Ныряльщица
Шрифт:
Я возвращаюсь на сиденье и наконец-то завожу эйрлат. Из-за неисправности он движется медленно, но лететь мне все равно недалеко, до первой камеры. На этот раз я возвращаюсь напрямик, и на въезде в город меня действительно тормозит эйрлат политари.
Стоит остановиться и выйти из машины, как грузный политари защелкивает на мне наручники.
— Вы арестованы по обвинению в угоне, — говорит он.
Меня быстро пересаживают в другую машину, просто запихивают на заднее сиденье, а после разворачиваются в сторону обводной.
— Мне нужно в центральное управление, — говорю я.
— А может тебя сразу в ночной
Только тут до меня доходит, что меня не узнали. И кажется, не ищут. По крайне мере, не силами политари.
Я проверяю свою догадку:
— Я Лайтнер К’ярд.
— Тогда я — правитель Ландорхорна, парень, — поддерживает его шутку первый.
— На моего отца вроде не похож, — возвращаю я ему усмешку. — Документы проверьте. Они в правом кармане куртки.
Они переглядываются, но все-таки первый вытаскивает карточку из моего кармана, прикладывает к сканеру, и ожидаемо меняется в лице. Как и его ко мне отношение:
— Ньестр К’ярд, это машина объявлена в розыск. Мы вынуждены вас арестовать до разбирательства. — Тон политари теперь извиняющийся, но мне плевать.
— Делайте свое дело, только отвезите в центральное управление.
В центральном я в полной мере понимаю, что такое быть К’ярдом. Меня ведут прямиком к риссару — высокому и седовласому, а он снимает с меня наручники и лаже не заикается про угон. За пять минут его стараниями я превращаюсь из подозреваемого в свидетеля, который наоборот возвращает ньестре Д’ерри ее эйрлат, но я перебиваю его раньше, чем он успевает возвести меня в ранг героя:
— Я действительно его угнал.
Я рассказываю риссару про зуб и напоминаю про показания Вирны. Он слушает внимательно, а потом вручает мою находку своему помощнику.
— Мы сделаем экспертизу. Если все так, как вы говорите, то мы пересмотрим это дело, — обещает он мне, и я понимаю, что да, он пересмотрит. На этот раз все будет по-честному.
На меня разом накатывает усталость.
Все-таки этот день бесконечный. Но кто-то там в океане явно решает испытать меня на прочность, потому что в кабинет риссара входит отец.
Его лицо бесстрастно, и даже по взгляду сложно понять: он хочет оторвать мне голову или пока не определился.
— Оставьте нас на несколько минут, — приказывает он, будто кабинет принадлежит ему. Хотя отец считает, что весь Ландорхорн принадлежит ему.
— Что ты творишь? — спрашивает он, когда дверь за риссаром закрывается.
Отец возвышается надо мной, но я не собираюсь вставать с кресла.
— Восстанавливаю справедливость. Нашел доказательство вины Д’ерри.
Он морщится, будто от зубной боли. Потому что он может сделать так, чтобы дело снова закрыли, но это будет откровенное злоупотребление властью. А ему это не нужно. Так что придется пожертвовать репутацией судьи Д’ерри для того, чтобы самому остаться чистым. Относительно, потому что еще остается штуковина на дне океана. О ней я не могу спросить напрямик, потому что не собираюсь подставлять Эн. Он точно этого не заслужил.
— Ты помешался на этой Мэйс!
Имя Мэйс словно удар в грудь заставляет меня напрячься. Но только на долю мгновения.
— Мы это уже обсуждали. Впрочем, могу тебя поздравить. Ты своего добился, я больше с ней не общаюсь. Но я не собираюсь всю
жизнь жить у тебя под колпаком. С сегодняшнего дня я живу отдельно и той жизнью, которую выберу сам.Вот теперь лицо правителя Ландорхорна окончательно теряет свою невозмутимость. У отца такой вид, будто он не может поверить в мои слова.
— Сегодня я доказал, что могу действовать самостоятельно, — намекаю я на побег от Шадара.
Отец все понимает. Понимает, что не сможет навсегда запереть меня в особняке, а иначе контролировать меня будет сложно.
— Ты от меня ничего не получишь, — цедит он.
— Мне от тебя ничего не нужно.
Мы с минуту смотрим друг другу в глаза: отец сверлит меня взглядом, а я жду. Жду, пока до него дойдет, что он мне не нужен.
Нужно было сделать это в самом начале. Расставить все по своим местам.
Но лучше поздно, чем никогда.
— Посмотрим, как ты с ней справишься, — наконец-то говорит он. — С независимостью.
Он быстро выходит из кабинета, а я выдыхаю. Пальцы подрагивают от перенапряжения и усталости, но из этой битвы я вышел победителем.
Вот теперь точно все.
Вернувшийся риссар смотрит на меня с недоумением, но потом все-таки говорит:
— У меня для вас две новости, ньестр К’ярд. Первая — ДНК совпало и ваши слова подтвердились.
— А вторая?
Политари суровеет.
— Ваш отец подтвердил, что это действительно был угон и отказался внести за вас залог. А так как вы нарушили закон, то я вынужден приказать проводить вас в камеру.
Глава 41
Что я такое
Вирна Мэйс
Дженна не смогла встретиться со мной вечером, перед сменой. Писать ей, о чем хочу поговорить, я не стала, поэтому вся смена прошла как в тумане. Сегодня девчонки оставались дома, но сегодня же надо было решить вопрос о возвращении в школу, если я хочу, чтобы у них была нормальная жизнь. У них должна быть нормальная жизнь. Ромина, судя по всему, удовлетворилась моим извинением и вообще всячески рассказывала всем о том, как она дружит с людьми, ее мне вряд ли стоило опасаться.
Что касается Дженны и Н’эргеса, я хотела просить их о том, чтобы они позаботились о моих сестрах, если со мной что-нибудь случится.
После вчерашнего просить об этом Вартаса у меня бы не повернулся язык, но мне нужно было знать, что Митри и Тай не останутся на улице, если я вдруг окажусь в Подводном ведомстве или еще где-нибудь.
Митри восприняла мой рассказ спокойно. Насколько можно воспринять такое спокойно — я хорошо помнила свои чувства, когда увидела запись с Лэйс.
— Ты поступаешь правильно, — уверенно сказала она. — Я бы тоже хотела…
— Даже не думай.
Мы с ней говорили весь оставшийся вечер — до выхода в «Бабочку», и, если честно, еще никогда в жизни я не чувствовала, что мы настолько близки. На несколько мгновений мне захотелось отказаться от того, на что я согласилась, просто чтобы продолжать жить… и забыть обо всем, что было. Но потом я вспоминала слова правителя Ландорхорна, вспоминала, как меня вышвырнули из Кэйпдора, и понимала, что просто нормальной жизни у меня никогда не будет.
Ни у меня. Ни у других людей. Ни у моих сестер в том числе.