Ню

– Который час?

– Не знаю. Сейчас посмотрю… Девять, вроде, девять вечера. Почему ты спрашиваешь?

– Хочу запомнить…

– Запомнить – что?

– Хоть что-нибудь, хоть – время…

– Зачем?

– А вот, буду когда-нибудь умирать, совсем уже ослабею и соображать ничего не буду, и вдруг, захочется вспомнить что-нибудь хорошее.

– Ну?

– Ну, вот ты мне и шепни на ухо в этот момент – девять вечера…

– Но – почему?– Потому, что я запомню эту минуту, как минуту абсолютного счастья… Ты шепнешь, и я возьму на себя, задержусь на целую бесконечную секунду, и умру – счастливым…

Что вы понимаете в любви?

Что понимаю в ней – я?

Да и не любовь это – мутация, неутолимая жажда. Ежесекундная потребность видеть, слышать, трогать. Образ жизни – как страх, страсть, пристрастие, зависимость…

А вы говорите – любовь…4. Осенние листья

Дни летели, похожие на осенние листья…

Все было, как обычно – тренировки, диета, скачки, пустая, холостяцкая квартира. Только одно было не как всегда, вернее – как никогда. Чувство ее постоянного присутствия.То, что между нами произошло, то есть – происходило, было так… ново и необычно для обоих, что необходим был почти постоянный выброс эмоций, нас – зашкаливало друг от друга… Словно коня, получившего последний посыл и последний вопль всадника перед самым финишным створом – прямо в ухо, и так уже летящего полным махом и вовсе не к этой полосатой штуковине, врытой в землю слева, а потому, что пейс – в крови…

…Поэтому, я все время пропадал на ипподроме, иногда даже ночевал там в каптерке, вместе с конюхами и сторожами, возвращаясь домой только к ее приходу – Дины. А она, помимо учебы в Строгановке, (помните папку у нее подмышкой – там рисунки были и лошадей – тоже), набрала кучу какой-то халтуры, что-то где-то оформляла, мы, в основном, перезванивались, встречались вечерами два-три раза в неделю и только по субботам она приходила ко мне и оставалась…

А воскресений я – не помню. Часто мы даже не вылезали из постели. Соприкосновение наших наэлектризованных тел стало таким же необходимым условием существования, как сон или восход солнца…

Смешно, но после ее посещений, целых два дня я мог не думать о диете. У нас знаете, как? Пятьдесят пять килограмм вместе с седлом, все остальное – это проигранные секунды. Даже поговорка такая есть: на завтрак у жокея – сырое яйцо, на обед – его запах, на ужин – воспоминания о нем… Если ты маленького роста, еще куда ни шло. Недаром есть целые жокейские династии, в которых маленькие женятся на маленьких, чтобы следующие поколения… Были даже случаи, когда жокеи вырезали ненужные для скачек мышцы, чтобы уменьшить вес. А мне с моими ста семьюдесятью пятью сантиметрами роста… По жокейским меркам – великан. Дина все время пеняла мне, что у меня кожа да кости, непонятно, где во мне мужик прячется. Ну, на это у меня ответ всегда один был…И вот – парадокс, несмотря на постоянное, острое желание быть рядом, мы совсем не стремились жить вместе, хотя и препятствий особых для этого не наблюдалось. Мы были одиноки, ничем не связаны, но прорастать друг в друга, раздвигать чужую жизнь своими корнями, казалось – слишком, потому, что и у счастья есть пределы – так мы думали. Как же можно еще больше, если и так уже…

Ближе к зиме, что-то между нами… сломалось, что ли. Заболело…

Началось это как-то незаметно – Дина сделалась задумчивой, тихо вздыхала. И прижималась крепко-крепко, словно боялась, отберет кто. Так и говорила – чтобы никто не отобрал…

Жила она довольно далеко, за кольцевой, снимала там квартиру пополам с подругой – не любила по общежитиям. Училась, я уже говорил, в Строгановке, то ли дизайн интерьера, то ли… Не знаю точно, не разбираюсь я в этом. И все время рисовала животных, любила это дело страшно. Только портретов Малыша собралась у нее целая галерея. Один я даже в рамку вставил и на денник его повесил…

…Почему-то она стала на меня обижаться из-за пустяков, приходила усталая, грустная. Любил я ее теперь нежно и бережно, как будто боялся разбить. И от этой боязни, от этого страха причинить боль, начал по-настоящему сходить с ума. Дотронешься до нее – вся подается навстречу, а я обниму ее, прижму и – замираю. Пусть на – мгновение, но замираю…А потом я заметил, что она похудела. А – потом…

– Юра, привет!

– Привет. Как дела, моя маленькая?

– Ты знаешь, я сегодня не приду, не смогу…

– Почему? А – когда сможешь?

– Ну… Может, через неделю…

…– Дина, скажи… Ты… Ты меня больше не хочешь?

Знаете, чего мне стоило задать этот вопрос…– Нет, совсем нет… Дело не в этом… – и она, наконец, заплакала в трубку…

…Она открыла мне дверь, и я едва успел ее подхватить. Я гладил ее вихры, запавшие щеки, губы – сухие, в трещинках, голодные, соленые…

…– Юра, у меня такое чувство, что… Ну вот есть обрученные – когда перед свадьбой, а есть – обреченные, понимаешь? Обреченные друг на друга. Это – мы с тобой. И даже не на всю жизнь, а навсегда…

Она – заболела…5. Категория любви

Болезнь – это всегда и обязательно излишек – тромб, опухоль, гнойник. По крайней мере, это так выглядит. Мы боимся себя растратить, растерять внутреннее тепло и в отместку разгораются угли, и начинает гудеть пламя – жар, судороги, пепел…

– Скажите, доктор, насколько это… серьезно?

Я хотел сказать – опасно, но вовремя спохватился – чисто подсознательное стремление спрятать голову в песок.

– Это… серьезно. Лейкоз – это всегда серьезно… – в его глазах усталость и грусть. А может, просто привычное выражение лица.

– А – точнее?

– Точнее? Точнее… – он опускает глаза и постукивает шариковой ручкой по столу. Скольким он вот так же объяснял, что жизнь уже почти…

– Точнее, ей может помочь пересадка костного мозга. В принципе, это дает довольно высокую вероятность… благополучного исхода. В противном случае, ну… несколько месяцев. Может быть – год…

Он поднимает на меня глаза. Я молчу.– Я знаю, какие вопросы вы хотите задать, потому, что их задают – все. Почти – все. Поэтому или запишите, или запомните, у меня не будет времени объяснять это второй раз… Теоретически такую операцию можно сделать и у нас в России, но… лучше все-таки не здесь. Обычно мы рекомендуем Германию, Израиль. Там очень неплохая статистика таких операций, а общее состояние медицины… Ну, вы понимаете. В Израиле это несколько дешевле, хотя общий уровень вполне… сопоставим. Примерная стоимость порядка… тысяч долларов. Если у вас есть такая возможность в принципе, лучше не откладывать этого в долгий ящик. Поиски донора иногда занимают немало времени. Необходимые анализы и выписки мы вам подготовим. По-моему, все…

Ее белое лицо на белой больничной подушке. Испуганные глаза. В них – небо и вся моя…

– Юра, Юрочка, а почему ты не на работе? А? Ты за меня не беспокойся, я в порядке, я себя вполне нормально чувствую. Ну…

На ее тумбочке горка из апельсинов, наверно друзья из института…

И я почему-то не могу на них смотреть, как на солнце. Слепит, и такой яркий свет – режет глаза…

Как же нам быть теперь, когда счастье кончилось, а любовь – только-только началась…

Я наклоняюсь и прижимаюсь к ее щеке – не хочу, чтобы она видела…

– Ты меня совсем не слушаешь – я чувствую по тону, как она неуверенно улыбается. – Ты у врача был? И что?

– Тебе можно помочь. Тебя можно вылечить, слышишь? Это он так сказал – доктор. А значит – так оно и будет, и чтобы никаких сомнений, понимаешь? Никаких… Вопрос только в деньгах, а значит – вопроса нет. Деньги будут. И будет столько, сколько надо. Просто поверь мне и все. Если поверишь, все будет хорошо – я обещаю. Да?

И я чувствую, как она кивает своей, плотно прижатой к моему плечу, головой, и от этого с нее сползает косынка, прикрывающая…– Все будет хорошо, малыш… Все будет – замечательно…

…Я уже знал, где взять деньги, уже понял. И сразу – возненавидел себя.

Сомневался ли я? Ни одной минуты.

Ведь страсть – категория звериная и ее – пропасть, у которой нет дна.

А на самом-то деле, всего-навсего – категория любви…6. Верхом на метле

Я его нашел, того, которого – правой – на пол… Помните? За час мы не только договорились, но и систему разработали определенную, и по датам скачек, и даже о процентах условились. Профессионалы…

По прикидкам выходило – месяца за четыре-пять можно реально рассчитывать на нужную сумму. Риск, разумеется, но выхода-то ведь другого все равно нет. Так что, на эту тему можно было не думать. Ну, а если уж очень невмоготу – вспомнишь Динины глаза и сползшую косынку…Возможности у них, конечно были серьезные. Ведь вариантов-то всего два – или прийти первым, когда от тебя этого не ждут, или проиграть на фаворите – другого нет. Если делать это все в лоб, тебя уже на второй-третьей скачке возьмут за жабры, и всю оставшуюся жизнь будешь на ипподром ходить только через кассу – как все. Когда выйдешь. Поэтому стратегию таких событий умные люди давно разработали, и она действовала. Сбои, само собой, случались, ну а где их нет. И потом, выхода не было все равно – я ж говорю…

…Через пять недель необходимый аванс был у меня в руках, еще через четыре дня некое лицо перевело на счет израильской клиники требуемую сумму и, как говорила в свое время одна популярная личность, процесс пошел…

…Я смотрел вслед креслу-каталке, на котором ее увозили к самолету и… Да, конечно, я надеялся, я даже – почти верил, но видеть ее – Дину – такой и не испытывать сомнений… Не думать, что может в последний раз вижу ее – живой, вижу – вообще… В тот момент и слезам бы не удивился… Но я стоял, как каменный истукан и смотрел вслед самолету, рулившему к началу взлетной полосы, смотрел, как он разбежался и взлетел, смотрел, когда он уже исчез в небе и, наверное, стоял бы еще не знаю сколько, если бы меня не взяли за локоть, и я не услышал:

– Юра, пора. До начала два часа. Пока доедем…

В этот день я чуть не проиграл скачку. Попался один упрямый, такой же, как я когда-то, и я знал, что уже сегодня вечером ему… Но не в этом дело. А вот бока у моего коня были изранены шпорами и ходили ходуном. Михалыч, конюх, набросивший на него попону победителя, покачав головой, бросил мне:

– Ну, Юра, загнал ты его сегодня, загнал… Ему после такого не отдых нужен, лечение… Я-то думал, ты к ним – с сердцем. А ты…Я промолчал…

…Иногда я говорил с Диной по телефону. Оставалось меньше недели. Ее уже готовили к операции, которая должна была состояться в ближайший понедельник, был найден подходящий донор, какой-то молодой мужчина. Когда она мне об этом сказала и добавила, что они познакомились, и он очень симпатичный, я даже… В общем, глупости, конечно, но я почувствовал, что все то – ради чего, обретает какие-то реальные очертания. И – не то, чтобы отпустило, но я снова начал… ощущать мир вокруг.

Сама операция была уже оплачена почти целиком. В воскресение – скачка. Президентский приз – главный приз сезона. Я получаю и перевожу очередную сумму, в понедельник – операция, а дальше – послеоперационный период и… ремиссия – мне Дина по телефону это слово сказала, что-то вроде времени, необходимого для полного исчезновения симптомов болезни. Конечно, если все пройдет…Но об этом мы с ней не говорили…

…– Все отменяется, все! Понял? У нас менты на хвосте, ты можешь это понять? Сесть хочешь? Скажи спасибо, что тебя вовремя предупредили, а то бы… Ты нас не знаешь, мы тебя не знаем, ясно? Кому-то из дирекции мало показалось, что ли… Короче – все. Мы всех своих лошадей со скачек снимаем, а ты можешь – хоть верхом на метле…

Вот и все. И все – зря…7. Спаси и помилуй

– Юра, вставай, слышишь! Просыпайся, ну. Ты уже тут до вечера долежался, хорош. Вставай…

Михалыч трясет меня за плечо и приговаривает:

– Это же надо, так нажраться, а… Я тебя таким сроду не видел, ты же вообще непьющий, ты же жокей, каких мало, тебе надо форму держать. Тебе – нельзя…

– Можно, уже можно. Теперь уже – все равно… – я спускаю ноги на пол и сажусь. Та же каптерка, тот же топчан, стол, на котором…– Про все равно мы потом поговорим. А пока – вот… – он достает из-за пазухи небольшую флягу и наливает в стоящий на столе пустой стакан на два пальца. – Пей, ну! А теперь ступай в душ. Вернешься – поговорим про твое все равно…

…– Я же тут уже больше тридцати лет при лошадях. Я и про ипподром и про лошадей наших все знаю. Думаешь, я не видел, как ты последние месяцы удачу оседлал? И не знаю, как ее зовут? Знаю… Только я думал, что ты это все из-за денег…

– Так из-за денег и есть…

– Нет, раз такое дело, женщину свою спасаешь… Тогда расклад совсем-совсем другой.

– Все, Михалыч, нет больше никакого расклада. Нет у меня лошадей больше, сняты они все, понял? И я снимаюсь. Не на метле же мне скакать…

– Ты, Юрка, жокей от бога, а – дурак. Пейс ты понимаешь, а жизнь – ни хрена. Лапки вверх задрать и нажраться, как сегодня, это ты можешь. А мозги напрячь и работать заставить…

– Так. Если есть, что сказать – говори. А лекции твои…

– Да пожалуйста! Ты сказал, тебе не хватает… – он называет сумму. – Так?

– Да, так. И что?

– Если бы все по-прежнему, сколько скачек тебе еще надо было взять, чтобы эти деньги заработать?

– Три-четыре… В зависимости от… Сам знаешь.

– А ты возьмешь те же деньги сразу. За один раз, понял! Жокей…

– Михалыч, не понимаю…

– Не понимаю… Ты сколько отстегивал с каждого приза? Вернее, сколько отстегивали – тебе?

– Ну… двадцать пять-тридцать процентов… И – что?

– А призовой фонд на Президентский приз – какой? И делиться тебе ни с кем не надо. Плюс – ставка… Усек?

– Усек… Но у меня же лошади нет…

– Мозгов у тебя нет, я говорил уже. А – Малыш?

– Да, господи, он же… Он же ни одной победы за всю свою лошадиную жизнь не одержал. Кровь – да, но он – не чемпион…

– И слава богу, что не чемпион! Значит, на него и не поставит никто! А он выиграет… Ты понял? Ты не только эти деньги заработаешь, у тебя еще останется, чтобы мне бутылку поставить. И не забывай, между прочим, что лошадь к победе, к финишу, на себе везти надо. Это ты его, Малыша своего, на своем горбу привезешь, а не он тебя… – Он помолчал и добавил:– А ставку за тебя сделают, не беспокойся. Есть у меня…