О маленьких рыбаках и больших рыбах

— Вот какой он сердитый, Чарлик! Смотри же сиди смирно-смирно! А то он тебя…

И она болтала без умолку всякую веселую чепуху.

Тараканщик сидел на корме, молча слушал наши разговоры и улыбался. Наконец, он велел мне ехать к тем кустикам, о которых говорил мне раньше.

Кусты, оказалось, росли на неглубоком месте. Подъехать к ним вплотную было нельзя — водяные травы густо разрослись вокруг них. Весла увязали и путались, и грести стало очень тяжело. Наконец, я умаялся совсем, бросил весла, и лодка остановилась.

Тараканщик наклонился над водой и стал в нее всматриваться. Потом запустил в нее руку и вытащил зеленое растение с тонкими запутанными стеблями и мелкими, как мне показалось, круглыми листиками и спрашивает меня:

— Знаешь, что это такое? Не знаешь?

Растение мне показалось знакомым. Где-то как будто я видел его. Но пока я старался вспомнить, Маруся меня уже опередила.

— Это пузырчатка, — говорит. — Да, Борис? Пузырчатка?

— Правильно! — сказал Тараканщик. — Так! — и подал мне пузырчатку.

Я стал ее рассматривать. Любопытное растение! То, что я у него принял за листики, оказалось мелкими пузырьками, мельче горошины. Одни из них были пустые, а в других была темная муть, как будто жидкая грязь.

А Тараканщик говорит:

— Эти пузырьки — ловчие аппараты. Они устроены, как верши. Понимаешь — войти в них можно, а выйти нельзя. Так?

Я вспомнил теперь, что эту самую пузырчатку мы видели с Федей в нашей книге. В ней был изображен и пузырек в разрезе в увеличенном виде. На рисунке было видно, что отверстие пузырька изнутри усажено вокруг волосками, а концы их сходятся, как горло верши.

— А кого, — спрашиваю, — пузырчатка ловит?

— Всякую водяную мелочь — мелких рачков, водяных блох, клещиков. Собственно, она не ловит их, а они залезают в пузырьки сами.

— А зачем?

— Не знаю. Спроси их. Вероятно, потому, что их очень много. Они и лезут всюду. Может быть, просто прячутся в пузырьках.

— А потом что с ними бывает?

— Потом? Потом они не могут выйти из пузырьков и умирают. И сгнивают в пузырьке, разлагаются. Вот эти гниющие вещества пузырчатка всасывает в себя, питается ими.

— Так вот этой грязью, что в пузырьках, и питается пузырчатка? Не вкусно!

— Многие растения питаются продуктами разложения. Например, грибы…

И Тараканщик рассказал мне, как питаются грибы, а потом спрашивает:

— Ну, ты отдохнул? Отдохнул. Так. Поедем немножко дальше. На чистое место. Здесь нельзя ловить тралом.

С трудом вывел я лодку из зарослей, и мы поехали рядом с ними. Немного подальше оказался чистый проход к кустам. В него я и направил лодку.

Но тут случилось с нами происшествие… Я не совсем ясно помню, как оно произошло — уж очень быстро все совершилось. Кажется, было так.

Поворачивая в проход лодку, я сильно плеснул веслом. Из соседней высокой травы совсем близко от нас с шумом и кряканьем поднялись три крупные утки. Чарли, который до сих пор смирно сидел на коленях у Маруси, вдруг рванулся и бросился к борту с явным намерением выскочить из лодки. Маруся хотела его схватить, протянула руки и всем телом подалась к нему. Этого было достаточно, чтобы наша лодка резко качнулась, черпнула полным бортом воду и пошла ко дну. Под водой она выскользнула из-под наших ног, перевернулась и вверх дном всплыла на поверхность. В тот же момент я почувствовал, что стою на дне озера по горло в воде.

Возле меня беспомощно барахталась в воде Маруся. Она была гораздо меньше меня ростом и не доставала дна. Не раздумывая, я схватил ее за руку около плеча и притянул к себе. Она крепко обняла меня руками за шею и прижалась ко мне. Где-то около своего уха я слышал ее частое-частое дыхание. И вдруг я почувствовал себя большим и сильным, а Марусю — маленькой и слабой, нуждающейся в моей помощи. И мне стало так хорошо на душе, что я готов был вот так стоять в воде и держать ее на руках долго-долго, сколько угодно…

Тараканщика я не сразу увидел. Он каким-то образом угодил сперва под лодку, а когда, наконец, выбрался из-под нее, то оказался по ту сторону лодки. Он стоял по грудь в воде и тяжело дышал. Лицо у него было испуганное, глаза широко открыты, с мокрой головы свешивалась ему на лицо веточка рдеста с прозрачными листочками. Около него плавал по воде Чарли и пытался взобраться на черное мокрое дно опрокинутой лодки, но лапки его скользили и срывались.

Авария произошла так быстро, что никто из нас не успел ни крикнуть, ни сказать слова. И в воде мы некоторое время стояли молча и смотрели друг на друга. Испуганное лицо Тараканщика приняло мало-помалу свой обычный вид.

— Так! — сказал он, наконец. — Искупались-таки? Искупались. Что ж мы станем делать?

— На берег пойдем, — говорю. — Берег недалеко.

До берега, в самом деле, было не больше шестидесяти шагов.

— А лодка? А трал? А моя кладофора? — сказал было Тараканщик, но сразу же поправился: — А впрочем, правильно, пойдем на берег. Пойдем? Пойдем.

Он обошел вокруг лодки, подошел, ко мне и принял от меня Марусю, и мы пошли. Я взял одно из плавающих тут же весел и пошел впереди, нащупывая им дно.

Не успел я сделать и десяти шагов, как уже стало значительно мельче, вода была мне только по пояс. Но идти было трудно, ноги вязли в глубоком иле и путались в густой придонной траве. Прошел я еще шагов десять да вдруг запнулся за что-то и упал с головой в воду. Встал на ноги весь в грязи и мокрой травой обвешан. Слышу, Маруся громко хохочет. Поглядел на нее, а это она надо мной. Ладно, думаю, смейся теперь! Небось в воде не смеялась, а вот как крепко за меня уцепилась. А все-таки она молодец-девчонка, не струсила, не разревелась…

Наконец, выбрались мы на берег. Первым, главный виновник нашей аварии, выскочил Чарли. Встряхнулся несколько раз так сильно, что брызги во все стороны полетели, и вот уж он в кустах с лаем гоняется за птичками. А мы пошли к Максиму Андреичу.

Максим Андреич только что проснулся. Спросонок он плохо понял, что говорил ему Тараканщик, потому что начал было со своей любимой поговорки:

— Имеет свою… — но быстро поправился, — неприятность, — и даже глазом на этот раз не подмигнул.