Няня по контракту

Повлиять не пытаюсь я, пытаюсь лишь дышать[1]

Так может звонить только один человек. И я со вздохом нажимаю на приём.

_______________________________

[1] Николай Блажин, слова из песни «Не перебивай»

25.

Анна

— Ты где? — спрашивает Ирка. — Совесть у тебя вообще-то есть? Я же волнуюсь, наверное?

Каюсь. Она вчера звонила, но сразу я на звонок не ответила, а позже забыла. И вот она решила устроить мне допрос, пока я тут чуть живая на лавочке отхожу.

Но рингтон «Не перебивай» не зря на сестру поставлен: можно почти молчать, главное — дать ей высказаться.

— Я в парке, Ир. Мы на прогулку с детьми и бабулей вышли.

— Бабуля? Это что-то новое, а я не знаю? Кто она? Мать твоего Иванова или бабушка?

Короче, Ирка сыпала вопросами, слова вставить не давала. На тему бабули мне как-то неудобно было рассказывать, потому что объект нашего разговора сидела почти рядом.

— Нет! Молчи! Ничего не говори! — в конце концов воскликнула Ирка. — Адрес называй, мы сейчас будем! Марику и Але тоже нужен свежий воздух и новые впечатления, совместим приятное с полезным!

О, мама дорогая! Мне только Ирки с детьми не хватало для полного счастья, но отговорить сестру — всё равно что подвиг совершить. Поэтому я легла под танк и послушно назвала адрес, объяснила, как нас найти.

— Оу, здорово! — радостно воскликнула бабуля, как только у меня телефон потух. — Сестра? Дети? Замечательно!

У кого-то замечательный слух. Но, правда, Ирка орала, как потерпевшая.

В общем, дети резвились, баба Тоня доставала Селену, я орлиным взором следила за всеми, а Ирка прилетела, как Бэтмен: мы и глазом моргнуть не успели.

— А вот и мы! — объявила она громогласно, как будто не все ещё заметили её триумфальное шествие. Их видно было издалека: Ирку в лимонном летящем сарафанчике, Марика — в красной футболке и Альку в мятном платьице с зелёным бантом по центру макушки.

— Мы сегодня играем в светофор! — заявила сестра, как только подлетела к нам на всех парусах.

Можно подумать, мы слепые. Я вообще-то тактично хотела намекнуть, что они слишком яркие и заметные, а оказывается, мы в светофор играем. Тогда да. Тогда всё, как и положено.

Марку — четыре, Альбинке — три. Ирка их подряд, как на конвейере, выдала. Как она утверждала, решила одним махом решить вопрос демографии и закрыть его раз и навсегда.

Племянники у меня нормальные, может, местами тоже гиперактивные, но потопов не устраивали, кота в унитазе не топили. Может, потому что у них кота в доме нет. Но, в общем целом, хлопот Ирке, сравнимых с вирусом массового поражения, не доставляли.

Естественно, их появление не прошло мимо внимания Ивановых. Медведь напрягся, даже играть бросил. Сверлил новую компанию сердитым взглядом. Зато Ромашка порадовал: бросился к нам со всех ног, позабыв о воздушном змее. Да и куда там устоять: кажется, змей не такой яркий, как подошедшая к нам компашка.

Смелости у Ромки, правда, хватило лишь на возвращение. Мальчишка застеснялся, жался к моей ноге, но кидал любопытные взгляды на вновь прибывших детей.

Надо Иванову напомнить за детский сад. Кажется, ребёнок нуждается в новых знакомствах и общении. К тому же, насколько я помню, в детском саду всякие занятия полезные проводят. Ирка вон своих рано сдала. Это сейчас — лето, в садике ремонт, у Ирки — отпуск. Возится с потомством. Трофим бы её на цепь посадил, если мог, но у нас в семье очень деятельная — именно она. Там не просто гиперактивность. Там абсолютно тяжёлый случай, лечению не подлегающий.

— Ой, а кто это? — пролепетал Ромка.

— Это мои племянники, — вздохнула я. — Марк и Альбина. Знакомься, Рома.

— Пррривет, — прорычал Марик, протягивая руку. Он у нас мужичок — солидный и основательный. Почти как Трофим. Нет, наверное, серьёзнее.

Пацаны вели себя как щенки — почти принюхивались друг к другу. Зато Альке без разницы — скачет вокруг мальчишек, руками подол платья слегка цепляет и растягивает на все лады:

— Пьивет, пьивет, пьиве-е-е-ет! — она «р» ещё не выговаривает, но это не мешает ей чувствовать себя исключительной и великолепной. Зелёный бант на голове подпрыгивает вместе с ней.

Ромка на Альку смотрит во все глаза. Судя по всему, она ему кажется каким-то чудом.

— Ань, — дёрнул он меня за джинсы, — если ты на папе женишься, у вас тоже будет такой маленький ребёнок?

Закашлявшись, весело заржала бабуля. Ей вторила моя сестра.

— Нет, — как-то зло и мстительно сказал невесть откуда взявшийся Мишка, — будет совсем маленький ребёнок, в коляске. Будет вечно орать, не давать спать, все будут с ним носиться, а нас вообще в угол задвинут.

— Ну, я тебе дурачок, что ли? — обиделся Ромка. — Понятно, что маленький. А потом — вот, с бантиком.

Видать, Алькин бант произвёл на Ромку неизгладимое впечатление.

— Никто и никуда вас не задвинет, — сказала я твёрдо, глядя прямо в Мишкины глаза. — Папа вас очень любит и никогда так не сделает.

Развивать тему про «поженишься на папе» я не стала. Опасный момент. К тому же, сразу стало грустно: получись у нас с Ивановым что-нибудь в прошлом, уже детишки могли быть постарше Медведя с Ромкой. Или поменьше, как повезло бы. Но сослагательное наклонение в данном случае — очень важное уточнение. «Бы» — это то, чего не случилось.

— Да! — согласился со мной Ромашка. — А ты, Мифка, злой какой-то.

Мишка недовольно сверкнул глазами, фыркнул и снова пошёл строить дома из кубиков. Удалялся гордо, как лорд.

В общем, крен снова выровнялся, Ромка, Марк и Алька отправились следить за змеем, Ирка знакомилась с бабулей и Селеной и многозначительно поглядывала на меня. Понятное дело, что секретничать нам с ней было некак. Поэтому я решила убить мамонта открыто.

— Вот, Антонина Викторовна вчера приехала, и теперь мы все вместе развлекаемся.

— М-да, — поддакнула старушка, — я очень важный стратегический объект. Золотой запас семьи, так сказать, ха-ха!

Селена грустно вздохнула. Видимо, с золотом она была не совсем согласна, но спорить в её случае — себе дороже.

Всё остальное, как всегда, случилось одновременно. У Ивановых, наверное, радар друг на друга настроен.

Добрый мальчик дал таки Ромке поводить своего прекрасного змея. Видимо, от избытка чувств, рука у него дрогнула, и змей отправился в небо — вспорхнул на крыльях любви к ветру.