О, мой бомж
Шрифт:
– Она и по паху его, и по эго одной фразой зарядила, - хихикнул Калач.
– Я не о том, не факт, что она тебе правду сказала. Она просто хотела сделать так же больно, как было больно в тот момент ей.
Лютаев смотрел на меня внимательно.
– Ты чем-то очень обидел ее. И дело не в споре. Вспоминай, что ты ей наговорил, что она теперь тебя видеть не хочет.
– Да ничего такого я не сказал. Сказал все как есть, назвал вещи своими именами, - пожал плечами я.
– То есть ты сказал: «Ты, конечно, шлюха, но я тебя и такую возьму. Цени, какой я охуенный мужик».
– Лютый, что за
– И такая… - Лютый покачал головой. – Да пиздец ты умеешь предложения руки и сердца делать.
– Ты прям весь такой на опыте, - огрызнулся я.
– Да для этого и опыт не нужен. Это же элементарно. На ее месте после такого я бы тоже тебя по широкой дуге обходил. И вообще с чего ты взял, что она должна тебе радостно кинуться на шею и вприпрыжку побежать в ЗАГС? Может, у нее другие планы на жизнь? Может, у нее мужик другой есть? Может, ты не в ее вкусе и она подумала, на работе терплю этого урода, еще и дома терпеть? Да ну на хер его!
Я плеснул в бокал коньяк и залпом осушил его.
– Ну ты и сволочь, Лютый! Умеешь настроение поднять.
– У меня вопрос, - поднял руку Калач, - а ребенок тебе правда нужен или ты его, как средство манипуляции использовать?
– Нормально ты сейчас загнул. Это мой сын. Мой. Понимаешь. Вылитый я. И внешне, и характер мой. Такой пацан забавный. И смышленый, и общительный. Как бы у нас с Катей ни сложилось, я все равно буду с ним проводить время. Он должен знать, что у него есть отец. Не выдуманный Катей, а настоящий. И в свидетельстве о его рождении будет стоять моя фамилия независимо от того, захочет Катя или нет.
Глава 59
Вечером мама привела домой Даньку. Я успела вернуться от Ленки незадолго от их прихода. Естественно, от мамы не укрылось мое состояние.
– Что-то случилось? – спросила она, подловив в коридоре.
Данька ковырял кашу на кухне, и мог бы услышать наш разговор.
– Случилось, - негромко ответила я, мотнув головой в сторону гостиной, намекая на то, что нам лучше поговорить там.
– Тебе стоит присесть.
Мама села на самый краешек дивана, настороженно глядя на меня.
– Я уволилась, - собравшись с духом, сообщила я.
– Но Катя, - мама прикрыла ладонью рот, - как же так? Такая работа, такая зарплата. О чем ты вообще думаешь? Как дальше жить собираешься?
– Мам, у меня произошел конфликт с моим начальником. Очень серьезный конфликт.
– И что? Надо быть мудрее. Ты же прекрасно знаешь «ты начальник – я дурак, я начальник – ты дурак». Надо как-то сдерживаться. Так ты нигде работать не сможешь.
– Мам, я и так сдерживалась. Я очень дорожила этой работой, но всему есть предел.
– Не бывает таких ситуаций, когда нельзя смолчать. Но тебе надо же было свое «я» показать. Стояла бы да кивала бы головой. Ну говорит он и говорит, а ты молчи. Выговорится, сказала, что все поняла и ушла.
– Мам, вот не надо, а. Сама-то ты сколько поработала в своей жизни. Дяде Гере спасибо скажи, что пахал, а ты дома сидела.
Зря я это сказала, потому что мама тут же переменилась в лице. Менторский
тон превратился в обиженный.– Ну вот и дожила я до упреков. Спасибо, дочка. Всегда помочь стараюсь. Каждый будний день через полгорода по два раза мотаюсь сюда и обратно. Как Савраска по пробкам. Чтобы у дочери возможность на нормальную работу ходить была. А теперь ни работы, и мать с ног до головы обосрана.
– Мам, я очень ценю то, что ты делаешь. Не говори так, пожалуйста.
– Ценила бы, вцепилась бы в эту работу зубами. Люди, знаешь как, за хорошие места держатся.
Я бы могла сказать маме правду. Но она бы точно себя накрутила до сердечного приступа. И дядя Гера пострадает от ее причитаний. Драматизировать мама умеет. Да и не поверила она бы, что такое вообще возможно. Ленка вон в нашей ситуации даже с бутылкой еле-еле разобралась. Но у нее психика крепкая.
Конечно, я не ожидала, что мама воспримет мое увольнение в штыки. Мне казалось, что она хорошо знает, что просто так я никогда бы не ушла с хорошо оплачиваемой должности.
Я рассчитывала, если не на поддержку, то хотя бы на понимание. А выслушивать ее обвинения было очень тяжело. Одно радовало, что это ненадолго. Сейчас она побушует, а потом отойдет.
Сейчас она сидела, сгорбившись и закрыв лицо рукой. Она гордилась мной, что у меня получилось устроиться на такую работу, всем хвасталась, какая я умница, а теперь все мечты насчет меня пошли крахом.
– Мам, ты завтра сможешь отвести Даню в садик? – мой вопрос вывел ее из раздумий.
– А зачем? Ты же у нас безработная теперь. Вот и води сама, - вспылила она.
– Мне нужно подать заявление об увольнении.
– А-а-а, так ты еще и не уволилась, оказывается. Вот и не дуркуй. Завтра придешь на работу и делай вид, что ничего не произошло. Я приеду тогда, как обычно, и Данечку в сад отведу, - улыбнулась мать с облегчением.
– Нет. Уже все решено. Есть такие вещи, с которыми мириться нельзя.
– Ну, как знаешь. Разбирайся сама, значит.
Она решительно поднялась с дивана и прошла в коридор. Пыхтя и всем своим видом выражая недовольство, нацепила свою дубленку, надела смешную меховую шапочку советских времен и посмотрела на меня так, будто ждала, что я наконец одумаюсь.
Не дождавшись, крикнула Дане:
– Внучок, я пошла!
Данька выскочил к ней и повис на шее.
– До завтла, - чмокнул ее в морщинистую щеку.
– А вот завтра мы можем и не увидеться. От мамы твоей это зависит, - она многозначительно посмотрела на меня и погладила Даню по голове. – Если передумаешь, позвони мне, чтобы я успела доехать.
Мама уехала, а я включила Дане мультики, закрылась в спальне и заплакала.
Успокоившись, взяла телефон и позвонила Михаилу Антоновичу:
– Не разбудила, Михаил Антонович?
– Да время еще детское, Катенька. Случилось что?
– Надо с Данькой завтра с утра посидеть. Если его не будить, то он до моего приезда может и не проснуться. Просто одного я его не оставлю. Сможете выручить?
– Так, а сколько по времени надо посидеть?
– С семи до девяти утра. Надеюсь, что уложусь за два часа.
– Садик не работает, что ли?
Я не стала врать Антонычу.
– Я заявление собралась подавать на увольнение.