О чем молчит Лондон
Шрифт:
Вот его губы находят вершину груди. Кожа нежна и сладка на вкус. Платье уже у ее ног, как и он сам. Целует впадинку пупка. Пытается удержать любимую, когда та опускается к нему. Торопыжка опять рушит все его планы.
Вот он смотрит в ее зеленые глаза, самые красивые, пока вбивается плотью в лоно. Джек уже знает, как ей нравится: быстро, глубоко, неистово. У него самая смелая, открытая и страстная малышка. Огонь в обличии нежности. Когда уже не просит, а добивается сама. Когда выгибается под ним или подталкивает, оставляя царапины на плечах и пояснице. С такой невозможно блюсти правила приличия. О такой невозможно не мечтать, не ревновать ее, когда она вдруг начинает принадлежать другому…
В конечном
Укутавшись в плащ, он выходил на улицу каждый вечер. Затем, чтобы увидеть свою Лизи. Просто посмотреть на нее, не решаясь теперь показаться на глаза и нарушить покой. Он мог часами простоять в переулке напротив ее окна. Неосознанно царапал камень стены пальцами, когда видел ее мельком. И злился, когда замечал залегшую грусть на ее лице или Виктора рядом с ней.
— Зачем ты вернул меня? — спросил Джек у отца.
— Тебе еще рано уходить, сын. Ты еще слишком молод для этого.
— Не ври мне! — выкрикнул он, железной рукой сметая с ближайшего стола предметы, а вытянув ее, ткнул в отца указательным пальцем. — Ты сделал это для себя. Из-за своих экспериментов. Иначе, если бы ты хоть на мгновение подумал, каким станет мое существование, то оставил бы все как есть!
— Я дал тебе вторую жизнь, Джек! Не будь настолько неблагодарен.
— Жизнь?! Какая это жизнь без нее?!
В этот раз Морти нечего было сказать. Здесь он слишком хорошо понимал сына.
— Кто я теперь? — тихо спросил Джек отца. — Подопытный образец? Подобие человека? Урод, вынужденный скрываться в тени. Люди на улице пугаются меня. Я теперь изгой, отец!
— Ты мой сын! Ты первый человек, кому выпал шанс обмануть смерть. Так живи теперь так, как если бы каждый день — последний.
Запись в дневнике Морти Нормана:
"Имя: Джек Норман.
Вторая дата рождения: хх. хх. хххх года.
Состояние: стабильное, все органы находятся в норме, протезы прижились успешно. Сердце заменено на образец?25. Сработало с третьего запуска. Также заменены конечности и позвоночник в виду сильного повреждения оного.
Наблюдается частая раздражительность, местами проявляет агрессию.
Тем не менее он — мое лучшее творение из всех".
В который раз по щеке скатилась молчаливая слеза и упала в вырез декольте. Но Элли это совершенно не заботило. Она смотрела на сцену, где снова разгорались шекспировские страсти. Виктор хочет запретить ей посещать театр. Уже пытался, но она не послушала. Говорит, это место слишком плохо на нее действует. Неужели не понимает? Нет, он все понимает. То, что она потеряла любимого человека и теперь страдает. И почему-то все равно хочет на ней жениться.
Но ей все равно.
Пусть женится.
Все равно…
Я слышу шум. Синьора, уходите
Из этого гнезда заразы, смерти,
Оцепененья. Власть, которой мы
Противиться не можем, наши планы
Расстроила. Иди же, дочь моя,
Твой муж лежит здесь мертвый…
У. Шекспир, "Ромео и Джульетта"
Вот сейчас закончиться пьеса, и она вернется домой. Выпьет снотворное и немного поспит. Как всегда к ней в комнату зайдет Виктор, поправит на ней одеяло и, возможно, останется до утра.
Зачем только с ней так нянчится? Пусть уходит! Вон из ее жизни! Все вон!
— Оставьте меня в покое! — кричала Элизабет, вырываясь из объятий Виктора.
У жены случился очередной приступ истерии. В этот раз она больно ударила
его по ноге. Даже попыталась укусить. Иногда это пугало, если не удручало в целом. Виктор представлял себе все немного иначе. Он думал, что она поплачет да успокоится. В лучшем же случае — найдет в нем утешение. Ведь он заботился о ней так, как не делал этого ни для одной души. Сносил все истерики, позволял себя отталкивать, на многом не настаивал, готовый исполнить любой нормальный женский каприз. Он был рядом, пока она убивалась из-за смерти другого мужчины. Подставлял свое плечо. Все понимал, ждал и верил, что когда-нибудь его старания будут вознаграждены.— Тише, Элли. Все, все… — шептал Виктор, крепко удерживая ее в своих руках. — Успокойся. Все хорошо. Ш-ш-ш…
Вскоре она утихала. Даже порой засыпала в его объятьях. А он гладил ее по щеке и тихо завидовал тому другому, которого так сильно и искренне любил этот нежный цветок.
Но однажды Элизабет пришла к нему сама. Села на колени и несмело обняла за шею.
— Ты так добр ко мне. Прости меня, Виктор. За своим эгоизмом я не заметила, сколько всего ты для меня делаешь.
За этим признанием последовал первый поцелуй. А еще чуть позже он наконец обладал ею так, как и должен муж обладать женой. Его старания возымели плоды. Элли открылась ему, впустила в свои мысли, позволила быть любящим мужчиной и страстным любовником. Он так привык играть роль заботливого мужа, что именно быть таковым не составило труда. Ведь знал, что выбрал верную тактику по завоеванию этой крепости. Победа оказалась так сладка, что вскружила ему голову, в его-то не молодом возрасте. Элли даже не пришлось обучать любовным премудростям: она уже все знала. Такая юная и такая порочная, словно созданная для него. Так что оставалось только сказать спасибо Джеку Норману за этот дивный подарок.
— Лиззи, ты не поверишь, что я сегодня услышала, — тараторила Триша ей на ухо, когда две подруги прогуливались по улицам Лондона.
Лиззи — так звал ее Джек.
— Триш, я же просила так меня больше не называть.
— Прости, вырвалось. Так вот. Говорят, что миссис Бэтуэй изменяет своему мужу. И знаешь с кем?!
На самом деле в последнее время Элли мало волновали подобные сплетни. Поэтому она просто слушала. А подруга все говорила, и говорила.
Попрощались девушки только возле пекарни "Норманские бублики". Триша поспешила к жениху. Элли же впервые за долгое время наконец-то решилась переступить порог с детства знакомого дома. Миссис Бет встретила ее очень приветливо и упаковала с собой целый пакет свежей выпечки. А также подала стакан воды, когда девушка расплакалась неожиданно для себя. Нет, в ее жизни все шло на лад — Виктор очень помогал с этим. Теперь она хотя бы могла свободно дышать, без скрывающей ребра боли. Но, Боже, как же она скучала по Джеку! До сих пор думала о нем каждый день, так что время до сна становилось пыткой. Тогда она вспоминала все проведенные вместе минуты. Теперь еще эта пекарня напомнила самое ценное: ведь именно здесь состоялась их первая встреча.
Стоя посреди комнаты, маленькая Элли отсчитывала монетки. Чтобы купить сладкий рогалик, не хватало еще три. Это было очень досадно. Облизнув губы, девчушка принялась считать по новой. Вдруг она ошиблась?
Внезапно ее внимание привлек местный мальчишка. Он находился в стороне у стены и в упор смотрел на нее. Элли стало не по себе. Зажав монетки в ладошке, она стыдливо убрала их в кармашек платья. Захотелось убежать, но витающий запах выпечки словно не отпускал без покупки. Может, у нее хватит на что-нибудь другое? Только заглянуть на прилавок теперь мешала очередь, а взрослые такие большие. Один из них даже чуть не сбил ее с ног, когда разворачивался. Да еще этот мальчик, который не спускал с нее глаз. И Элли не выдержала. Насупившись, она выбежала на улицу.
Но почти сразу же за спиной кто-то крикнул:
— Эй, подожди!
Это оказался тот самый мальчишка.
— Чего надо? — дерзко спросила она.
— Держи. Это тебе, — ответил тот, протягивая ей сладкий рогалик.
У Элли зарделись щеки.
— Я ничего не беру из рук незнакомых людей.
— А как тебя зовут?
Посмотрев на него подозрительным взглядом с прищуром, она все-таки сказала:
— Допустим, Элли.
— А меня Джек. Вот видишь — мы уже знакомы. Держи.