Нулевые. Затишье перед катастрофой

– Спасибо за то, что вступился за меня, хотя мог и промолчать.

– Не за что. Ты гораздо лучше, чем она.

– И чем же лучше учитывая то, сколько несчастья я тебе причинила?

– Ты не бросала меня на следующий день после согласия стать моей женой. А после не принимала активное участие в готовящемся на меня покушении.

Вернулся отец Власова. Он виновато оглядел Анастасию, взглянул на Михаила, погладил седеющую бороду и сел за стол.

– Простите нас ещё раз. Оксана связывала с Анной большие надежды. Ей казалось … теперь это уже не важно. Миша, расскажи мне подробней о вашей с ней размолвке.

Власов начал рассказ об отношениях с Анной. При этом он сдабривал его юмором и веселыми шутками в своём понимании.

– В какое же мы гадкое время живем, – начал Пётр. – Что случилось с женщиной?

– Не вижу ничего такого, – возразил Власов. – Она могла себе позволить поступать так и поступала. В конце концов, любой хочет быть сволочью. Втаптывать людей в грязь. Но не каждый может себе этого позволить. Слабость и трусость вынуждает людей быть хорошими.

– Какая гадость, – Анастасия сморщилась. – Хотя чего ещё можно было ожидать от политтехнолога.

– Моя работа чисто концептуальная и не имеет отношения к политтехнологиям, – сказал Власов.

– Настя, тебе, наверное, трудно с ним? – спросил Пётр.

– Иногда мне так хочется ему врезать, – недоговорила Настя.

– Вот как сейчас помню момент, когда осознал это, – начал Власов. – Лежу я в засранной хате. Это всё происходило, когда я прятался от всяких нехороших людей загородом. Я больной и меня лихорадит. Вместо одеяла у меня была куча говна. Какие-то тулупы и ватники. Тогда я это и понял. Но Анечка поняла это гораздо раньше и её сила была в том, что она могла так поступить, а я нет.

– Да. В этом вся звериная мораль нашего времени, – Пётр задумался. – Я всегда считал, что мы сможем выбраться из тоталитарного наследия советской власти. Мне казалось, что нужно только немного подождать, и мы преодолеем то, о чем писал Зиновьев и проиллюстрировал Говорухин. Теперь я с ужасом вынужден констатировать, что мы оказались в ещё большей яме, чем были тогда. Воистину. Целились в коммунизм, а попали в Россию.

– Не кисни так, – Михаил улыбнулся. – Ещё есть куда падать. У гомосоветикуса ещё остался гигантский потенциал к деградации.

– Началось, – Анастасия сделала глубокий вдох. – Мне всегда было непонятно, куда девались все те люди, которые читали толстые журналы и ходили на перестроечные митинги?

– Да, – Пётр оживился, – Я помню себя, помню, как ходил на баррикады в девяносто первом. Нас там было много, была особая общность людей. Мы читали одинаковые книжки. Тогда был такой интерес к литературе. Одной книгой можно было изменить всё. И когда они разрешили издавать запрещенную литературу, – недоговорил Пётр.

– Сейчас это уже никому не интересно, – перебил Власов. – Тогда была потребность в информации и в ответах на вопросы. Помню, как сам искал правду в толстых журналах. И нигде в мире больше таких журналов не было. Это был чисто наш формат.

Пётр рассмеялся.

– По-моему тут дело ещё в том, что советская власть всё-таки заботилась об интеллектуальном развитии человека, – сказала Анастасия.

– Ну да, – подтвердил Власов. – Для пожара мировой революции нужно было иметь сильную оборонку, а для этого нужны были мозги. Правда, партия пожалела об этом, ведь самые яркие диссиденты зародились именно в научной среде. Но они осознали свои ошибки. Сейчас наша экономика довольно проста в своей сути, а идеология не предполагает никаких вселенских задач. Так что государство незаинтересованно в развитии личности, потому что умные и образованные люди вредят существованию нашего государства.

– Протесты подтверждают это, – сказал Пётр. – Я знаю, куда мы все делись. К сожалению, советская интеллигенция, как и советская номенклатура и агрессивно-пассивное большинство были частью одной системы. И хоть мы и боролись против этой системы, но мы были социалистами. Тогда мы даже не понимали, какими мы были социалистами. Мы не понимаем и боимся нового капиталистического мира. Мы не знаем, как в нём жить. Всё чужое. И мы возвращаемся к понятному советскому. Мы с Оксанкой теперь смотрим только канал Звезда и пополняем коллекцию советских фильмов.

– Ведь можно как-то двигаться вперёд, нельзя же так замыкаться в себе, – с грустью в голосе промолвила Анастасия.

– Большинство людей нашего поколения так и живет. Понимаете, нас приучили жить определённым образом. Это уже нельзя побороть. Да и мы боимся это сделать, мы абсолютно беспомощны, – Пётр поправил очки.

Власову стало жалко своего слабого стареющего отца. Ему хотелось плакать, но он сдерживал эмоции.

– Вот что, – Михаил сменил тему. – Нам нужно было признать себя полностью плохими. В этом корень всех проблем нашего постсоветского общества. Всегда находятся люди, которые скажут, что во всем виноват генсек, президент, власть, идеология. Сами мы же не будем брать на себя ответственность. Ну как же можно признать вину? Ведь есть столько приличных людей! Учителя, врачи, инженеры и все – интеллигенция. Нет. Мы хорошие. Это они плохие.

– Советский период пережили, и это безвременье тоже переживём, – сказала Анастасия. – Хоть я и не могу подтвердить это фактами, но я в это верю.

– Наверное, я не увижу это время, – сказал Пётр. – И всё что я могу это продолжать работу в газете “Наша Советская Родина”. Мы создали общество по изучению позитивного опыта СССР.

– Смотри, как бы вас там по двести восемьдесят второй не закрыли, – пошутил Власов.

– Да, – Пётр как-то поник. – У меня, хотя не у меня, а у всей нашей редакции закрыли друзей по этой грязной статье. Несчастные люди. Хотели вернуть настоящий социализм. Они ещё просили меня сделать газету печатным органом своей партии. Но я струсил.

– И правильно сделал, – подумал Власов.

– Все что я теперь могу делать, это работать в рамках теперь уже нашего общества, – продолжил Пётр. – Мы хотим взять из советского опыта в будущее всё самое лучшее.

– Следуете заветам Зиновьева? – спросил Власов.

– Да. Вообще это был умнейший человек. Умнейший. И вот изучение советского опыта это и есть, наверное, последняя эффективная форма реального левого сопротивления.

После посиделок Власов убирался в беседке. К нему подошла Анастасия. Она была чем-то сильно обрадована.

– Что случилось? – спросил Власов.

– Да вот. Думала отпраздновать твой первый мужской поступок.

– Это ещё какой?

Настя ничего не ответила, вместо этого она поцеловала Власова в губы. Михаилу показалось, что Настя целовалась очень редко, потому что она совсем не умело это делать.

Загородом жизнь Власова стала более спокойной и размеренной. Работы становилось всё меньше, как и желания работать. Он проводил много времени вместе с Анастасией, которая уже совсем оставила все попытки внедриться в какое-либо молодёжное сообщество. Они старались вести светский образ жизни, но всё чаще тратили свободное время на отрешенные прогулки и разговоры о жизни.