Новый мир. Книга 5. Возмездие

В СМИ Патриджа подчеркивалась возможная причастность к инциденту евразийцев, в том числе приводились цитаты дипломатов Содружества наций, возмущенных тем, что евразийцы грубо нарушили условия предоставления им гуманитарного коридора. В СМИ Консорциума, в свою очередь, о роли евразийцев говорили сдержанее и меньше — очевидно, не хотели нарушать ситуативный союз олигархов с Союзом против Патриджа.

Что касается личности Окифоры — ее оценки были самыми разными, начиная от «героического полководца» до «опального бывшего военачальника» и «скандального экс-руководителя ССО», а в некоторых случаях — даже «беглеца, разыскиваемого по подозрению в военных преступлениях». Как и в случае с Гаррисоном и Брауном, отзывы о личности убитого были более позитивными в СМИ Консорциума, нежели в СМИ Протектора.

— Что думают в МГБ? За этим стоит Консорциум? — прямо спросил я у Мей.

— Товарищи из МГБ не делятся со мной всеми соображениями, которые у них есть, Дима. А ты думаешь, это они?

— Или они, или Патридж. А может быть, оппозиция. Или вы.

— Ну, спасибо.

— А чего ты фыркаешь? «Товарищи» же не делятся с тобой многими вещами.

— Я не вправе говорить такое о своем государстве, Дима. И меня расстраивает, что ты все еще можешь говорить так о нем, находясь здесь.

— Да, ты права. Я в разных застенках бывал, не хватало только попасть еще и в евразийские. Уж оттуда я точно не выберусь. Как мой отец, которого там убили.

— Дима, я уже много раз тебе повторяла — дядя Володя никогда не был в заключении в евразийской тюрьме. ЮНР была отдельным, независимым государством… — страдальчески подняла глаза кореянка.

— Хватит, Мей. Давай не будем снова прокручивать эту старую пластинку. Честное слово, как думаю обо всем этом, так просто в шоке с себя — какого хера я здесь вообще делаю?! Неужели я простил? Забыл? Да никогда! Н-И-К-О-Г-Д-А! Слышишь?!

— Я тебя слышу, — холодно ответила она. — И хотела бы напомнить, хоть мне это и неприятно — в Евразийском Союзе живет полным-полно матерей и отцов, братьев и сестер, сыновей и дочерей тех, кто погиб от твоей руки. Они тоже вряд ли забыли и простили. И тоже вряд ли поняли бы, если б узнали, что тебе предоставлено здесь временное убежище, что ты не арестован, не отправлен в тюрьму и не казнен, как полагается по закону.

— Их родственники, в отличие от моих, погибли во время агрессивной наступательной войны, которой никогда бы не случилось без ваших имперских амбиций. Это во-первых. И мне не доставляет ни малейшего морального удовольствия быть здесь. Это во-вторых.

Я выдохнул, поняв, что начинаю горячиться.

— Слушай, давай закончим с этой темой? — предложила Мей. — Я уже правда устало призывать тебя к мудрости, которая говорит в пользу того, что тебе нужны союзники, а не одни лишь враги. Давай лучше поговорим о твоей ситуации, в которой я, от имени твоего «злейшего врага», пытаюсь тебе помочь.

— Мей, я не хотел ничего плохого сказать тебе лично. Но насчет моего отношения к Союзу — тут уж не обессудь.

— Итак, мы закончили на том, что ты подозреваешь, что за этим стоит либо Патридж, либо олигархи, и что они сознательно пожертвовали Гаррисоном, Брауном и Окифорой. Но зачем в случае с Окифорой они атаковали ваш отряд, а не позволили вам уйти спокойно?

— Я не знаю. Может быть, сочли нашу роль в своей «многоходовочке» завершенной и решили ликвидировать, чтобы замести следы? А может быть, они зачем-то хотели лишь потрепать нас, но не уничтожить полностью — и именно поэтому, а не из-за везучести, четверым из десятерых все-таки удалось уйти? Я понятия не имею, Мей. И, если честно, когда ты мне предложила помощь, я ожидал, что ваши спецслужбы мне подкинут какую-то полезную информацию, которая наведет меня на догадки.

— Ты ведь все равно не веришь ничему, что говорят наши спецслужбы.

Некоторое время мы задумчиво молчали.

— Что вы собираетесь делать дальше? — спросила Мей.

Некоторое время я колебался, оценивая, стоит ли посвящать ее (а значит — и тех, кто за ней стоит) в то, что наш отряд находится на грани раскола, и, может быть, нападение на Окифору было его последней акцией. Решил, что не стоит. Какими бы на самом деле не были планы евразийских спецслужб в отношении меня, чем меньше они знают — тем лучше.

— Посмотрим, — уклончиво ответил я, и, в ответ на укоризненный взгляд старой подруги, все же добавил: — Мей, тебе и твоим «товарищам» лучше правда ничего не знать о моих планах. Так будет лучше для всех.

— Информация, которую ты просил достать, оказалась полезна?

— Спасибо. Может быть.

— Этого человека, о котором ты просил навести справки, ты не называл в эфире OWN. Но я не стану спрашивать, кто он тебе, и зачем он тебе.

— Спасибо.

Кореянка вновь вздохнула.

— Если эти люди решили уничтожить вас, Димитрис, то они будут стараться предугадать ваше место появления и подстеречь вас там. Если хочешь знать мнение людей из МГБ — вам было бы сейчас лучше ничего не предпринимать. По крайней мере своими силами, без очень тщательной подготовки.

— Я уже знаю их мнение, Мей. И их предложение, которое сводится к тому, что я должен стать их марионеткой, — отрицательно покачала головой я, и прямо спросил, чтобы расставить я все точки над «и»: — С учетом того, что я такое предложение не принимаю — мне, видимо, лучше не задерживаться долго на вашей территории?

— Дима, только не пытайся выставить все так, будто тебе приказывают убираться вон и оставляют на произвол судьбы. Ты прекрасно понимаешь, что ты мог бы рассчитывать на политическое убежище, если бы дал согласие на тот уровень сотрудничества, которого от тебя ожидали в наших спецслужбах. Но вместо этого ты постоянно, даже сейчас, брызжешь своей евразофобией и подчеркнуто сохраняешь дистанцию. Так чего ты ожидал в ответ? Обнимашек? Можешь пробыть здесь денек-другой, и отбыть по своим новым документам в любом направлении. Скажи спасибо, что за тобой вообще оставили свободу выбора — в схожих ситуациях эмгэбэшники порой поступают намного жестче. В интересах глобальной безопасности.

— Намек понял. Я исчезну сразу же, как только состоится встреча.

— Я уже говорила, что это крайне рискованная затея? — заметила она.

— Да, — кивнул я. — Говорила.

— Так я скажу еще раз. Чтобы ты потом не обвинял меня и вообще нашу сторону, если вдруг что-то пойдет не так! — жестко молвила Мей.

— Я тебя услышал.

Некоторое время мы молчали, думая, вероятно, об одном и том же.

— Ты любишь ее? — спросила она.

— Этот вопрос задаешь ты сама, Мей, или по чьему-то поручению?

— Да перестань ты. Тошнит уже от твоего сарказма, — слегка обиделась она.

Я вздохнул.

— Думаю, да, — ответил я, и мой взгляд невольно снова пополз к телеэкрану. — Но я не знаю, что теперь чувствует она. После всего, что она видела…

— Она знает тебя.

— Она знала меня другим. Нормальным человеком. Или, во всяком случае — пытавшимся казаться нормальным. Она поддерживала меня в моей борьбе. Но это было до того, как я перешел границы, которые могут показаться для нее непреодолимыми. Она относится к насилию примерно так же, как ты. А все время нашей разлуки она слышала лишь о человеке, который пытал и убивал, отрубал головы, топил в унитазе, прищемлял пальцы дверью…