Новый нуар

Так они очутились перед вагоном. Колокольчиков обхватил рукой ее узкую спину. Он дрожал, асфальт ходил у него под ногами. Колокольчикова здесь уже не было, он не знал, где он. Чтобы не утерять окончательно чувство реальности, он крепко обнимал ее за плечи – единственное, что привязывало его к жизни.

Колокольчикову было нечего противопоставить безжалостному бегу времени, и про себя он желал еще больше ускорить этот бег, чтобы покончить с мучением. Он не мог говорить в эти минуты, но еще тяжелее было молчать. Посторонние слова, однако, застывали в воздухе и падали на асфальт, как льдышки.

– Приезжай ко мне, – прошептала она.

– Лучше ты ко мне, – ревниво отвечал он.

– И я к тебе приеду, – грустно сказала она.

Чувства Колокольчикова заметались беспорядочно, как птицы в силках, он не знал, что ему делать. Что-то крикнул проводник. Колокольчиков рывком обнял ее, и глаза его пролились слезами, отнявшими у него все колебания и сомнения. Она обхватила его изо всех сил тонкими руками, подняла к нему залитое слезами лицо, и он прижался к нему своим лицом. Все вокруг звенело на одной высокой ноте, поезд уходил.

– Я напишу тебе, – услышал он.

– Я напишу тебе, – сказал он и вскочил на подножку.

Глава 17 Среди родных осин

Из самолета Василика вышел со странным ощущением, будто прилетел заграницу. Пока Мунтяну разговаривал по сотовому, он недоверчиво смотрел из окна такси на бухарестские улицы, не узнавая их.

– Как всегда, ни черта не сделали, – сказал сокрушенно Мунтяну, оторвавшись от телефона. – Послушай, одну ночь придется перекантоваться в походных условиях, а завтра будет готова квартира…

Попетляв по незнакомым кварталам, машина остановилась возле подъезда, на стеклянной двери которого красовалась вывеска общественной приемной евродепутата:

Мунтяну открыл ключом дверь и быстро прошел через приемную в заднюю комнату, где стояли шкаф, стол и деревянный топчан.

– Вот! – и он бросил ключи на стол. – Туалет с душем в коридоре, белье в шкафу. Завтра в ю: оо я за тобой заеду. Располагайся!

Оставшись один, Василика положил сумку на стол и открыл шкаф, где действительно лежали одеяло, подушка и комплект белья. Вышел в коридор и осмотрел туалет – годится. Что дальше?

Выйдя на улицу, Василика запер за собой ключом стеклянную дверь. На углу дома посмотрел на табличку и запомнил название улицы. Затем остановил проезжавшую желтую машину:

– В «Интерконтиненталь».

У отеля таксист сказал:

– Тридцать!

И как бы извиняясь, добавил:

– Если заказывать машину через приложение, выйдет дешевле…

– У меня нет приложения, – протягивая деньги, ответил Василика, которому вовсе не показалось дорого. – Я только приехал.

Бухарестский коллега искоса посмотрел на него и сказал:

– Давай телефон.

Василика протянул мобильник, и таксист в два счета установил ему StarTaxi.

– Очень удобно, – сказал он. – Пользуйся.

Василика хмыкнул, забрал телефон и вышел из машины.

Он шагал по улицам, на которых провел детство. Множеством цветастых вывесок Бухарест теперь не уступал восточному Стамбулу, а обилием руин соперничал с вечным Римом. Среди заброшенных домов с мертвыми окнами-глазницами высились стеклянные башни офисных зданий. Повсюду расклеены цветастые предвыборные плакаты с портретами кандидатов. Было жарко и душно, будто кто-то сверху накрыл крышкой огромную кастрюлю-скороварку.

Некоторые углы казались Василике знакомыми, потом все снова становилось чужим. Почва уходила из-под ног, и даже слегка кружилась голова. Будоражили и сбивали с толку внезапно вспыхивавшие детские ощущения, – как трудноуловимые сигналы из давно забытого прошлого. Василика блуждал взглядом по лицам прохожих и вдруг понял, что непроизвольно ищет лица двадцатилетней давности. Но его бывшие знакомые теперь наверняка выглядели совсем иначе, и даже встретившись, он вряд ли бы их узнал.

Василика вышел к зданию бывшего ЦК компартии, с крыши которого в тот зимний день улетел на вертолете Чаушеску. На стенах домов остались следы пуль. Он даже нашел в переулке железную дверь с облезлой краской, через которую попадал когда-то в сеть городских туннелей.

Вечерело. По кривым улочкам Старого центра непрерывным потоком катила пестрая толпа туристов. Вокруг сверкали огни и гремела музыка. На тротуарах и в подворотнях теснились ресторанные столики, а разбитные девушки-зазывалы наперебой заманивали клиентов.

Василика понял, что проголодался, и свернул в первое попавшееся заведение. Официант смахнул со скатерти несуществующие крошки и бросил на стол меню. Василика рассеянно перелистал потрепанную брошюру, отложил ее в сторону и сказал:

– Куриную грудку, овощи на гриле и минеральную воду. Без газа.

Официант старательно записал сказанное в блокнот и состроил гримасу:

– Нелады со здоровьем?

Василика поднял на него мрачный взгляд, и официант исчез.

Устроившись поудобнее на пластмассовом стуле, Василика меланхолично наблюдал за бухарестской ночной жизнью. Только теперь он почувствовал, как сильно устал.

Вновь появился официант, поставил на стол тарелку с едой, литровую бутылку «Борсека», хлебницу, подставку с оливковым маслом и уксусом. Василика уже был готов атаковать румяную куриную грудку, но официант не уходил.

– Вы из заграницы приехали? – спросил он.

Василика не хотел быть невежливым и кивнул.

– Откуда, если не секрет? – не отставал официант.

– Из Франции, – ответил Василика.

– А я из Италии, – сказал тот. – Вы, в воскресенье, конечно, придете?

– Куда? – спросил Василика.

– Как куда? – удивился официант. – На площадь Победы, конечно. На митинг диаспоры. Большой сбор! Разве вы не для этого приехали?

Василика внимательно посмотрел на официанта. Обычный чернявый парень, только масляные глазки почему-то бегают.

– Конечно, – сказал он. – А для чего же еще?

– Здорово! – воскликнул официант. – Мы собираемся у стадиона «Динамо». А вы?

– Ну… – протянул Василика.

– Знаю, знаю! – прервал его тот. – Нас тоже предупредили, что об этом нельзя говорить. Все в порядке. До воскресенья!

Доев курицу, Василика оставил деньги на столе и вышел из ресторана. Несмотря на поздний час, по улочкам Старого центра по-прежнему бродили, как зомби, группы туристов. На бульваре Василика остановил такси. У него было только одно желание: поскорее принять душ и уснуть.