Нулевые. Затишье перед катастрофой

Власов догадывался о том, что власть может проявить силу в отношении митингующих. Как говориться: “они испортили нам праздник, а мы испортим им жизнь”. Полиция создала искусственную давку, после чего правоохранители стали потихонечку винтить первых попавшихся под руку митингующих. Лидеров протеста не трогали, чтобы потом можно было применить пропагандистские технологии. Нужно было одновременно отмежевать людей от лидеров протеста и поселить страх в обычных митингующих. Потом пропаганда вещала, что лидеры оппозиции наживают себе политический капитал за счёт осужденных за митинги.

Власов показал полицейским удостоверение и рассказал о своей работе, после чего его под злобное фырканье Анастасии провели за оцепление. Они зашли в первое попавшееся им кафе. Власов заказал себе салат и кофе, а Настя не взяла себе ничего. Она тренировала сверлящий взгляд своих теперь уже серых глаз и продолжала злиться.

– Насть, хватить дуться. Такова жизнь.

– Ты же всё это видел, да? Ты же там был? И вот что вы скажете народу? Скажите что протест проплачен на деньги США? Что это всё оранжевая чума?

– Я думаю, что защитная линия власти будет строиться на самых низменных чертах русского народа и будет полностью в стиле КГБ СССР. К тому же наша контора как один из мозговых центров кровавого режима всерьёз озаботилась судьбой креативного класса, – с иронией произнес Михаил.

– В каком смысле?

– Некоторые наши думают, что смогут перевести ваше внимание от митингов к обустройству города. Заинтересовать вас велосипедными дорожками, урбанистской, архитектурой и такого рода дребеденью. Как по мне звучит это как хрень полная.

Анастасия задумалась. Её глаза потухли, отчего она стала похожа на свой старый образ девочки-манекена.

– Вы же полностью понимаете преимущества европейских ценностей над нашим уголовно-звериным воровским капитализмом? И детей своих, да и самих себя стараетесь в будущем обустроить на Западе?

– Да, – подтвердил Власов.

– Тогда в чем причина такого резкого разворота к восхвалению самых низменных черт нашего народа? И у вас ещё хватает наглости называть это патриотизмом.

– Что? – Власов рассмеялся. – Ты знаешь, я вот недавно точно такой же вопрос новому начальнику задал. Только в другой форме. Как же тебе ответить? Смотри, представь себя в шкуре большого государственника. Ты полностью выиграл в рулетку под названием “Россия”. У тебя всё есть. Денег дохирища, яхты, дворцы, недвижимость на Лазурном берегу, тёлки самые лучшие, а где-то и дяди! – Михаил завёлся. – А уважения к тебе там нет никакого! Все думают, что ты какая-то проворовавшееся обезьяна из постсоветской России доживающая свой век, а они же этого не хотят. Они хотят, чтобы их почитали, чтобы к ним прикладывались как к мощам и потом хоронили в стенах Красной площади.

– Они действительно так думают? Нельзя всю жизнь паразитировать за счет Родины, а потом вдруг стать государственником и получить почёт, уважение и любовь. В нормальном смысле государственником, а не в твоём смысле, – перебила Настя.

– Да! – Власов встал со стула, обнял Настю и поцеловал её в лоб, – Я точно так и сказал ему! Блин, Насть, ты самая умная тёлка, которую я видел в жизни! Тебе нужно было родиться мужиком.

Михаил сел за стол, Анастасия не выражала никаких эмоций.

– И что тебе ответили?

– Кто?

– Твой начальник.

– Насколько я помню, у нас с ним была долгая беседа. Смысл в том, что европейский выбор для России означал бы ущербность выбора российского. Даже видя правильность этого выбора, наша элита будет продолжать биться головой о стену в постмодернистском суициде. А всему виной Веймарский синдром, разившийся в комплекс державной неполноценности. Кстати, властные элиты подвержены им в гораздо более сильной форме, чем простые россияне.

– Почему ты поддерживаешь эту власть? – вдруг спросила Настя. – Ты же западник.

– Я уже говорил тебе об этом. Отвечу развернуто. Наш кровавый режим силен в силу своей слабости, а не силы. Вот сколько у нас во власти реальных идейных государственников? Человек тридцать, сорок, ну, может быть сто. И они стоят за суверенную демократию и Национального Лидера не, потому что им это действительно нравиться, а потому что у них нет выбора. На Западе их посадят, поэтому им терять нечего. А мелких государственников у нас в стране десятки тысяч. И когда после постмодернистской смерти кровавый режим рухнет, мы сможем легализовать себя на Западе. Ведь наши маленькие галерные накопления не заметят за огромными горами золота главных государственников. На этом консенсусе и держится, ну, или держалась наша государственность.

В помещение вошли омоновцы и принялись винтить попавшихся под руку посетителей, после чего провожать их в автозаки.

– Даже пожрать нельзя по-человечески, – возмутился Власов. – Как-никак в полицейском государстве живем!

Власов уже был готов показать милиции удостоверение, но Настя запрыгнула ему на спину. Глядя на серое дождливое небо Власов понял, что они попали в Петербург.

– Не нравится мне Москва. Сталинский город.

Они оказались на Дворцовой набережной. Заячий остров был хорошо виден, Власов не замечал людей вокруг.

– Наверное, нужно добавить к сказанному, что наша властная элита завидует американцам. И не просто завидует. Это поистине дикое ощущение, что они успешные и у них получилось. Они винэры. Поэтому они поддерживают антиамериканизм на эмоциональном плане, отвергая логический антиамериканизм. Хотя есть и особо буйные, но их мало.

– Мне надоело это слушать.

– Как хочешь.

Они гуляли по набережной, разговаривая на бытовые темы. Последнее время Власов был серьезно озабочен преследованием его Анной. Отчего он думал переехать загород. Постепенно Михаил замечал, что Настя чем-то расстроена.

– Я хочу тебе кое-что показать, – сказала она.

– Ты же не человек? – вдруг спросил Власов.

– Я существо иной материальности.

– Это как?

– Я полное и фактически бессмертное существо.

– Шикарно тебе. Я бы тоже не отказался от такой возможности.

– С одной стороны это преимущество, но с другой стороны, – она задумалась. – В заточении мне встретилась подобная мне девушка. Мы с ней были как сестры. Не то чтобы она была мне родной сестрой. Скорее мы были подругами. Я пыталась помочь ей открыть глаза на мир, но она так и осталась в плену лжи. Материя плотных существ не подвержена изменениям как человеческая материальность и в случае их грехопадения требует длительного высветления.