"Ну и нечисть". Немецкая операция НКВД в Москве и Московской области 1936-1941 гг

показания Вильгельма Лубса, Рудольфа Пельца и других немецких специалистов.

103 Выдававшиеся в 1940 г. ВНЖ поменяли свой внешний вид — теперь это уже был не лист гербовой бумаги формата A4, а

книжечка, копировавшая советский внутренний паспорт. В случае ареста ВНЖ приобщали к документам следствия, зачастую в

них содержатся единственные сохранившиеся фотографии немецких жертв политических репрессий.

57

лении ВНЖ подданным тех государств, которые рассматривались как враждебные104. Тот, кто не укладывался

с отъездом в предоставленный срок, например по причине отсутствия германского паспорта или по

семейным обстоятельствам, подвергался аресту как лицо, нелегально находящееся на территории СССР. Это

заставляло иностранцев под угрозой ареста либо подавать заявление о переходе в советское гражданство

(тогда в ВНЖ делалась соответствующая отметка) либо спешно покидать пределы советской страны.

Получение или продление ВНЖ было невозможно без справки с места работы, поэтому уволенный

иностранец рано или поздно терял право на пребывание в стране. В такой же ситуации оказывались и

«интуристы», не сумевшие в течение отведенных им нескольких дней решить вопрос с поступлением на

работу. С просроченным ВНЖ или национальным паспортом нельзя было преодолеть еще одну бюро-

кратическую процедуру — получить прописку по месту жительства105. Людей попросту выселяли из

квартир, они ночевали у знакомых, на вокзалах, а летом даже в лесу.

Тем не менее в ряде случаев жертвы немецкой операции УНКВД МО в течение нескольких лет жили в СССР

без вида на жительство (Георг Керн, Вальтер Рефельд). Чтобы разрубить «гордиев узел» бюрократических

согласований, некоторые из них самовольно продлевали свои ВНЖ, например, ставя печать домоуправления, к которой они имели доступ (Петер Ландбек). Это рассматривалось как подделка документов и уголовное

преступление.

2. Социальная мобильность

Восторги первых недель пребывания в СССР отражены в письме врача Адольфа Босса своей жене (21

апреля 1934 г.): «То красивое, что переживаешь здесь (конечно, как коммунист) — это подчинение

огромному, еще никогда не бывалому кругу задач, которые гармонически совпадают с тем, о чем мы годами

интенсивно читали, о чем мы рассуждали. А вот здесь все теперь стало конкретным, или же, точнее,

находится в начальной стадии конкретизации, причем предчувству

ем. Охотин Н., Рогинский А. Указ. соч. С. 46. 105 в Такой ситуации оказался «бомж» Вальтер Рефельд из подмосковного города

Кунцево, выписанный (т. е. лишенный прописки) из дома собственной женой. В ходе допросов он «признался», что готовил

взрывы в метро, так как «хорошо знал расположение главных входов на станцию Киевская». Взрывчатку он должен был

получить в германском посольстве сразу же после нападения Гитлера на Советский Союз.

58

ются великие перспективы. Факт диктатуры пролетариата с замечательной установкой на бесклассовое

общество... имеет огромное значение для сознания марксиста, обладает громадной ферментативной силой

для решения самых важных проблем, начиная от скотоводства и кончая принципиальными философскими

вопросами».

Однако вскоре любого из эмигрантов, неважно, политического или специалиста, настигали советские будни

и совершенно иная иерархия забот и интересов: поиск работы и сносного жилья, установление социальных

контактов с «местными», самоутверждение в новой жизни и профессиональная карьера. Иными словами,

начиналась каждодневная борьба за место под солнцем. И законтрактованных специалистов, и «интуристов»

старались отправить подальше от Москвы — на Дальний Восток, в Кузбасс, на Урал, где были самые

примитивные условия быта, радикально отличавшиеся от априорных представлений о стране социализма.

Исключения делались только для тех, кто обладал «эксклюзивными знаниями» — например, архитекторов,

которых в СССР крайне не хватало.

Тот, кто оказался в «медвежьем уголке», стремился всеми правдами и неправдами вернуться в Москву или

хотя бы в Подмосковье. Рабочие и специалисты писали письма в Иностранный отдел ВЦСПС, в

представительство КПГ, подключали «личные связи». Многие самовольно покидали предписанные им места

работы, благо что рабочие руки и технические знания требовались повсеместно (многие заводы

переманивали себе хороших специалистов, обещая жилье и особые зарплаты). При этом люди теряли в

зарплате, отказывались от работы по специальности, и самое главное — бросали выделенное им «служебное

жилье». На новом месте они шли на работу в подмосковные колхозы или на строительство метро, инженеры

устраивались простыми автомеханиками, шоферами и даже сторожами.

В результате складывались целые мини-колонии немецких эмигрантов, проживавших и работавших

компактно в Москве и Подмосковье. Иногда, как на Электрозаводе или Первом часовом заводе, это было

результатом целенаправленного набора рабочей силы, но чаще — следствием сочетания ряда

бюрократических и личных факторов. Сотрудники МОПРа обращались с просьбами о трудоустройстве

немцев на те заводы, с которыми были установлены добрые отношения. Среди них выделялись Автозавод

имени Сталина, Станкозавод имени Орджоникидзе, Подшипниковый завод имени Кагановича. В нашей базе

данных — от 10 до 20 имен людей, работавших на этих предприятиях.

В Подмосковье лидировали по числу эмигрантов Коломенский машзавод, Воскресенский химический

комбинат, завод № 3 в