О маленьких рыбаках и больших рыбах

Вдруг где-то близко послышались голоса и шорох шагов, и из темноты поднялись к нам на пригорок две человеческие фигуры, большая и поменьше.

— Кто тут? Люди живые, али кто? — сказал знакомый мне стариковский голос с некоторой тревогой.

А, думаю, это опять старый пастух с внуком своим. И поспешил его успокоить:

— Люди, — говорю, — дедушка, да еще знакомые.

— Ну, коли люди, так хорошо. А вы что ж тут сидите?

— Свету ждем. Через болото ночью идти боимся.

— И верно! Не пройти ночью через болото! Завязнуть можно. Утонуть. А мы вот не спим. Корову все ищем. Сходили только поужинать в деревню, да и опять в лес.

— А я знаю, дедушка, где ваша корова.

И рассказал дедушке, где слышал мычание коровы.

— Ванюшка, — сказал старик внуку, — пройди вдоль болота да прислушайся, где она мычит. Да сюда приходи.

Пастушок послушно ушел, а старик подсел к нам.

— Вы что же без огня сидите? Холодно ведь без огня-то, скучно. У меня спички-то есть.

Скоро костер пылал ярко и весело. Вернулся пастушок и сказал кратко:

— Тут корова. Завязла.

— А завязла, так нам с тобой ничего не сделать. Беги в деревню, ночуй там, а на рассвете мужиков собери, пусть идут корову вызволять. А я, видно, здесь и останусь. Притомился я сегодня. Здесь и ночую.

Пастушок ушел, а мы с Федей обсушились у костра и согрелись. Дедушка дал нам две большие вареные картофелины и по кусочку хлеба с солью. Мы с Федей наелись и улеглись спать под сосной, с головой закрывшись платком. А дедушка так и остался у костра сидеть.

IV

Утром нас разбудили голоса мужиков, которых привел маленький пастушок. Они столпились около нашего уже потухшего костра и громко разговаривали со старым пастухом. Было еще раннее утро, но солнце уже взошло.

Мы с Федей не стали ждать, чем кончится дело с коровой. Меня уже с новой силой мучила мысль о росянке. Мы решили идти домой, а по пути еще раз попытаться найти ее.

Попрощались с дедушкой и спустились с пригорка на болото. Оно было все такое же скучное, как и вчера, но теперь легкий туман поднимался над ним, и в тумане тонули дальние сосенки. Мы, как и вчера, разошлись с Федей и пошли вдоль тропинки, один справа, другой слева.

В жизни мне не раз приходилось замечать, что в утренние часы наши глаза, отдохнувшие за ночь, видят с особенной отчетливостью и ясностью, а внимание с особенной устойчивостью останавливается на том, что его занимает. Так было и в этот раз. Моховой покров, по которому я шел, был все тот же, что и вчера, но вдруг…

— Федя, — сказал я, — посмотри-ка, что это за цветочек?

Федя подошел ко мне, и мы оба наклонились над маленьким невзрачным цветочком неопределенной белесоватой окраски. Его слабый безлистный стебелек, всего в несколько сантиметров высотой, рос, казалось, прямо из мха… Нет, не из мха — вокруг стебелька распростерлось по земле несколько круглых мелких листочков. Листочки были густо усажены толстыми красными волосками, по краям длинными, а к средине короткими. Они напоминали круглую подушку, утыканную булавками. Волоски были еще и тем похожи на булавки, что на конце каждого волоска была блестящая головка. Похоже было, что это капелька росы, но она сидела крепко, не стряхиваясь. И вот еще что замечательно — от красных волосков и сами листочки, если смотреть на них издали, казались красноватыми и почти не отличались от красновато-желтого мха, на котором и они лежали.

— Федя, уж не росянка ли это? Только почему же она не зеленая? — спросил я с недоумением.

Федя стоял на четвереньках и смотрел куда-то в сторону. Потом отполз от меня немного и стал внимательно-внимательно вглядываться в мох. И только тогда сказал:

— Это росянка. Гляди-ка, Шурик!

И он указал мне на другое такое же растеньице. Волоски на одном из его листочков наклонились головками к его средине, как будто сжались в кулачок. Но интереснее всего было то, что между сжатыми волосками просовывались наружу кончик крылышка и ножка комарика.

— Это росянка, Федя! Росянка! — закричал я. И даже мне жарко стало, и щеки у меня разгорелись, так я обрадовался. — Давай бери ее скорее вместе с мохом да клади в тарелку!

— Да ведь она не убежит, Шурик. Гляди-ка, ее ведь много. Выберем, которая получше, да ту и возьмем.

И правда, росянок вокруг нас росло, сколько угодно. Всюду торчали из мха ее невзрачные цветки.

— Как же мы ее не заметили, Федя? Я ведь думал, что она зеленая.

— И я тоже, а она вон какая! — сказал Федя.

И мы принялись ползать по мокрому мху от одной росянки к другой. Нам все хотелось выбрать «самую лучшую». Но это оказалось нелегким делом — уж очень их было много. Зато мы, внимательно рассматривая каждую росянку, нашли довольно много таких, у которых один, два и даже три листочка держали зажатую в кулачке добычу.

А были и такие, которые уж, по-видимому, успели «покушать» — волоски на листочках у них стояли прямо, но между ними запутались ножки, крылышки и другие остатки «съеденного» насекомого.

Мы выбрали с Федей несколько росянок покрупнее и вместе с кусочком мха, на котором они росли, положили в свои тарелки.

Федя предложил было идти домой, но я все еще не успокоился. Мне хотелось сейчас же посмотреть, как росянка ловит этих комариков и мушек.

— Федя, давай «накормим» сейчас наших росянок. Поймаем комарика или мушку и «дадим» росянке.

Эта затея удалась нам не скоро. Мы долго не могли найти ни комарика, ни мушку. Когда их не нужно, так они летают целыми тучами, а когда нужно — ни одного нет, Мы искали их на коре сосенок, в кустиках голубики и на болотных растениях. Видели и жучков, и червячков, и бабочек, и крупных мух, и паучков, а комарика так и не могли сыскать.

Попробовали «дать» росянке паука, то есть посадили его на листочек. Но паучок деловито проковылял на своих восьми ножках по листочку и спокойно уполз в мох. Тогда мы посадили на листочек небольшую муху. Она сразу же улетела.

Наконец, мне удалось поймать мелкую-мелкую козявку с крылышками. Только козявка чуть-чуть прикоснулась к головке одного из волосков росянки, так и приклеилась. Она стала биться, задела крылышками за головку другого волоска — и крылышко приклеилось, а прикоснулась к третьему волоску — приклеилась ножка. Тут я понял, что головки у волосков липкие. Осторожно-осторожно дотронулся я до одной из головок пальцем, а затем приподнял его. За ним потянулась тонкая прозрачная нить, похожая на сироп или жидкий клей.

Я бы еще долго продолжал свои опыты над росянкой, но Федя запротестовал, наконец:

— Пора домой. Дома же удобнее все это делать, чем здесь, на болоте, в сырости.

Пошли домой. Через несколько минут я взглянул на росянку, которой мы дали козявку. А на том листочке уже больше половины волосков наклонились головками к средине и совсем прикрыли козявку. Да и остальные волоски туда же тянутся…

Домой мы вернулись без всяких приключений. Было не так поздно — мама еще на службу не ушла. Она было рассердилась и принялась упрекать меня, но я с таким азартом стал рассказывать ей про росянку, что она махнула рукой и ушла.