Новый Вавилон

— Это справедливая сделка, — продолжал Лилио. — Я даю вам трибуну, заручившись обещанием ненасильственного протеста, вас услышит весь мир, а я буду единственным представителем средств масс-медиа.

Журналист замолчал. Никто не задал вопроса, люди перешептывались, обсуждали.

Асима Маждалави объявила, что закрывает заседание на тридцать минут и делегаты могут все обдумать и обсудить, после чего Международная ассамблея свободных народов проголосует за или против предложения Лилио де Кастро.

«Проголосует?» — изумилась Клео.

Она смотрела на радостные лица изгоев. Люди не обдумывали предложение Лилио, не спрашивали себя, стоит ли его принять, — нет, все обсуждали, к какому памятнику телепортируются, какую акцию устроят, какие слова произнесут и во что оденутся. Чудо, журналист подарил им чудо!

Никогда еще Лилио не был так популярен.

Никогда Клео не чувствовала к нему отвращения сильнее.

— Подождите! — Никто, даже Асима Маждалави, Лилио или Клео, не обратили внимания на ковыляющего к трибуне старика. — Не торопитесь, дорогие коллеги. У меня есть другое предложение. Я могу высказаться, госпожа делегат?

Асима молча смотрела на человека со светлыми глазами, буквально излучавшего властность и силу.

— Прошу вас, — наконец сказала палестинка. — Вы имеете право голоса, как и любой из нас. Мы слушаем, Оссиан.

Оссиан оперся на трость, пытаясь отдышаться, и вдруг заговорил голосом столь повелительным, что мгновенно наэлектризовал аудиторию.

— До чего же вы наивны!

Воцарилась полная тишина.

— Надеетесь изменить мир с помощью лозунгов на растяжках, вывесив их на одной из башен Кремля или на Доме народных собраний в Пекине. А напишете вы их, конечно, на языках, которые все давно забыли! Вы верите, что измените мир песнями и слоганами, водружением флагов, давно утративших смысл и превратившихся в цветные лоскуты, вы надеетесь взять штурмом мавзолеи, церкви, погосты и королевские дворцы, превращенные в туристические объекты и ежедневно оскверняемые тысячами невежд. Так вы рассчитываете изменить мир? Но вы только потешите свою гордыню и потрафите жалкой ностальгии, а новый мир продолжит торжествовать, еще более могущественный, чем прежде, потому что ваша акция обернется фольклорной безделицей, водевилем мажореток, нелепым танцем дикарей. Мир будет потешаться, хохотать и — хуже того — аплодировать. Но ничего не изменится! Вы наивны и неумны, раз ничему не научились у наших предков, не осознали историю минувших столетий. Народ, нация, религия могут добиться уважения, только сопротивляясь, иначе они обречены на исчезновение. Только страх заставляет человека, думающего иначе, чем вы, вступить в переговоры. Страх и сила! Скажем честно: они нас раздавили. ВОП, Всемирный конгресс и Немрод выиграли. Они — победители, у них вся власть! Они — львы, тигры и слоны, мы — мошкара.

Оссиан выдержал долгую паузу. Изгои молчали, их лица оставались бесстрастными. Они ждали.

— Ну так нападем же первыми! — вскричал Оссиан.

Он, конечно, надеялся услышать аплодисменты и одобрительные выкрики, но его робко поддержали лишь несколько человек.

— С начала времен и детства человечества революции творили не пацифисты, а боевые отряды! Зовите их как угодно — герильеро, моджахедами, резистантами или террористами, если достанет смелости! — но это единственный способ борьбы. Наносить все новые и новые удары в сердце врага и скрываться. Именно это я и предлагаю, братья и сестры апатриды! Завладеем телепортерами, ничего не прося и не обещая взамен этому чужаку, рассеемся и нанесем удар миру повсюду, где сумеем. Только смерть и террор изменят общественное мнение.

Оссиан замолчал. Несколько десятков человек вскочили и зааплодировали. Клео била дрожь. Этот человек безумен. Какой же Лилио идиот! Он затеял игру с огнем, предложив изгоям телепортеры.

Оссиан перехватил поудобнее рукоять палки и протянул левую руку к журналисту, стоявшему метрах в десяти от него. Жест его не оставлял никаких сомнений: тот должен был отдать старцу приборы. Лилио выдержал его взгляд, но не шевельнулся.

На лице Оссиана появилась презрительная гримаса.

— Не будьте смешны, господин де Кастро. Нам не требуется ваше разрешение, чтобы взять оружие, которое вы столь любезно захватили с собой. Мы вам ничего не должны. Мы не собираемся играть в вашей пьесе, чтобы принести вам славу. Можете последовать за нами и снимать сколько захотите. Мы вас не разочаруем — устроим спектакль, который вы наверняка оцените. Будет кровь, много крови. Вы получите вожделенную сенсацию.

Клео едва удерживала рвущийся из груди вопль. Нужно крикнуть Лилио, чтобы он немедленно бежал, зашвырнул рюкзак с телепортерами куда-нибудь в пропасть или в огонь.

Перед глазами уже вставала картина бойни, которую могут устроить триста террористов в разных точках планеты с самым высоким Уровнем занятости. Клео оцепенела от внезапного осознания, что и она виновна в происходящем. От ужаса все окружающее начало расплываться, словно покрытое пеленой. Она не увидела, как Асима встала между старцем и Лилио.

— Оссиан! Господин де Кастро наш гость. Он пришел сюда по своей воле, чтобы предложить помощь… на своих условиях, и мы должны обращаться с ним…

Оссиан отодвинул палестинку тростью, как театральный занавес, и сделал шаг к Лилио:

— Мы не пешки, которыми вы станете жертвовать на вашей шахматной доске, господин де Кастро, и прекрасно понимаем, что вам плевать на наше дело, что вас интересует только карьера. Готовы поклясться перед всеми, что вы из нашего лагеря?

Лилио тоже шагнул к Оссиану. Они были примерно одного роста.

— Все так, Оссиан, я не из ваших, но и не принадлежу к сторонникам Немрода или Всемирного конгресса. Я не примыкал ни к какому лагерю, и вы правы — у меня есть амбиции. Как у любого журналиста, артиста или политика. Я информирую мир, а не сужу его. Судить буду не я, а общество, и оно должно быть осведомлено обо всем. Мое дело — сообщать, просто сообщать.

Оссиан расхохотался, но руку, простертую к журналисту, не опустил.

— Посмотрим, сумеете ли вы остаться нейтральным, когда польется кровь. Вам, как и всем мужчинам и женщинам, придется выбирать сторону.

Старец подошел еще ближе, явно намереваясь отобрать у Лилио рюкзак, но Асима решительно остановила его. Палестинка была выше обоих мужчин и явно сильнее. Она предложила Лилио вернуться на место рядом с Клео, а Оссиану — присоединиться к сторонникам.

— Итак, каждый высказался, — сказала она так спокойно, как если бы проповедь Оссиана имела не больше значения, чем обсуждение распределения семян овса для весеннего сева. — Я объявляю перерыв на тридцать минут, потом мы устроим открытое голосование.

В пещере было тихо, как в храме.

Асима Маждалави заняла место на трибуне и без предисловий сказала:

— Пусть те, кто выступает за использование телепортеров, принесенных Лилио де Кастро, и телепортацию сразу после пересечения границы Казахстана, поднимут руки.

Клео прикинула — не подняли рук всего человек десять.

— Хорошо, — сказала Асима. — Выбирать будем между двумя вариантами — мирным, предложенным Лилио де Кастро, и радикальным Оссиана. Кто за первый вариант, поднимите руки.

Две трети членов собрания не раздумывая вскинули руки.

— Прекрасно, выбор сделан, — объявила палестинка, и зал взорвался ликующими криками и аплодисментами, которые заглушили голоса сторонников Оссиана.

Лилио поднялся на десять ступенек по лестнице, выбитой в скале, и оказался у расселины, обозначенной горящим факелом, прикрепленным к стене. Их комната представляла собой нечто вроде пещеры площадью два на три метра. Большинство изгоев спали в подобных доисторических обиталищах, выбитых в отвесной стене над долиной.