О кораблях и людях, о далеких странах
Шрифт:
Жарко в кубрике. Дверь и иллюминаторы крепко закрыты. Это изза москитов. Матросам марли не выдают.
– Толстой свинье вся эта история на руку! А то ему бы попало за этот дизель. Он-то и не заглядывал туда - все детали проржавели.
– Мешок с жиром!
– говорит Ян Рикмерс.
– Дизель давно сменить пора - весь уж разболтался, продолжает свою речь Клаус, свертывая сигаретку.
– Каюк теперь всем моим мечтам. Пропало мореходное училище, а без него никогда из нищеты не выбраться! И жене никогда подарка домой не пошлешь!
– Брось глупости! Ты должен пойти в училище,
Ян Рикмерс вынимает трубку изо рта:
– Уже больше года, как я свой стаж отслужил, а о мореходном и не мечтаю. Мне на него никогда не вытянуть. Сколько денег-то надо! На костюм и то не соберешь.
– Сделав несколько затяжек из своей прокушенной трубки, Ян заключает: - Нет, на мореходное мне никогда не вытянуть!
Тетье-плотник кивает, поддакивая:
– Не дают они нам ходу. Простому человеку ходу не дают.
– Вот как я вернулся с войны, - начинает толстяк Иохен, - у меня тогда всякие планы были. Эльза моя честно ждала меня, и в двадцатом мы поженились. Я все хотел домик себе построить. Небольшой, конечно, - две комнатки, маленькую кухню, ну, может, еще каморку для всякого барахла. И садик хотел развести. Эльза больно солнцецвет любит. Потом, конечно, парочку кроликов, может, и козу...
Знаешь, всегда молоко будет. А корм для нее найдется. Ну и кур, конечно, - у толстяка Иохена даже глаза засветились, - крольчатник-то я уж сам сколотил и насест для кур подготовил, Среди них есть такие ленивые твари: жрать-то горазды, а вот нестись - не несутся. К тому времени Эльза скопила несколько сот марок. Ну, и за городом, там, где радиомачту ставили, я купил себе маленький участок...
Все кругом молчат. Никто не смотрит на толстого Иохена, и кажется, что у всех мысли где-то далеко-далеко.
– Ну, так вот, - продолжает он.
– Скопили мы на домик. А тут - инфляция. Ну и плакали и домик, и денежки.
А ведь только представьте: садик, домик стоит, сам себе хозяин. Сочельник... Ты вернулся как раз из рейса, входишь, а тут ребятишки...
– За-а-тк-нись!
– кричит Тетье. Он всегда заикается, когда злится. Он с силой выколачивает трубку. П-пр-прпредставить! А-аа-а, я не х-х-хоч-у - себе представлять! Мне вот подай! Н-на с-с-с-а-а-мом деле!..
Остальные молчат.
– П-п-пя-пятьдесят восемь м-м-мне вот ст-стукнуло. А я с ч-ч-четырнадцати лет плаваю. И-и-и все-гда зарабатывал. Т-только вот в войну н-не зарабатывал. А-а-а ч-что у меня осталось? Н-н-ни-ничего! 3-за квартиру плати! Р-р-ребятам штаны покупай! 3-з-за х-хлеб плати! 3-з-за маргарин п-плати, п-па-па-плати!..
– Да нет, это я так, просто к слову пришлось, - оправдывается толстяк Иохен, - вот придем из рейса, спишусь я с корабля. Сейчас работу можно найти. Может, я себе еще домик и построю. Платят-то хорошо на заводах. Да и Эльза не будет одна. Детей-то у нас пока нет, потому как...
Дверь с треском открывается. В кубрик, обнявшись, вваливаются Нейгауз и Холлер. За ними показывается д'Юрвиль. С палубы доносятся пьяные песни и крики.
Холлер удивленно таращит глаза. Высвободившись из объятий Нейгауза и обняв подпорку, он начинает хохотать:
– Х-ха-ха!
– но вдруг делает
– Ну и нализался!
– замечает Фите.
Холлер ухмыАяется. Его одолела икота.
– Ч-ч-то... и-и-кк... разит от меня?
– Но, очевидно, его чтото внезапно осенило, и он затягивает: - Разить врагов мы будем смело!..
Нейгауз оттаскивает его от стола, а бледный д'Юрвиль исчезает в гальюне. Оттуда доносится:
– "Наше знамя на ветру трепещет..."
Холлер и Нейгауз роются в своих шкафчиках. Потом Нейгауз принимается причесывать свою рыжую щетину.
Холлер, покачиваясь, снова подходит к столу, опирается на него и таращит глаза в сторону боцмана Иогансена.
– Матросы!..- гаркает он.
– Сегодня у нас рождество!.. Поля... снега... облака... да, да... Рождество!.. Одна семья!.. Германия!.. Так точно!
– Холлер, поперхнувшись, закашлялся. Все молча смотрят на него.
Руди делается как-то не по себе, но он боится пошевельнуться.
Нейгауз пытается увести Холлера:
– Да пошли, Эрнст! Нам же-ее на берег надо!
– Отойдите от меня, а то я вас аре-ре-ре-стую!.. Матросы!.. Я ваш капитан... я стармех... стармех - сволочь!.. Так точно!.. Но мы все солдаты нашего фюрера... а солдат есть солдат... Саарская область всегда будет... принадлежать Германии... А колонии... мы завоюем... Матросы!.. никогда не забывайте о Версале!.. Завоюем! Матросы!.. Пит! Отстань от меня... Мы все завоюем! Матросы! Слушай мою команду!..
Толстяк Иохен грузно поднимается, подходит к Холлеру и говорит ему:
– Ложись-ка! Хватит!
– Отстань!.. Наши колонии... матрос... здесь наши колонии... Слушай мою команду!..
Он опускается рядом с Руди, хлопнув руками по столу.
– Т-то-только, ч-ч-чт-чтобы не блевать в кубрике!
– заикается Тетье.
– Отставить разговорчики!..
– Холлер, с трудом поднявшись, плетется к дверям.
Нейгауз выходит на палубу, а Холлер исчезает в галыоне и там продолжает свою речь.
– Вот насосался-то!
– говорит Георг.
– Да он и не соображает, что говорит, - замечает Иохен.
– На "Руфиди", когда мы Новый год справляли, так там тоже один...
– Он говорит так, как должен говорить, - вставляет Иогансен.
– Нацисты, когда выпьют, все такие.
Руди с ужасом смотрит на боцмана.
– Нацист он - это верно, - соглашается Фите.
– Да бросьте вы про политику!
– вмешивается толстяк Иохен, листая подаренную "за усердную службу" книгу.
– Я всегда говорил: подальше от политики! И никогда не жалел...
– Во-во! И книжечку тебе за это преподнесли! А что в ней напечатано? Сказки небось? Ты бы нам почитал свои сказочки!
– предлагает Фите.
Иохен, ошеломленный, оглядывается, затем, улыбаясь, говорит:
– А я что, выбирал ее, что ли? Эту книжку теперь всем дарят. Зятю моему ее даже перед свадьбой в магистрате выдали...
– Именно тебе нужно читать эту книгу!
– говорит вдруг Иогансен.
– Читать до тех пор, пока ты все не поймешь. Тогда будешь знать: кто такие нацисты и чего они хотят.