О носах и замка?х

Не жизнь, а сплошное неудобство — практически лишения! И тут еще это напоминание от Фиша, его очередная насмешка… Они не только не поймали его и не остановили его злодейства, позволив ему обвести их вокруг пальца, так, помимо этого, он, Натаниэль Френсис Доу, еще и угодил в крайне неприятную ситуацию с Братством крысоловов. Они не забудут то, что он обещал им, и явятся за этим при первой же возможности. А Блохх… все еще не пойман и, без сомнения, прямо сейчас планирует какую-нибудь очередную мерзость…

На душе скребли кошки, а чувство безнадежности стало затягивать доктора своей незримой поволокой.

— Ну ладно! — буркнул Натаниэль Доу, развернулся и направился обратно к лестнице. — Если это правда, и шоколад действительно работает, то от одного кусочка хуже не будет…

Хотя бы пару крошек счастья. Ему это сейчас было крайне необходимо.

Он спустился вниз и пораженно замер. По гостиной носилось взбалмошное и сумасшедшее существо в нежно-голубом платье. Полли Трикк кружилась в танце, и казалось, она даже не касается пола своими изящными туфельками. Она в любой момент грозила подпрыгнуть повыше и взмыть под потолок гостиной. Радостный смех наполнил дом доктора Доу. Этот смех… звонкий, чистый, идущий словно из самого сердца.

Доктор сразу же понял, что произошло. Он бросил быстрый взгляд на журнальный столик. Там лежала одна лишь одинокая обертка от шоколадки. Он ведь оставил ее на какую-то секунду! Как это возможно?

Полли Трикк подлетела к нему.

— Какой замечательный вкус! Какой замечательный день! И какой замечательный, вы, доктор!

Он не успел опомниться, как она поцеловала его в щеку и продолжила кружиться по гостиной, что-то напевая.

Натаниэль Доу застыл. Всего на мгновение…

— Подлый Фиш, — прошептал он, развернулся и направился в свой кабинет. Письмо требовало уточнений и исправлений. Нет, будет лучше всего, если он все еще раз перепишет.

Натаниэль Доу неожиданно почувствовал странное недомогание и схватился за перила лестницы. Внутри у него разливалось что-то горячее, обжигающее…

Он обернулся и поглядел на кружащуюся по гостиной Полли.

***

— Мы прибыли, мадам! — сообщил человек за рычагами. — Хартвью, дом номер двадцать семь.

Мисс Кэрриди вышла из черного в тонкую белую полоску экипажа, ступив на замусоренный тротуар Тремпл-Толл. Улица Хартвью соседствовала с самой широкой улицей Саквояжного района и, как это часто и бывает, походила на ее изнанку. Прямо на тротуаре грызлись две облезлые, покрытые оспинами собаки, повсюду валялись консервные банки и обрывки газет, там и здесь бегали крысы. Прямо из стены дома в нескольких шагах от того места, где остановился экипаж, отрастал, словно уродливая ржавая опухоль, циллиндрический бак с коптящими трубами, выплевывающими в воздух грязно-бурое облако какой-то зловони.

Мисс Кэрриди словно не замечала происходящего кругом.

— Я вас жду здесь завтра в шесть тридцать утра, Бергин, — сказала она, и хмурый тип в тяжелом пальто с пелериной уточнил:

— Не в семь? Мистер Портер обычно…

Мисс Кэрриди было достаточно лишь чуть приподнять бровь, чтобы он замолчал.

— В шесть тридцать утра, мадам, — сказал банковский экипажник, и госпожа управляющая коротким кивком позволила ему удалиться.

Она дождалась, когда экипаж уедет, бросила пристальный взгляд на темные окна своей квартирки над захудалым кафе «Занавес Смугли», но не стала подниматься. Вместо того, чтобы вознаградить себя сахарной тарталеткой и бокалом шерри за успешно проведенное смещение мистера Портера и собственное повышение, она двинулась вдоль по улице.

Мимо пробежали двое бездомных мальчишек, за ними гнался жирный констебль с одышкой и форменным криком «Ну только попадитесь мне!», навстречу прошла женщина с чахоточным лицом, катившая жутко скрипучую коляску с отвратительно воющим ребенком внутри. Из окон, мимо которых шла мисс Кэрриди, долетали крики чьей-то ссоры.

У «Обувной лавки Доуза» госпожа управляющая банка свернула на Сепсинн, или как ее называют местные, «Слизень» из-за мерзкой желтоватой слизи, похожей на гной, которой неизменно полны водосточные желоба у тротуаров. Высокомерно вздернув голову, она прошла мимо торговцев, разместившихся со своими прилавками под навесами по обе стороны улочки, и демонстративно проигнорировала их оклики с просьбой купить «Самых свежих каракатиц» и «Самый яркий светильный газ»; у одного из местных дельцов рядком висели дубинки и трости для побивания жен — довольно ходовой товар в этой части города.

Дойдя до конца переулка, мисс Кэрриди двинулась через узкий лаз Кривотолок, крепко прижимая к себе ридикюль: здесь обретались различные отбросы, считающие, что им позволено приставать к беззащитным женщинам. Вот только она была далеко не беззащитной, и в ридикюле был спрятан дамский пистолет, который она с удовольствием пустила бы в ход. Но уличные проходимцы сейчас были заняты какой-то другой мисс, забредшей в их логово. Под приглушенные женские крики, раздающиеся из какой-то подворотни, она беспрепятственно преодолела лаз Кривотолок и вышла на задымленную и запруженную экипажами Бремроук.

Мисс Кэрриди поднялась по ней вверх на два квартала и свернула в узкий и темный даже днем переулок Фейр. Дойдя до тупика, она оглянулась — слежки не было. Достав из ридикюля ключи, она отворила дверь «Лавки игрушек мистера Гудвина» и под звон колокольчика скрылась внутри. Не став задерживаться в самой лавке, госпожа управляющая банка направилась к двери за стойкой. Прошла в задние помещения. Кто-то услышал ее шаги и забился в двери спальни.

Мисс Кэрриди подошла к большому овальному зеркалу на стойке. Сорвав с него полотно, она замерла, любуясь своим отражением.

— Добро пожаловать в «Ригсберг-банк», — сказала она в своей высокомерной холодной манере, в которой приветствовала различных безнадег у ее стола, и закрыла глаза.

Мисс Кэрриди сделала глубокий вдох, уняв колотящееся сердце.

— Добро пожаловать в «Ригсберг-банк», — снова сказала она, и голос ее изменился. Он стал глуше и глубже. Теперь ее губами будто бы говорила насквозь прокуренная кабаре-дива из таких див, что «Да я уже пела на этой сцене, когда ты еще пачкала свои детские панталончики, соплячка!».

— Добро пожаловать в «Ригсберг-банк», — повторила она, и ее голос изменился в очередной раз. Он стал еще ниже, чуть более хриплым, хотя казалось бы, что дальше некуда. Так могла бы говорить какая-нибудь торговка рыбой, дни напролет рвущая глотку у канала: «Сточные сомы — всего за десять фунтов! За восемь — без голов! Вам даже не придется от них отбиваться!».

— Добро пожаловать в «Ригсберг-банк», — сказала она в очередной раз, и ее голос больше не был женским. Это был глубокий баритон, но этого было недостаточно.

— Добро пожаловать в «Ригсберг-банк», — сказала мисс Кэрриди тягучим, шелестящим и крайне неприятным голосом, который мог принадлежать любому существу, заслуживающему именование «тварь» и прозвище «мразь».

Она положила ридикюль на кресло и сняла очки. После чего запустила пальцы в волосы на затылке и одним движением сняла парик. Под ним на голове оказался шов на коже, туго зашнурованный, как ботинок. Ловко орудуя пальцами с длинными ногтями, госпожа управляющая банка развязала шнуровку, и туго натянутая кожа лица послабла. Сама форма ее лица при этом изменилась, она помассировала его, повела челюстью, поморщилась, разминая занемевшие мышцы.