О кораблях и людях, о далеких странах

Нейгауз обводит взглядом Гельге, боцмана, а затем и Черного Губерта.

– Чудак ты, Пит!
– тихо произносит Иогансен, впервые назвав Нейгауза по имени.

Кулаки у матроса опускаются, и тогда боцман отпускает и его руку. Нейгауз откидывает волосы со лба и оглядывает матросов:

– Выходи к нам на бак! Поговорим!
– успокаивает его Иогансен.
– А то ты все один да один. И правда еще спятишь!

Но Нейгауз заупрямился, как избалованный мальчишка, и отталкивает руку Черного Губерта, который тянет его за собой.

– Это я от этой книги чуть не спятил!
– глухо говорит он.

– Такая книжица - чистый яд для нас.

– А ты не слышал, из яда иногда лекарства делают? спокойно спрашивает боцман и добавляет: - Садись!

Еще раз взглянув на Иогансена, Нейгауз молча опускает голову. Потом берет книгу и кладет ее на стол, где вместе сидят матросы и кочегары. Затем сам несколько торжественно присаживается к ним.

Переплет грязный, книга зачитана. С трудом можно разобрать название: Б. Травен "Корабль смерти" *.

Вернулся Руди и притащил в одной руке чайник с дымящимся чаем, а в другой - целое ведро воды.

– А вам самим-то до завтра хватит?
– спрашивает его Билле.

Руди отмахивается.

– Да у нас ее никто не берет. Пей, сколько хочешь. В крайнем случае я всегда в камбузе могу воды взять.

– Вот сволочи!
– ворчит Билле, переливая воду из одного ведра в другое.
– Что же они там, на мостике, лучше нас, что ли?

Руди хочет ему возразить чисто по привычке, но ничего не получается. Он вдруг понимает, отчего злится Билле. На мостике - каюты капитана, штурмана, механиков.

Но ведь и он, Руди, и Георг, и кок тоже там живут.

А Билле сказал: "Сволочи!" Но тут Руди бросается в гла

* Б. Травен - немецкий писатель, живущий в Мексике. Его произведения отличаются резкой критикой капиталистического строя и горячим сочувствием к угнетенным. В гитлеровской Германии книги Б. Травена были запрещены.

за, что Нейгауз сидит рядом с Холлером и д'Юрвилем и что они переговариваются друг с другом. Нейгауз наливает себе чай.

– А ну-ка, и я с вами выпью! Против жажды лучше всего горячий чай помогает!
– говорит Иогансен, присаживаясь к столу.

– Я вам сейчас чашку подам!
– предлагает Руди и бросается к полке с посудой, которую Билле как раз вытирает сырой тряпкой.

– Не надо!
– отмахивается Иогансен.
– Мы тут все из одной кружки пить можем.

Руди берет табуретку и тоже подсаживается к столу.

Он слушает, о чем говорят матросы и кочегары, и внимательно наблюдает за ними. Но вскоре его мысли принимают другое направление. А когда Билле подходит, наконец, к столу, Руди думает: "Билле легко, он здесь свой человек. Спит здесь, живет со всеми вместе. А я только вечерами здесь бываю, после работы. Но где же мое настоящее-то место? А Георг?"

Иногда до него доносятся обрывки разговора, но большая часть пролетает мимо ушей. Он даже не понимает, кто, собственно, говорит.

– ...Вот он и сэкономил расходы на док. Кому от этого выгода? Пароходству... Здесь негров заставляют котлы чистить... Выслуживается!

– Он знает, как с нас семь шкур содрать!

– Теперь-то мы видим, что он тут муштру военную вводит. Рад нас гонять и в хвост и в гриву с утра до ночи!

– И почему бы ему хоть на неделю нас в отпуск не послать?

Взрыв хохота так внезапен, что Руди вздрагивает.

– Подумаешь, одна неделя, - говорит Черный Губерт. Делать нам сейчас нечего, вот бы и отпустил.

– А ты пойди предложи!
– смеется Фите. Он пристроился в самом конце скамейки и вяжет из корабельных концов коврик.

"Отпуск!
– думает Руди.
– Отпуск - это отец, мать и Крошка. Скоро весна, могли бы гулять с Крошкой, плавали бы на яхте. Но отпуск здесь?.. Да у меня и работы по горло".

– Если бы мы хоть делали что-нибудь полезное!
– возмущается Клаус и смотрит на остальных, как бы ожи дая, чтобы и они что-то сказали. Разве трудно найти несколько слов, чтобы успокоить друг друга. Но во всех сидит какая-то тревога, какое-то недовольство.

– Нам ведь платят - за это и заставляют работать! Даже если нет настоящей работы, все равно нужно двигаться, что-то делать, хоть для вида! Старик места себе не находит, когда видит, что рабочий человек отдыхает.
– Матросы смотрят на боцмана.
– Ему все равно, будешь ли ты чистить якорную цепь или лебедку разбирать и опять собирать, он до тех пор не успокоится, пока для всех работы не придумает.

Медленно ползет часовая стрелка. В десять часов Клаус отправляется на вахту и берет с собой книгу, которую ему подарил боцман Иогансен. Это "Учебник навигации", и Клаус читает ее почти каждый вечер. Да и вообще боцман Иогансен часто дает матросам и кочегарам книги.

"Корабль смерти" тоже его книга. Когда Нейгауз прочтет - он отдаст ее Черному Губерту. А за ним уж очередь Руди. Однажды боцман сказал ему: "Очень важно, чтобы ты правильные книги читал". Но, когда боцмана нет поблизости, команда, бывает, и ворчит. "Мне бы лучше какой-нибудь романчик про любовь дали почитать! Хоть и вранье, однако что-то другое. Дряни всякой у нас у самих хватает, что ж нам еще про нее читать-то!" - сказал кто-то. Но Фите тут же набросился на него: "Ну и будешь таким, как буфетчик. А тебе учиться надо. Они небось на дураках верхом ездят. Ты ведь не жеребец какой-нибудь, а человек".

В кубрике от табачного дыма темно, будто в сумерки.

Единственный вентилятор уже рычит, но явно не справляется со своей задачей. Как только откроешь дверь, появляются комары. Все сидят разопревшие; вот уже который раз опустошается чайник.

– Пива мне! Пива, и все!
– выкрикивает Нейгауз, вскакивая с койки. Остальные молчат. Толстяк Иохен рывком приподнимается, удивленно таращит глаза, затем снова падает на подушку и отворачивается к стенке.

Георг и Руди выходят из кубрика.

Небо затянуто облаками, над лесом вспыхивают зарницы. Скоро и сюда нагрянет гроза. Снова забарабанит дождь по железным плитам палубы.

– А ведь боцманская каюта тоже под мостиком?
– говорит Руди и рассказывает Георгу о своих мыслях и сомнениях.
– И как это я раньше не замечал! Только теперь, когда Билле сказал мне, что на каждом судне есть бак и есть мостик, и те, кто живут на мостике, у тех воды питьевой больше и никто им ничего не запрещает...

Внезапно Руди прислушивается. Раздаются чьи-то шаги.