Ню
Шрифт:
– Ну вот, и вы тоже удивились, доктор. Все удивляются, все и всегда. А я – нет. Я знаю, что Нюта – необычный ребенок, может быть – гениальный ребенок. Нет-нет, не беспокойтесь, я уже столько раз говорила об этом с ней, что говорить при ней – с вами… Ну, ничего такого, понимаете? Знаете, что меня удивляет? Не то, что она так рисует, а то, что она при этом так весела и беззаботна. Гениальные дети – другие. С детства – другие. И, чаще всего, с детства – несчастны. Я знаю, я очень много читала – и воспоминания, и – вообще… Сначала я пыталась ее уберечь – от всего. От обид, от стрессов, от – жизни. А потом поняла, что невозможно. Невозможно запереть ее в клетку. Даже – золотую. Мне пришлось с этим примириться, ведь другого выхода все равно – нет, понимаете? И еще мне пришлось понять, а что – взамен. Изменить шкалу ценностей, если хотите. И оказалось, что ценностей этих – всего ничего. Доверие, чувство защищенности и – любовь. Остальное – излишки цивилизации. Вы назовете такое отношение к жизни эгоистичным – пусть. Я ведь не собираюсь переделывать мир, единственное, что меня волнует – судьба моего ребенка, наделенного необычными способностями.
Нюта выпрямила спину и, не поднимая глаз, положила на стол карандаш. Потом
…Я на бумаге – ожил. Я – двигался, мои руки, ноги, даже – глаза. И небо двигалось вокруг – я летел. Я – летел…
…– Нюта, понимаешь, меня никто никогда не рисовал. А – вот так… Я даже не знаю, что сказать. Ну, то есть, ты потрясающе рисуешь… Скажи, я могу оставить этот рисунок себе? Я бы повесил его здесь, в кабинете. Или – дома. Можно?
Она кивнула и – улыбнулась.
Рисунок – ликовал. Это было…
Ну вот, представьте, вы смотрите на собственный портрет, и вас охватывает озноб.
Такими были рисунки Нюты.
Позже, я увидел их – все…
3– Свой первый рисунок она сделала в год и два месяца.
– ???
– Это правда, вы зря не верите. Верить – необходимо.
– Всем?
– Ну конечно. Как же иначе.
– Вас никогда не обманывали?
– Ну почему же, бывало – она смеется и теребит локон, а я… почти не слышу ее голос, вот смотрю на нее…
– Обманывали, даже один раз деньги украли. Цыганка одна… Я тогда рассердилась ужасно, ужасно, а потом увидела их еще раз – на вокзале, подошла и дала еще.
– Зачем, она же вас и так обворовала!
– Пусть. От хорошей жизни воровать не станешь.
– А вы – никогда не обманываете?
– Я не люблю обманывать… потом, это так хлопотно. Хотя, конечно – умею…
– А – Нюте? Ей вы тоже все рассказываете?
– Конечно. Все и всегда – как самой себе.
– Расскажите мне про ее первый рисунок, тот, в год и два месяца…
– Ей тогда первый раз попали в руки карандаш и бумага. И она нарисовала – небо…
– Просто – небо? Вы уверены?
– Да, у меня сохранился этот рисунок. Небо – облака, воздух, ветер…
– То, что вы говорите – удивительно. Я еще с таким не встречался.
– Мне иногда кажется – знаете, что? Что Нюта – ангел, который никак не может привыкнуть к нашей земной жизни и тоскует по небу. Отсюда – и рисунки…
– Почему вы пришли ко мне? Насколько я понимаю, вы не считаете, что ей нужна помощь психолога. Тогда – что?
– Это не я. Это из садика нас послали перед школой. А читать и писать Нюта давно умеет, она уже уйму книжек перечитала сама, она вообще – развитый ребенок, в шахматы играет… Вот не говорит только, но можно ведь и письменно на вопросы отвечать, правда?
– Можно, разумеется. Но ведь вы сами понимаете, в школе – свои порядки и законы. Кроме того, дети – иногда довольно жестокие существа. Приходится думать и об этом тоже.
– Я думаю. Нюта может учиться дома. А художественную школу она и так может посещать, без справки психолога, я там уже была, рисунки ее показывала. Ее возьмут в любой момент.
– Не сомневаюсь. Нюта – художник, у нее – талант, дар. Но вы не думаете, что не пытаясь помочь ей развить речь, вы лишаете ее чего-то очень важного. Ведь перед ней – вся жизнь, она же – маленькая еще.
– Нет, – голос ее делается почти ледяным. – Я живу, чтобы ее защищать и… я доверяю своему инстинкту. Мне предлагали сделать про нее передачу на телевидении, я – отказалась. Вырастет, сама решит куда и что. А пока – пусть летает.
Анна замирает, даже, по-моему, не дышит. Потом смотрит на часы и тихо-тихо:
– Простите, доктор, нам, правда, уже пора…
Как же хочется сразу перейти к концу моего повествования. К счастливому концу.
Захлопнуть ноутбук и выйти в сад.
Увидеть заходящее солнце и вспомнить, что главное в жизни – доверие, любовь и чувство защищенности.
И – согласиться…Аутизм – это не диагноз. Это – образ жизни. Человек концентрируется на себе, чаще всего – на своем необычном поведении, например, складывать предметы в строго определенном порядке, реже – на своих феноменальных способностях, отгораживается от окружающих, и, как результат – социальное одиночество. Такие дети не говорят не потому, что не умеют. Им просто неинтересно с нами. Сблизиться с аутистом, понять его – можно, но для этого есть только два пути – либо попробовать стать таким же, как он, то есть – им самим, либо понравиться ему, не прикладывая при этом ни малейших усилий. Врожденная симпатия – слыхали? Но ни в коем случае не пытаться его исправлять.
Нюта оказалась очень впечатлительной девочкой. Уж не знаю, что впечатлило ее во мне, но ее привязанность была необъяснимой, нелогичной и настолько явной…
Это не льстило мне, а давило своей непомерной ответственностью – я боялся не оправдать ее доверия – ни много ни мало.
Мой, более чем двадцатилетний опыт и… ее рука, ухватившаяся за мою при первой встрече. Мой портрет.
И глаза Анны, и морщинки, которые почему-то – не позабыть…
Да бог с ним, в самом деле.
Мы с Анной стали встречаться.
И я – совершенно слетел с катушек…
Скоро, очень скоро они переехали ко мне.
Не знаю, как это произошло, они обе вошли в мою жизнь, словно были в ней – всегда. Как дышать.
Просто дышать – и все.
И я – дышал. Полной грудью…Первые полгода я… Как выразить постоянное острое ощущение счастья и осознание того, что жизнь – полна. Утром, днем, вечером, ночью – всегда. Мир снова сделался большим, а радость – не кончалась. Я чувствовал себя мальчишкой, скрывающим от окружающих свой возраст. Тут-то все и случилось. Я вообразил, что так будет – всегда, и можно попытаться…
Мной овладела навязчивая идея разговорить Нюту.
4– Научи меня рисовать.
Она раздумывает, глядя на меня своими огромными серьезными глазами. Долго. Потом деловито протягивает мне карандаш, встает спиной ко мне, облокотившись на мои колени и начинает водить моей рукой по листу бумаги. Ее волосы щекочут мне подбородок и кончик носа. В конце концов она отпускает мою руку, забирает у меня карандаш, и мы делаем все наоборот – она рисует, водит карандашом по бумаге, а я, держа свою руку поверх ее маленькой ладошки, следую за движениями ее кисти и пальцев… Наконец, она вздыхает, снимает
мою руку со своей, поворачивается и… только пожимает плечами и мотает головой. Вообще, это ее любимый жест, любимое движение – мотать головой. Быстро – волосы вразлет, в стороны, лица не видно и вдруг – стоп, и – серьезные глаза, которые видят – все…– Нюта, у меня не выходит, – вздыхаю я. – Меня еще в школе дразнили, что я плохо рисую. С тех пор, представляешь? Вот если бы ты могла мне помочь. Хоть сейчас…
Она показывает на каракули – результат наших совместных усилий – и снова пожимает плечами.
– Я знаю, что так, как ты, я никогда не… Но просто иногда, вот очень хочется нарисовать что-нибудь, самолет, или как прыгун летит с трамплина… Понимаешь?
Она старательно кивает.
– Знаешь, что я подумал? Может, дело в том, что мне никто не смог объяснить, как это надо – рисовать? Вот если бы кто-то рассказал, и я бы услышал… Не все же могут научиться, глядя, как рисует другой, правда? И если я однажды услышу, я чувствую, что я… Как ты считаешь?
Она смотрит на меня несколько секунд, поворачивается и убегает……Она рисует за столом, и, как всегда, кончик ее языка… Я смотрю, стоя в дверях, молча, ничего не говоря, и только, когда она поднимает голову и видит меня, и улыбка у нее на лице…
– Нюта, у тебя новый рисунок? Можно?
Она кивает.
Два человечка, побольше и поменьше, летят над рекой, взявшись за руки, и река – улыбается.
– Послушай, у тебя же здесь река – смеется. Как же ты…
Теперь смеется она.
– А кто это? Ты и мама?
Мотает головой.
– Мама и я?
Снова – нет.
– Ну, я не понимаю тогда… Объяснить можешь?
Она пишет под рисунком – «МЫ».
– Кто это – мы? – говорю я. – Нас же – трое. Ты, мама и я. А тут – два человека. Это – не мы. Ты просто не хочешь мне объяснить… – делаю кислое лицо, поворачиваюсь и выхожу. Через минуту слышу топот ее ног. Она влетает в комнату и бросается ко мне, в руке – рисунок. Рядом с «МЫ» теперь еще – «Я И ТЫ».
– Нюта, ты – хитрюга, – хохочу я хватаю ее в охапку и кружу, и она хохочет – тоже, но – тихо-тихо, совершенно неслышно, молча.
Как удержать – счастье?
Но, боже мой, я все-таки сумел ее разговорить.
Я же – специалист. Лишать ребенка речи – это все равно, что лишать его – будущего.
А тем более – такого ребенка…
5Мы возвращались домой, как раз к ужину. Аня ждала нас дома, да и ушли мы недалеко. Я только что дорассказал Нюте очередную сказку, а она вертела головой во все стороны и ловила ртом падающие снежинки. И тут я увидел скамейку. Обычную деревянную скамейку, которая стояла на этом месте уже бог знает сколько лет, и мимо которой мы с Нютой проходили почти каждый день. Но именно сейчас я подумал…
– Нюта, подожди, девочка, дай я посижу немного, ладно? Всего одну минуту. Я сейчас… – я начинаю судорожно шарить по карманам, словно ищу что-то, что непременно должно там быть.– Сейчас, сейчас, не волнуйся, все будет хорошо, я только найду лекарство, оно же у меня всегда в этом кармане… Ну… неужели – забыл? Ах ты… Ничего, ничего… сейчас пройдет… не бойся, милая ты моя… не бойся, такое иногда бывает, пройдет… Сердце, понимаешь…
Нюта смотрит на все это сначала – с любопытством, потом – с недоумением, наконец – со страхом, и тогда я вынимаю из кармана телефон, с трудом набираю номер и, услышав Анино: «Алло», роняю руку вниз.
– Не могу… скажи ты… позови маму… Нюта…
Она смотрит на меня не мигая, берет телефон, подносит к уху и говорит:
– Мама, папе плохо. Парк, где всегда…
…Аня прибежала минут через пять. В наспех накинутой на плечи куртке и тапочках.
Я уже почти пришел в себя. Я уже улыбался, мог говорить, только вот глаза Нюты, которые видят все… Она смотрела на меня не отрываясь, и я ничего не мог с этим поделать.
– Она заговорила, видишь… – шепнул я склонившейся надо мной Ане и – подмигнул, и она отпрянула от меня, как… Подхватила Нюту на руки, и они скрылись за поворотом аллеи.
А я остался сидеть на этой чертовой скамейке… Скамейка-то – причем. Я поднимаю вверх лицо, подставляя его снегу. Хотя зачем он мне, если Нюта с Аней…
Да и нет его уже, снегопад – кончился. Кончился снегопад…
Нюта перестала рисовать и не начала говорить. Она просто враз погрустнела, и мне так и не удалось больше заглянуть ей в глаза. Аня… В ней что-то кончилось. Она опустела, стала – как все…
Счастье глядело на нас со стен, с развешанных там Нютиных рисунков. И мы были его частью, но стали ему неинтересны, и оно замкнулось, укрылось от нас – в самом себе. Аутизм счастья…
Потому что счастье – это такая болезнь, которой очень трудно заразиться и легко вылечиться, даже и стараться особо не надо, сама пройдет – без всяких лекарств…
…Остался только один рисунок, тот самый – первый. Когда Аня захотела снять и его, Нюта замотала головой, заплакала и убежала. Вот он – на стене, над моим письменным столом. Больше – ничего. Когда я смотрю на него, мне кажется, они вернутся – Аня и Нюта. И, может быть, вместе с ними вернется и…
Но, даже если – нет, то все равно, можно будет еще раз посадить Нюту на колени и смотреть на единственную девочку на свете, рисующую – счастье. И может быть, даже, набравшись нахальства – попросить:
– Научи меня рисовать…Евангелие от Лю
1
– Хочешь, я буду твоей книгой?
– Если только – карманной.
– Почему карманной?
– Чтобы трогать, когда захочу…
– Люсь, можешь подойти?
– Нет, сейчас – нет, не могу, а что? Срочно?
– Срочно, срочно, ну подойди, ну. Пожалуйста…
– Хорошо, хорошо, иду… – вытираю руки о фартук и иду к нему в кабинет.
– Что, Сань?
– Посмотри, почитай. Текст – мертвый. Совершенно. И я не могу понять, в чем дело. Хоть тресни…
– А я тебе уже говорила, но ты же не слушаешь. Текст не может быть живым, если неживые герои, которые в нем… обитают. А главный герой у тебя еще и человек плохой – очень.
– И пусть. Плохой совсем не значит – мертвый. И плохие герои должны присутствовать – как в жизни. А в данном конкретном случае, вообще непонятно, чем он тебе так не угодил…
– А зачем он Ирку бросил, а?
– Потому, что она ему по характеру – ну никак. Иначе и быть не могло…
– Ну да, конечно. Столько лет была – как, кормила, поила, обстирывала, да чего там, просто – ложилась под него и вдруг, видите ли – характер!