О моём перерождении в сына крестьянского 1

– Лейта, я – ничего не сделал. По лестнице развития каждый шагает сам. Это сделала ты.

Шторм усилился.

– Ещё одна ступень...

– Не удивлён. Твой потенциал должен был рано или поздно найти дорогу. Прорастая, тонкие стебли раскалывают камни.

Из-под ладоней, закрывающих её лицо, раздался ещё один смешок. Похожий на всхлип.

– А ты просто полил семечко, да?

– Наверно. Слушай, ты когда-нибудь летала?

– Что?

– Полёт. По воздуху. Я тут подумал: зачем нам долго и печально тащиться по земле, когда можно за пять минут долететь? То есть не за пять, но всяко быстрее, чем с этой платформой.

– Ты и так можешь... хотя чему я удивляюсь?

– Удивление полезно, от него растёт душа. Ну так что? Полетим или поползём?

– ...не хочу ползать.

– Тогда – оп!

Протянув руки своего бронескафандра, я достал Лейту с сиденья, как морковку с грядки дёрнул, и поставил её рядышком. После чего обернулся и принялся кроить-творить, пользуясь «материалом» платформы как исходным сырьём для создания новой конструкции.

Изменить форму плотной иллюзии легче, чем делать что-то с нуля, а пользоваться уже заложенной энергией – быстрее, чем выкачивать её из моря маны.

Накативший прилив вдохновения отхлынул спустя всего минут десять, оставив после себя вполне оригинальную конструкцию. Этакую помесь безмоторного биплана со стрекозой, преимущественно прозрачную, с широким «стеклянным» кокпитом и тремя парами разгонных колец: по одной за крыльями слева и справа и последней за хвостовым оперением. Причём все кольца – поворотные. Пусть они куда менее тяговиты, чем реактивные двигатели; но ведь и масса аппарата станет вполне иллюзорной, если я захочу... и можно дополнительно облегчить всё, что нужно, простенькими чарами Падение Пера.

В общем, магия делает вертикальные взлёт и посадку естественным выбором аэронавта.

– Готово, залезай.

– А это точно полетит?

– Точно-точно. Я уже испытывал нечто похожее, но в одиночку.

Ага. Похожее. Кратно более простое. Впрочем... чары Падение Пера, да. Магия делает лишними не только ВПП, но и парашюты. Не удивительно, что я её люблю!

Ещё минута – и разгонные кольца зашелестели, приминая траву. А безымянный аппарат, словно отлитый из стекла и акрила, взмыл вверх так же невесомо, словно подхваченный ветром сухой лист – и начал понемногу набирать горизонтальную скорость, не забывая и о подъёме вверх.

– Летим?

– Летим. Нравится?

– ...я ещё одну ступень получила.

– Самое забавное, что я тоже.

– Правда?

– Разумеется. Видимо, полёт с пассажиром достоин отдельной награды. Как и быстрая переделка готовых конструкций, и, может быть, что-то ещё. Например, завершение непростых переговоров

Или убеждение зажатого человека перестать сутулиться и расправить плечи. Даже если всей моей роли в этом, действительно, только семечко полить, а так-то у этого «семечка» интеллекта и, что важнее, гибкости – да чтоб мне хоть полстолько, я бы сразу ух!

Но это разом и смешно, и страшно. Если мои догадки верны, получается, что Лейта с её привычным прогибом под окружение просто не менее привычно, ещё и с прямой санкции главы рода прогнулась под меня – и разом хапнула столько равного, вне-иерархического общения, сколько раньше не видывала даже в мечтах. Да и видела ли вообще? Знала ли, что, оказывается, так тоже можно?

И смешно, и страшно.

– Но всё равно... четыре ступени за раз, четыре!

– Не рекорд.

– А?

– Я не так давно тоже взял четыре ступени разом. Правда, там скорее вышла глупость на грани самоубийства. Рискованные эксперименты с магией – они такие. Если выжить, награда хороша. Если.

Лейта хихикнула. Совершенно по-девчоночьи. Прямо не прабабушка, а двенадцатилетка.

– Наверно, я просто сплю. Да, это всё объясняет.

– Только не вздумай выходить из ветролёта и пытаться полетать рядом самостоятельно, как во сне. Я бы не хотел выскакивать следом в попытках тебя поймать.

– Но ты бы выскочил меня спасать?

– Конечно. Как же иначе?

– А почему?

– Потому что это правильно.

– Правильно – значит, соответствует правилу. Почему? Ты же хочешь свободы!

– А что такое свобода, а, Лейта? Думаешь, отсутствие правил, возможность делать что угодно?

– Я не знаю, что такое свобода... Научишь?

Не, это не двенадцать лет. Скорее, пять-семь. Этап почемучки.

– Э, нет. Тут как со ступенями: каждый поднимается сам. Твоя свобода – только твоя, тебе решать, какой она будет и какой нет. Но я могу сказать, что такое свобода для меня лично.

– Скажи!

– Тут, наверно, лучше начать издалека. Представь себе новорождённого младенца. Спящего. Есть у него свобода, как думаешь?

– Не знаю... Наверно, нет.

– Это если смотреть в моменте. Прямо сейчас этот младенец просто лежит и спит. Вся его свобода – чистый потенциал где-то там, в будущем. Он может вырасти героем, а может мерзавцем, может чему-то научиться, а может остаться неучем, может получить высокую судьбу, а может – смесь ничтожной и малой в разных пропорциях. Всё это дело будущего: вопрос выпадающих шансов, влияния со стороны, памяти крови, способной направить путь жизни по определённому руслу, и прочих факторов, которых слишком много, чтобы ограниченное сознание могло учесть их все разом. Но в настоящем наш младенец спит. И не может почти ничего, кроме как дышать... причём дышит не по своей воле, а потому что рефлекс такой.

Я немного увлёкся. Впрочем, учитывая обстоятельства – не удивительно.

– Но вот младенец просыпается. И открывает глаза. Это делает его немного свободнее, ведь теперь он имеет выбор: смотреть или не смотреть. И сразу другой: если смотреть, то на что? Мелочь и пустяк для взрослого, но для младенца это огромный шаг вперёд, великий выбор! Первый в жизни! И единственным он не останется, ведь скоро младенец научится шевелить руками и ногами. Потом ползать. Ходить. Бегать. Хватать вещи и бросать их. Играть. Портить и ломать. Рисовать и складывать. Говорить и работать. Его свобода растёт вместе с ним и его возможностями, не так ли? – я улыбнулся и добавил, понижая голос. – А уж если младенец откроет для себя магию...

– Понимаю. Значит, знание позволяет плести всё более сложные и разнообразные чары, а тем самым расширяет возможности – и увеличивает свободу.

– В точку! Больше знаний, глубже понимание. Сильнее и шире и тоньше магия. Обширнее выбор. Больше свободы. Это всё на одной прямой, следствия одной и той же посылки.

– А как же границы?

– Ну, самая главная граница формулируется просто. Не помню уже, кто это сказал, но сказано, на мой взгляд, очень верно: моя свобода заканчивается там, где начинается свобода другого. Поэтому плохо работает принуждение любого рода: мало того, что принуждающий отнимает часть чужой свободы, так он ещё и свою собственную этим ограничивает. Вместо того, чтобы делать что-то сам для себя, он теперь должен следить, чтобы кто-то другой что-то там делал или чего-то не делал. В паре из господина и раба свободы нет у обоих, точнее, она ограничена в сходной степени. Сюда же другое выражение: кто имеет раба, имеет врага. Поэтому древние гриннейцы отказались от рабства – и правильно сделали.