О моём перерождении в сына крестьянского 1
Шрифт:
– Понимаю, – шепнула она на выдохе.
– Отлично. Готова продолжать?
– Я... да. Конечно.
– Тогда у меня есть ещё одно... не условие, просто рассуждение. Попробую изложить, а ты следи, не нарушил ли я где-то цепь выводов.
– Слушаю.
– Если мне не изменяет память, ещё при нашем знакомстве ты сказала: «Ассуры давно забыли о том, что такое благоденствие, а ныне и вовсе балансируют на грани вырождения»...
...с таким-то отношением к родственной крови оно и не удивительно...
Подавляю виртуального Халка. Снова.
– ...из этого я делаю вывод: привычные пути Ассур, традиционные и проверенные...
Лейта медленно кивает. Но молчит.
– Смотри, что вырисовывается, – сказал я, на миг приподнимая лист с записями о её статусе. – Как я понял, твой класс сосредоточен на максимальном усилении целительных чар за счёт своеобразного донорства. Целитель не просто внедряет в пациента маноконструкты, призванные исправить вред, который выявлен диагностикой, но ещё и накачивает это всё собственной жизнью. Делится ею с больным. Что наверняка особенно эффективно в тех случаях, когда тот ослаблен.
– Да. Всё верно.
– Однако у метода явно есть недостатки. Они есть всегда и у всего, вопрос в том, как их вовремя распознать... кхм, кхм. Первое, что приходит мне на ум: инфекционные заболевания. Они сами по себе есть хищная микроскопическая жизнь, которая пожирает жизнь больного, как хищник – пойманную жертву. Очевидно, что идея дать инфекции больше ресурсов для размножения – не самое лучшее, что можно придумать, и жертвенность в таком случае скорее вредна, чем полезна.
Лейта моргнула.
– Ты много знаешь о целительстве для... не специалиста. Я ещё в начале... заметила. Откуда?
– Если бы я помнил! В моей голове столько осколков знаний, в том числе совершенно диких... вот ты, например, знаешь, что у звёзд есть своего рода жизненный цикл? Что они возникают, загораются, а потом либо невероятно медленно, десятки и сотни миллиардов лет, остывают – либо вспыхивают так, что на краткое мгновение по меркам их долгой жизни, на дни и недели, в одиночку затмевают совокупный блеск миллиардов иных звёзд, и... можно сказать, умирают?
– Не-е-ет...
– А я вот знаю. И даже могу описать процесс подробнее, в деталях. Откуда? Как ко мне попало это знание? Чего и кому стоило добыть нечто настолько... глубокое и масштабное? Память молчит. Я даже не могу гарантировать, что это знание достоверно, потому что в моей голове есть и знания, достоверность которых заведомо снижена и зачастую противоречит другим знаниям. Очевидно, что величественной картине медлительной звёздной жизни, озарённой термоядерным пламенем, полностью противоречит иная картина, повествующая о том, как солнце заправляют дровами и вручную выкатывают на небо обычные люди, что даже не воины и не маги.
– При чём тут солнце?
– Так ведь солнце – тоже звезда. Просто самая близкая и яркая.
Глаза и зрачки Лейты снова расширились до предела. Если так дальше пойдёт, я могу подсесть на это чудесное зрелище...
– Про звёзды я бы послушала потом. Это... интересно, но... есть более интересный вопрос. Что ты знаешь о целителях и исцелении? Пусть даже самое
недостоверное.– Недостоверное? Ну...
Один из осколков памяти блеснул особенно ярко и яростно. Вероятно, сработала ассоциация с ещё не вполне успокоившимся в моей душе зелёным громилой, хотя – какая разница? Я мог попробовать припомнить многое: историю о ветеринаре единорогов, рассказ о враче на космической станции, небыль о похождениях боевого жреца, на всю голову ушибленного войной, или даже про некромантку, которая за две повести и две книги не подняла ни единого зомби, зато много кого вылечила... жертвуя собственные кровь и боль, кстати, прямо как...
Но. Выбор сделан, выбора больше нет.
– Знаешь, Лейта, раз уж зашла речь о недостоверном, позволь рассказать тебе сказку.
– Сказку? – изящные брови приподнимаются парой лебединых крыльев.
– Да. Длинную и причудливую сказку про целителя из древнего ордена Азаринт...
Не то чтобы выдуманные истории вообще не имели хождения по Цоккэсу. Имели. Люди и прочие разумные всегда остаются собой, так что внесистемная способность воображать, придумывать и сочинять в магическом мире никуда не исчезает. Но...
Полагаю, потенциально самые лучшие, самые талантливые, отвязные и смелые сочинители в этом мире разделили участь иных потенциальных новаторов: инженеров, художников, архитекторов, учёных, математиков, философов и всех прочих, кто мог бы поменять Цоккэс безо всякой магии. Мечты особенно заманчивы, когда недостижимы; фантазии тем ярче, чем слабее и ущемлённей тот, в чью голову они нисходят, чтобы расцвести миллионами невыразимых оттенков.
А в этом мире способность мечтать ярко, мечтать выпукло и рельефно, мечтать достоверно – каким бы противоречивым ни казалось сочетание этих слов – слишком легко конвертировалась в личную силу. Полагаю, гениальные писатели в нём обычно не выдерживают соблазна и превращаются в магов.
Пусть тоже гениальных, но...
В общем, мир, полный реальных чудес, на бриллианты выдумки оказался до обидного беден. Это я ещё во время работы перепечатником отметил.
На этом фоне уже сама завязка истории Илеи Спирс, подразумевающая перемещение не на иной материк, а в иной мир – причём оба мира, исходный и конечный, совершенно не походили на Цоккэс... о да: одно только это могло стать диким, не умещающимся в голове новаторским приёмом. А уж то, что в ином мире может быть радикально иная система развития, с другой структурой примерно всего... ещё один революционный ход. То, что один-единственный человек, достаточно жестокий к себе и щедрый к другим, способен стать достаточно сильным, чтобы менять политический рельеф целых держав просто как не самый важный побочный результат своего развития... и более того: в конечном итоге превзойти как хтонических чудищ, так и космических богов родом из других измерений...
Полагаю, шансов на то, что неискушённую душу Лейты не заворожит история целителя Азаринта, существовало примерно так ноль. Даже совершенно точно зная, что мой пересказ – выдумка, фантазия, не имеющая отношения к реальности фикция, о чём я не ленился напоминать всю следующую неделю, пока длился этот самый (весьма вольный, должен признаться) пересказ, Лейта всё равно ждала каждой новой порции, как голодный ждёт миску, полную наваристого бульона.
И когда я закончил, попросила добавки. А то!