Ну, ты, Генка, и попал... Том I

– Пока мой брат в отъезде, я беру на себя права распоряжаться делами в поместье. Поэтому я решил поступить так, как поступали издавна в селениях с такими тварями, – он махнул рукой, и конюх-татарин вывел из стойла четырёх скакунов. К стремени одного привязали руки Гликсея, к стремени второго – его ноги. Павел стеганул со всей силы коней и они понеслись, куда глаза глядят. Причём сначала жеребцы бежали рядом, а потом один из них решил свернуть в сторону. Гликсей дико заорал, отчего кони поскакали ещё быстрее. Вскоре лошади скрылись из вида, а крик прекратился...

Длинный был страшно напуган. Он не желал себе такой же участи, поэтому решил вымолить у "графа" прощение. Бросившись в ноги, он стал ползать по земле, облизывая его туфли и кричать, что он ни в чём не виноват, а на это дрянное дело их уговорил Чухоня. Кто такой Чухоня, царь не знал. Но прощать насильника не собирался. Его постигла та же участь, что и чуть ранее Гликсея.

Народ тоже был ошарашен. Раньше, при помещике Плещееве все ссоры и скандалы между крестьянами решались кулачными боями: кто сильнее – тот и прав. Насилие над крепостными девками он и вовсе не брал в счёт, говоря расхожую фразу: "Сучка не захочет – кобель не вскочит!" Поэтому мстили обидчикам в основном родственники обесчещенной девушки, за что частенько и сами бывали биты. Поступок Павла же всем показался правильным и справедливым. Немного пошептавшись, люди разошлись.

К вечеру в поместье воротились измученные кони. Верёвки, привязанные к их стременам, были измочалены и оборваны. В одной петле болтался лапоть со ступнёй... Искать трупы в луга специально никто не пошёл – дикие звери сами разберутся, как использовать брошенную на произвол судьбы падаль.

Ч. 2. Гл. 3. Борьба с пьянством

Целую неделю после нападения на Марину Павел не выпускал девушку одну из дома – сам лично сопровождал её повсюду. Он даже провёл несколько занятий в интернате с девочками, рассказывая им про некоторые физические явления, демонстрируя интересные опыты. Оказалось, что государь наш – ещё тот педагог, жаль, что свои таланты он не может реализовать, поскольку у него других более важных дел по горло. Синяки и ссадины зажили у Марины быстро, видимо, мази и примочки Лукерьи оказали нужное действие.

В субботу вечером они возвращались из богадельни, где Мариша забирала у обитателей заведения раскрашенную посуду. Два дюжих мужика тащили тележку с фарфором, стараясь делать это аккуратно. Вдруг из одного дома выскочила на улицу простоволосая баба с визгом, следом за ней мчался упоротый в хлам её муж с вожжами в руках. Он орал всякие непотребства, грозно размахивал орудием наказания, а бабёнка с перепугу забилась за поленницей и притихла, надеясь на то, что одурманенный самогоном зверь не найдёт её. Но нет, тот сразу догадался и попёр быком на несчастную женщину.

Павел был шокирован. В его кругу мужья никогда не поднимали руку на супругу, поэтому царь даже не подозревал о том, что в крестьянских семьях мужья не просто бьют и калечат своих жён просто так, без причины, а даже считают это богоугодным делом: он воспитывает неразумную бабу, поскольку ему дана такая власть и на него возложена такая обязанность. Короче, Павел вмешался в семейную ссору, снова выстрелив из своего револьвера вверх – иначе взбесившегося мужлана остановить было невозможно. Грузчики оставили свою ношу, по приказу "графа" связали пьяного и отволокли в сарай около дома. Жене строго настрого запретили туда входить, давать мужу пищу и воду.

– Да как жа так-то? Он жа меня опосля до смерти забьёт... А деточки останутся сИротами... – завыла баба.

– Не забьёт. Он уже завтра перестанет быть твоим мужем. Устроим его туда, куда надобно, чтобы его жестокость была при деле, – успокоил Настасью Павел.

– А я тады как жа? Буду одна, без мужика? Так-то хоть какой-никакой, а есть. Мне жа детёв подымать надобно... – затряслась в плаче бабёнка.

– А найдём тебе другого мужа. Сейчас же у нас в поместье баб мене, чем мужиков, и так на всех жён не хватает, поскольку полно баб замуж на сторону выходит. Вот и будем искать среди своих, но такого, который будет покладист, работящ, к детям добр, – успокоил бабу царь. – А может у тебя есть какой на примете? Тебя замуж-то насильно выдавали или как?

– Дак барин приказал за Никифора идтить, вот я и пошла. А как перечить-то? он жа барин... А до того у меня любовь с Ивашкой была. Дык яво барин назло мне в друго село продал. Опосля я яво и не видала боле... – Настасья пустила слезу, которую, торопясь, утёрла уголком платка.

– Разберёмся. Найдём твоего Ивашку, и, коли жив и не женат, выкупим, – успокоил государь.

Утром Никифора выволокли из сарая, собрали сельчан и привязали бедолагу к столбу. Тот сильно мучился с похмелья, рычал, как волк, пойманный охотниками. Павел кратко пересказал присутствующим, за что наказан их земеля.

– С сегодняшнего дня каждого, кто будет пить и баб своих быть, будем наказывать сурово. Принести самогону, да самого что ни на есть крепчайшего! – распорядился император. – Вот, пей, питух, всю кринку до дна пей! Если останется хоть капля на дне – пороть тебя прикажу до смерти. Пей!!!

Никифор обрадовался такому повороту, руки ему развязали, он обхватил кринку и жадно припал к самогону. Некоторые мужики среди наблюдающих явно позавидовали Никифору, сглотнув слюну. Но через пару глотков пьяница оторвался, прося воды – крепчайший напиток сжигал напрочь горло и пищевод.

– Нет уж, Никишка, лакай до дна, как я тебе приказал! Иначе запорю! – рявкнул Павел.

Пришлось алкашу снова хлебать самогон, хотя уже и без настроения. В самом конце он уже был практически без сил, пришлось мужикам помогать ему придерживать глиняную посудину. Когда на дне уже ничего не осталось, башка драчуна и забулдыги бессильно свесилась на грудь. Через пару секунд желудок стал возмущаться и изрыгать содержимое наружу. Никто не утирал пьянчугу и не подавал ему воды – царь запретил. Многие хотели уйти, поскольку зрелище это было не из приятных, но опять же "граф" заставил всех смотреть.

Никифор, казалось, выворачивался наизнанку, его штаны намокли как спереди, так и сзади.

– Батюшка, прости ты меня! Стыдно ведь как! Отпусти! Лучче уж застегай до смерти, только не дай мне этот срам дале терпеть! – прохрипел Никифор.

– Нет! – рявкнул Павел.

Мучения Никифора продолжались. Наконец Павел разрешил всем разойтись, а "питуха" оставил стоять привязанным в грязных штанах и с испачканным лицом и рубахой рвотными массами. Где-то через час Никифора отвязали и бросили снова в сарай. К вечеру его увезли из посёлка в другое село. Там граф хотел его подарить местному помещику с тем, чтобы он его отдал в рекруты по набору – свой "налог" я уже оплатил в этом году.

Найти Ивашку – возлюбленного Настасьи – Павлу не удалось. Того сразу после передачи в другое село "забрили" в рекруты, поскольку он уж очень сильно рвался назад, к своей Настеньке. Но на другой день после происшествия к "графу" с челобитной явился местный вдовец Михаил. Его жена месяц назад скончалась родами, вместе с младенцем ушла, оставив на руках мужа семерых мальцов. Вот он и попросился в мужья к Настасье, обещал не делить детей на своих и чужих, работать как проклятый, чтобы еды было всем вдосталь, супругу не обижать.