгвардия СЕМЕНОВского полка», противостояли мертвому «совписовскому» коллективизму. Теперь они, разбросанные по странам и городам, без конца вспоминают главное, чему незаметно и прочно научило их то расширяющееся, то сужающееся содружество опытных и начинающих литераторов: уверенности в своей правоте, умению постоять за нее, необходимости последовательного движения к «воплощению». Трудное, но счастливое бремя ответственности оставалось, естественно, у учителя.

«…Глеб не жалел для нас времени. Он стал первым человеком, которому оказалась интересна моя душа, моя судьба, который отнесся ко мне искренне, человечно, без тайной корысти или подвоха, первым человеком, который нечто понял во мне и захотел, чтобы это нечто воплотилось в жизнь, чтобы я состоялась…» (Лина Глебова).

Здесь рассказывают и об ушедших. Запоминается маленькое эссе Александра Кушнера о талантливом поэте, участнике литобъединения Якове Виньковецком. Воспоминанию предшествует (в поэтическом разделе) почти полувековой давности стихотворная благодарность Кушнера своим знакомым, которым можно было позвонить в минуты тоски, чтобы на вопрос «как дела?» тебе ответили — «ничего». «И за обычными словами / Была такая доброта, / Как будто Бог стоял за вами / И вам подсказывал тогда».

Елена Макарова, Сергей Макаров, Екатерина Неклюдова, Виктор Куперман. Крепость над бездной. Терезинские дневники, 1941–1945. М., «Мосты культуры», 2003, 408 стр.

Писательница Елена Макарова — учитель, ученик и воскреситель. Ее ученики живут везде. Занимаясь с детьми творчеством, главным образом — общением, рисованием и лепкой, Макарова отыскивает и выращивает в них семена свободы; подобно утренним обливаниям, ее уроки закаляют в ребенке то, что принято называть «душевным здоровьем», помогают — самое трудное! — понять и разглядеть себя в мире. А взрослым Макарова помогает осознать себя как необходимую страховку ребенку, часто оказывающемуся один на один как со своим вдохновением, так и со своими страхами. Недавняя книга Елены Макаровой «Преодолеть страх, или Искусствотерапия» (М., 1996) — вся об этом.

Ученик и воскреситель в Макаровой — нераздельны. Это потому, что долгие годы училась она (и продолжает учиться) у человека, который, как и Януш Корчак, пытался воспитывать свободного человека в нечеловеческих обстоятельствах. Речь идет о педагоге Фридл Диккер-Брандейсовой (1898–1944). Фридл обучала детей искусству в гетто Терезин, где любая образовательная деятельность (кроме направляемых начальством «культурных акций» — для показов инспекторам Красного Креста) была запрещена. Каким-то чудом было разрешено лишь рисование, и Фридл стала учителем рисования. Сохранилось четыре тысячи рисунков, выполненных детьми в Терезине. В каталоге «Рисунки детей концлагеря Терезин» сказано, что Фридл «создала педагогическую систему душевной реабилитации детей посредством рисования».

Транзитный лагерь-гетто Терезин известен не только тем, что люди из последних сил жили там напряженной подпольной творческой жизнью: сотни спектаклей, музыка, стихи и проза, рукописные журналы. Он известен своей неизвестностью. По крайней мере — в России, потому что на Западе о Терезине пишут. И пишут по-разному.

«Терезинские дневники» открывают четырехтомник, который Макарова с коллегами делают для того, чтобы рассказать о Терезине все. Все, что удастся дособрать к портрету трагедии, состоящей из нацистского кошмара и фобий, высоты духа и мещанской обыденности, веры и ее утраты. Большая часть этих дневников, сплавленных то в хор, то в перекличку, не публиковалась. Множество лучей-судеб собралось здесь в памятные пучки, и получился образ гетто, который нам не совсем знаком. Об этой книге надо писать большую статью, любая цитата уводит и от сообщества людей, и от одной-единственной судьбы.

Издание явилось еще и произведением книжного искусства: и верстка, и необычный формат — все работает на запоминание. Нет почти ни одного разворота без факсимиле рукописи, рисунка, фотографий. В том числе поразительных кадров из пропагандистских нацистских фильмов.

Хочу жить… Из дневника школьницы (Нины Луговской). 1932–1937. По материалам следственного дела семьи Луговских. М., «Формика-С», 2003, 288 стр.

Московская школьница Нина была арестована и осуждена вместе с матерью и старшими сестрами Ольгой и Евгенией по групповому делу «участников контрреволюционной эсеровской организации». К моменту ареста Нина вела дневник уже пять лет, с 1932 года. Смысл жизни, первая любовь, взросление, пристальное любовно-внимательное всматривание в природу — и попытка осознать трагедию страны. То, что Россия под Сталиным погибает, она поняла, кажется, раньше всех, окружавших ее. С подобным опытом, подобными эмоциями и подобным зрением наш читатель, кажется, еще не сталкивался. Не говоря о том, что это весьма талантливо записано. Если бы не пространные, целыми страницами, размышления о себе, своем внутреннем, интимном, можно было бы подумать, что это мистификация: ну как могла школьница — сразу и до конца — видеть и понимать все — из окон советской квартиры и советской школы?

«Даже школы — эти детские мирки, куда, кажется, меньше должно было бы проникать тяжелое влияние „рабочей“ власти, не остались в стороне. Отчасти большевики правы. Они жестоки и грубы в своей жестокости, но со своей точки зрения правы. Если бы с детских лет они не запугивали детей — не видать им своей власти как ушей. Но они воспитывают нас безропотными рабами, безжалостно уничтожая всякий дух протеста».

К основному корпусу книги приложены письма родных, в том числе дочерей — отцу. Его посадили первым.

Издано в рамках программы общества «Мемориал» — «Судьбы политзаключенных в годы большевистского террора».

Вячеслав Домбровский. «Ее глаза, воспетые не раз…» (о Г. Д. Левитиной-Домбровской). «Hermitage Publishers» (USA), 2002, 151 стр.

Инна Шихеева-Гайстер. Дети врагов народа. Семейная хроника времен культа личности. «Hermitage Publishers» (USA), 2003, 194 стр.

Объединяю эти книжки не только из-за общей темы, но и потому, что вышли они в руководимом писателем Игорем Ефимовым американском издательстве «Эрмитаж», а значит, труднодоступны.

«Много лет я избегал рассказывать даже близким свои впечатления от тюрьмы и ссылки, часто встречаясь с недоверием слушателей. Публикации Шаламова и Солженицына постепенно разбивали лед этого недоверия, но привычка молчать осталась. Мы щадили и щадим близких и далеких, так как они должны чувствовать себя невольными соучастниками преступлений или, во всяком случае, заговора молчания. И сейчас» (Вячеслав Домбровский).

Сын написал книгу о матери. Оба — сидельцы. Тут же и письма друг другу.

Дочь (Инна Ароновна Шихеева-Гайстер) наговорила свою жизнь и жизнь своего отца (у них сидела вся семья) на аудиопленку. Только для своих родных, для узкого круга. Теперь это доступно всем.

Что сказать? Это замечательные, страшные и светлые книги. Сегодня, когда известный Дом фотографии готовит выставку о Лаврентии Берии, ее куратор с воодушевлением рассказывает о том, что надо, дескать, побороть свои страхи и наконец рассмотреть этого человека: он-де был умный политик, умеющий элегантно носить щегольские костюмы и хорошо держаться, — мне больше всего хочется, чтобы такие вот речи не достигли ушей родственников тех, кто оставил свидетельства, запечатленные в этих двух книжках. Боюсь, что им, сугубым документалистам, может не хватить тонкости для осознания наших современных эстетских дискурсов.