Ньютон
Шрифт:
Лейбниц говорил о дифференциалах как о бесконечно малых приращениях независимой переменной и ее функции, причем под бесконечно малой подразумевалась постоянная величина — приращение настолько малое по сравнению с исходной величиной, что его можно приравнять к нулю. Это «можно приравнять» не означает, что бесконечно малая действительно представляет собой нуль. Приравнивание к нулю оправдывается ничтожностью бесконечно малой величины по сравнению с величинами, к которым она прибавляется или из которых она вычитается. В 1702 г. Лейбниц писал П. Вариньону: «Несравненно меньшее бесполезно принимать в расчет по сравнению с несравненно большим: так, частица магнитной жидкости, проходящая через стекло, несравнима с песчинкой, песчинка — с земным шаром, земной шар — с мирозданием» (18, 59).
Из этого варианта анализа бесконечно малых вытекает континуальная картина вещества как результат некоторого игнорирования его действительной дискретности. Такая картина была создана в XIX в.: макроскопическая термодинамика не может не отрицать дискретность вещества, но
Иные выводы следуют из ньютоновского варианта исчисления бесконечно малых. Это прежде всего идея реальной континуальной субстанции. Такой субстанцией является поле. В теории Фарадея исходным понятием служит поле как континуальная физическая реальность, а дискретным частицам предоставляется роль простых окончаний силовых линий. Если в рамках математики ньютоновский и лейбницевский варианты эквивалентны и здесь существует проблема приоритета, то их физические интерпретации различны.
Перейдем теперь к другой области научных интересов Ньютона, далеко не очевидным образом связанной с остальными. Хотелось бы несколько оправдать подобные переходы в глазах читателей.
Они соответствуют действительной логике интересов Ньютона, осложненной внешними событиями. Внутренняя логика научной мысли Ньютона характеризуется параллельной разработкой вопросов математики, механики, физики, химии, а также богословских проблем. Наряду с научными занятиями Ньютон выполнял административные обязанности в университете, парламенте, Монетном дворе, Королевском обществе. Нельзя сказать, что различные интересы ученого не пересекались. Однако в этом отношении не только Ньютон, но и другие мыслители XVII в. отличались от ученых и XV—XVI и XVIII—XIX вв. Основой энциклопедизма мыслителей итальянского Возрождения были недифференцированность познания и неразделенность критериев истины, добра и красоты. Истинным считалось то, что служило людям, было добром, и то, что было прекрасным. Это представление о прикладной функции познания и о его эстетической ценности было основой подлинного слияния практической деятельности, научного мышления, охватывающего всю Вселенную во всех ее модусах, и художественного творчества. Микеланджело и Леонардо считали свое художественное творчество, научные идеи и результаты прикладных исследований чем-то единым.
Ученые XVIII—XIX вв., как правило, занимались какой-либо конкретной, ограниченной областью науки, а посторонние интересы были для них чем-то логически не вытекавшим из основного предмета исследований. У Ньютона параллелизм в научной деятельности вытекал прежде всего из основной коллизии его творчества. Оптика и химия отделились у него от механики, поскольку последняя получила однозначную форму «физики принципов», а микромир и свет стали областью гипотетических моделей (оговорки об условности этих моделей не стерли появившуюся грань, а лишь подчеркнули ее). Разграничение математики и физики нашло отражение в отказе Ньютона от обоснования теории тяготения с помощью метода флюксий — основного результата его математических исследований.
Почему богословско-исторические исследования Ньютона проводились независимо от его естественнонаучных и математических идей? На этот вопрос мы уже в сущности ответили. Ньютон не дал естественнонаучного, соответствующего запросам естественной религии обоснования теизма. Наука питала деизм Вольтера, а позднее атеизм Гольбаха, Дидро и Ламетри. Несмотря на теистические декларации в «Началах» и в переписке Ньютона, теизм не стал выводом из классической механики. Отсюда — потребность в ином обосновании. Ньютон ищет его в Библии. Казалось бы, это возврат к scripta. Но нет, Библия оказывается объектом исследования. Она должна быть подтверждена историческим анализом, причем рационалистическим и опирающимся на факты. Богословский анализ бытия бога превращается в историко-богословский.
Ньютон был убежден в истинности Библии, но он полагал, что многие тексты, включенные в нее, могут быть иносказаниями или искажениями первоначального текста. Какие исторические источники привлекает Ньютон для сопоставления с Библией?
В основных историко-богословских трудах Ньютона собраны фантастические по объему исторические материалы. Это плод сорокалетнего труда, напряженных поисков, огромной эрудиции. В сущности Ньютон рассмотрел всю основную литературу по древней истории и все основные источники, начиная с античной и восточной мифологии. Среди произведений, написанных в 90-х годах, мы встречаем трактат «О двух важных искажениях текста Священного писания». Здесь подвергаются критическому анализу латинские переводы текстов из апостольских писаний, где говорится о триединстве бога. Ньютон считает их прямым искажением более ранних текстов, в которых не упоминается о троичности. Ньютон — сторонник идеи единства бога, унитарианец, разделяющий арианскую ересь, отрицающий божественность Христа. Епископ Горслей, который редактировал изданное в 1785 г. собрание сочинений Ньютона, сопроводил трактат примечанием: «Содержащуюся здесь инсинуацию, будто учение о триединстве не вытекает непосредственно из слов, предписанных обрядом крещения, мы не ожидали
бы найти у писателя, не принадлежащего к социнианам». Л. Т. Мор, выпустивший в 1934 г. биографию Ньютона с включением цитат из неопубликованных рукописей ученого, приводит прямые доказательства его отказа от догмата триединства бога и от догмата божественности Христа (см. 38, 608—648).Для Ньютона Библия в ее первоначальном виде — результат непосредственного божественного откровения, порождение времени чудес, когда бог вступал в общение с людьми и нарушал естественный порядок. Но с того момента, когда законы бытия были установлены, ход событий подчинен им. Задача историко-богословских работ Ньютона — привести в соответствие с Библией древнюю историю Египта, Передней Азии, Греции, Рима, сократить хронологические рамки истории древности, чтобы избежать упоминания о событиях, предшествующих библейскому сотворению мира, уложить историю в библейские рамки. Ньютон привлекает текстологическую и филологическую критику, астрономические расчеты, связанные с солнечными затмениями, изучает необъятную литературу, проявляя изумительную изобретательность в новых интерпретациях исторических событий, чтобы сократить хронологию древности. Ему кажется, что эта новая, согласованная с библейской канвой хронология достоверна. «Краткую хронику» Ньютон заканчивает словами: «Я составил эту хронологическую таблицу, чтобы привести хронологию в согласие с ходом естественных событий, с астрономией, со священной историей и с самой собой, устранив многочисленные противоречия, на которые жаловался уже Плутарх. Я не претендую на то, что эта таблица точна до одного года. Здесь возможны ошибки в пять или десять лет, может быть кое-где и в двадцать, но не намного больше» (17, 306).
Конечно, не имея расшифровки клинописи и иероглифов, не имея данных археологии, тогда еще не существовавшей, скованный презумпцией достоверности библейской хронологии и верой в реальность того, что рассказывалось в мифах, Ньютон ошибался не на десятки и даже не на сотни лет, а на тысячелетия, и его хронология далека от истины даже в том, что касается самой реальности некоторых событий (см. 38, 616).
В. Уистон писал в своих воспоминаниях: «Сэр Исаак в области математики нередко прозревал истину только путем интуиции, даже без доказательств... Но этот же сэр Исаак Ньютон составил хронологию. Первую и основную главу этой хроники он переписывал 80 раз собственноручно, причем каждый экземпляр лишь очень незначительно отличался от другого. Однако эта хронология убеждает не больше, чем остроумный исторический роман, как я окончательно доказал в написанном мной опровержении этой хронологии. О, каким слабым, каким чрезвычайно слабым может быть величайший из смертных в некоторых отношениях» (цит. по: 17, 306—307).
Хронология древности у Ньютона и общая схема века чудес и века естественного хода исторических событий допускают некоторые, впрочем отнюдь не прямые, аналогии с его физическими идеями. Бог, нарушающий чудесами естественные законы бытия, а затем предоставляющий миру развиваться по установленным законам, напоминает бога, который совершает первоначальный толчок, а затем предоставляет планетам двигаться в соответствии с законами инерции и тяготения. Такая аналогия естественна, и, по-видимому, здесь не только аналогия. В обоих случаях Ньютон поручает богу те действия, которые еще не нашли рационального объяснения. Богу предоставляется функция «мастера, заводящего часы». В обоих случаях концепция божественного вмешательства связана с ограниченностью каузальной картины мира. Но здесь и другая, более отдаленная аналогия. Бог, свободно устанавливающий начальные условия движения и в Солнечной системе, и в человеческой истории, невольно ассоциируется с политическим идеалом суверена, который в прошлом не считался с законами, но после их установления лишен возможности их нарушать. Бог Ньютона попадает в зависимость от науки, притом не только от физики, но также от исторической науки. Физика переходит от данного процесса к его начальным условиям: от движения орбит с определенной тангенциальной составляющей к первоначальному толчку. История же от первоначального провиденциального вмешательства в исторический процесс переходит к социальным законам. В историко-богословских трудах Ньютона мы ощущаем какой-то вопрос, направленный к будущему науки, нечто толкающее мысль к переходу через ту грань непознанных начальных условий, за которой наука обретает новое, рациональное объяснение фактов, формирует новые фундаментальные понятия, переходит на новую ступень своего развития.
Пора высказать общее впечатление о Ньютоне как о человеке. Такие итоговые оценки обычно даются в последних главах или на страницах биографий Ньютона. Ньютон умер 20 марта 1727 г. Наружно, в быту, в отношении к людям, он мало изменился, перешагнув через восьмидесятилетие. По воспоминаниям, относящимся к последним годам его жизни, это был невысокий, плотный человек с седой шевелюрой, скромный, благожелательный ко многим людям и вместе с тем отчужденный, замкнутый. И очень простой, без резко очерченной индивидуальности, которую так часто ждут от гения и так редко встречают. Очень рядовой, очень обыкновенный, ничем по внешности не выделяющийся — таково впечатление, которое находишь, а иногда угадываешь в воспоминаниях современников Ньютона. На первый взгляд все это как-то не вяжется с образом подлинного титана, так сильно изменившего своими идеями картину мира, а с ней и человеческую цивилизацию в целом. Но только на первый взгляд. Потом начинаешь чувствовать, что именно таким и должен был казаться создатель аксиом движения, теории тяготения, дифференциального исчисления.