"Ну и нечисть". Немецкая операция НКВД в Москве и Московской области 1936-1941 гг

приняло решение об отправке всех членов группы в СССР.

Очевидно, нельзя принимать все рассказы обвиняемых о своих революционных подвигах за чистую монету,

хотя эти факты и могут стать основой для дополнительных исследований по истории КПГ. Среди немецких

эмигрантов было немало людей, которых отличала неумеренная бравада, склонность к экстравагантным

поступкам, после ареста такого человека работникам НКВД не составляло особого труда найти в его

биографии «зацепки», которые можно было истолковать в обвинительном ключе.

Порой это порождало трагикомичные ситуации. Так, молодой немец Герхард Вильнер показывал на допросе, что в 1932 г. у себя на родине был «осужден за кражу автомобиля и попытку уехать на нем в СССР».

Очевидно, он решил прибыть на землю обетованную не с пустыми руками. Вильнера поймали только в

Польше и вернули в Германию, после небольшого срока в тюрьме он все-таки присоединился к своим

родителям, перебравшимся в Москву ранее. Здесь Вильнер устроился работать шофером на одном из

столичных заводов, собрал вокруг себя молодежь и создал тайную организацию, отчасти копировавшую

ритуалы гитлеровских штурмовиков. Осенью 1936 г. в гараже неугомонный юноша настроил радиоприемник

на Германию, чтобы услышать речь Гитлера, а потом стал комментировать ее в антисоветском духе.

Вильнера выслали из страны с обязательством работать на советскую разведку, о чем он рассказал на первом

же допросе в гестапо, а его товарищи по играм «в фашистов» были отправлены в ГУЛАГ.

Даже в годы Веймарской республики немецкие коммунисты могли приехать в СССР только с разрешения

своего непосредственного партийного руководства. Тот, кто приезжал без него, обращался в

представительство КПГ при ИККИ, где проверялась обоснованность

30

его бегства из страны. В случае, если секция не подтверждала этого, шансов ни на сохранение партийного

стажа, ни тем более на переход в ВКП(б) у эмигранта не было. Он оставался в СССР на общих основаниях, но в случае ареста по политическим статьям данное обстоятельство обязательно всплывало. Обвиняемый

признавался в ходе допросов, что «дезертировал с фронта классовой борьбы», и это рассматривалось как

отягчающее обстоятельство (Альберт Ройгер).

2. Антифашистская борьба до и после 30 января 1933 г.

После прихода Гитлера к власти в СССР прибыл 291 из 720 человек, взятых нами в качестве объекта

исследования. Пожалуй, среди изученных материалов не найти ни одного следственного дела, где в той или

иной форме не фигурировало бы понятие «фашизм». Конкретные обвинения, адресованные немцам, могли

быть самыми различными — восхваление фашизма, пособничество гитлеровскому режиму, шпионаж в

интересах гестапо и т. п. Однако общим знаменателем всего спектра сфальсифицированных политических

преступлений было ослабление Советского Союза перед угрозой интервенции с Запада. Оперативные

работники НКВД, особенно районного звена, не слишком много знали о сути и конкретных шагах

гитлеровского фашизма, поэтому черпали исходную информацию у своих подследственных. Подобные

диалоги, даже при неизбежных поправках на последующие фальсификации, содержат уникальные данные о

реалиях антифашистской борьбы в Германии.

Оказавшись в СССР, политэмигранты неизбежно ставили вопрос о причинах поражения левых

политических сил, противостоявших нацизму. Вопреки официальной идеологии, героизировавшей их

борьбу, здесь хватало и самокритики и обвинений в адрес Москвы: «Коминтерн виноват в приходе Гитлера к

власти, так как повел неправильную политику в отношении Германии, социал-демократическую партию

назвал фашистской, запутал рабочих Германии в этом и потому рабочие Германии голосовали за

гитлеровскую партию — фашистов»74.

Хотя левацкие перегибы КПГ вроде тезиса о «социал-фашистах» были осуждены на Седьмом конгрессе

Коминтерна, подобные мысли под пером следователей превращались в образчики антисоветской

74 Показания свидетеля по делу Гильды Шмидт, следствие по которому было прекращено из-за смерти обвиняемой.

31

агитации. Молодым оперативникам из органов госбезопасности, сформировавшимся уже в годы советской

власти и впитавшим в себя основные тезисы партийной пропаганды, стоило немалых усилий подавлять в

себе естественное чувство солидарности с сидевшими перед ними в камере для допросов немцами,

прошедшими через пытки штурмовиков и концентрационные лагеря.

Обвиняемые это инстинктивно чувствовали, и максимально подробно описывали эту часть своей биографии.

Уже при заполнении анкеты арестованного, точнее, ее двадцатого пункта («состоял ли под судом и

следствием»), человек в деталях вспоминал не только собственные тюремные сроки, но и любые приводы в

полицию — до и после 1933 г. Рекордсменом здесь был проживавший в городе Кунцево Макс Фивег,

утверждавший, что арестовывался полицией 12 раз. Участники антифашистской борьбы в Германии

инстинктивно или осознанно рассчитывали на то, что их участие в революционной и антифашистской

борьбе станет индульгенцией, позволит поскорее разобраться в произошедшем недоразумении и вернуть им

свободу. Однако для тех, кто их допрашивал, подобная информация являлась отправной точкой для того,

чтобы сконструировать ситуацию вербовки в полиции или гестапо.

Без всякого преувеличения можно сказать, что у каждого второго из политэмигрантов, оказавшихся на

Лубянке, за плечами было либо пребывание в концлагере после января 1933 г. либо уличные битвы со

штурмовиками в предшествующие годы. В ходе допросов они детально рассказывали о том, какими путями

им удалось выбраться из фашистских застенков, работать в подполье и покинуть Германию. Эти показания

позволяют живо ощутить накал страстей в политической жизни последних лет Веймарской республики,