О Пифагоровой жизни

(227) Поэтому долгое время широко не разглашалось ничего достойного упоминания, и то, что преподавалось и изучалось, было известно лишь в стенах школы. В присутствии посторонних, так сказать непосвященных, если это и случалось, то они объяснялись друг с другом инсказательно, посредством символов, следы которых до нашего времени сохранились в известных выражениях, например, «огня ножом не разгребать» и тому подобных, которые в буквальном смысле напоминают старушечьи наставления, а после разъяснения удивительно полезны тому, кто их понял. Но самой главной заповедью относительно мужества является конечная цель пифагорейцев

(228) — защитить и освободить от стольких темниц и оков плененный с рождения ум, без которого никто вообще не может познать ничего разумного, ничего истинного и не может ничего воспринять посредством какого-либо чувства. Ведь, по их словам, «ум все видит и слышит, а остальное глухо и слепо». Вторая по значению заповедь такая: прилагать все усилия к тому, чтобы ум наконец очистился и всячески подготовился таинствами наук, и тогда приобщить его к полезному и божественному учению, внедрив в него знания, чтобы ум не боялся отвлекаться от телесных предметов и чтобы, ведомый к бестелесным предметам, не отводил бы от них взгляда из-за их слишком яркого блеска и не обращался бы к страстям, пригвоздившим душу к телу, и чтобы он вообще был недосягаем для всех чувственных и низменных страстей. Ведь укрепление духа в этих страстях и возвышение над ними было проявлением совершенного мужества. Итак, пусть все сказанное будет для нас свидельством мужества Пифагора и пифагорейцев.

ГЛАВА XXXIII

(229) Пифагор исключительно ясно учил согласию всех со всеми: богов с людьми — через благочестие и умелое им служение, основоположений — друг с другом, и вообще души с телом и разумной ее части с неразумными — через философию и согласное с ней умозрение, людей — друг с другом: сограждан — через разумное соблюдение законов, иноплеменников — через соблюдение естественного права, мужа с женой, детьми, братьями и домочадцами — через неиспорченный дух единения, — одним словом, дружеское согласие всех со всеми и, более того, с неразумными животными — через справедливость, природную взаимосвязь и обходительность, и к согласию смертного тела с самим собой путем примирения и умиротворения скрытых в нем противоборствующих сил — через здоровье и способствующие здоровью образ жизни и благоразумие в подражание согласию космических элементов.

(230) Все это вместе называется одним и тем же словом «дружба», и, по общему признанию, первым, кто придумал это слово и ввел его в употребление, был Пифагор. [187] Он так научил этой замечательной дружбе своих слушателей, что даже теперь тех, кого объединяет крепкая дружба, многие называют пифагорейцами. Теперь следует рассказать о методах воспитания и о наставлениях Пифагора также и в отношении дружбы, которые он применял к своим ученикам. Эти мужи призывали изгонять дух соперничества и вражды из истинной дружбы, а также из любой дружбы, если это возможно, а если нет — то по крайней мере из дружбы с отцом и вообще со старшими, также и из дружбы с благодетелями. Ибо состязание или спор с ними под влиянием гнева или какой-нибудь другой страсти не способствуют сохранению этой дружбы.

187

187 Ср. выше, 69–70.

(231) Они говорили, что в дружбе должно быть как можно меньше ран и язв. Это происходит в том случае, если обе стороны умеют уступать и смирять свой гнев, но особенно если это делает младший, находящийся в каких-либо из указанных отношений. Исправления и наставления, которые они называли «настройкой», старшие должны производить над младшими, по их мнению, с большой благожелательностью и осторожностью, и при наставлениях следует проявлять большую заботу и участие, тогда наставление будет приличным и полезным.

(232) Из дружбы никогда не нужно изгонять доверия — ни в игре, ни в занятиях. Ведь нелегко сохранить дружбу, если однажды в отношения тех, кто называет себя друзьями, вкрадется ложь. Не нужно отказываться от дружбы из-за несчастья или обнаружив свою неспособность в чем-то другом, ибо отказ от друга и дружбы оправдан только из-за его большой испорченности и неисправимости. [188] Никогда не следует начинать вражду с людьми не совсем дурными, но если она началась, держаться достойно и твердо, если нрав враждующего не переменится и у него не появится благоразумие. Враждовать нужно не на словах, а на деле: законно и справедливо быть врагом, если воевать, как человек с человеком. По возможности никогда не следует провоцировать раздор, и нужно более всего опасаться быть его причиной.

188

188 Ср. выше, 101–102.

(233) Если собираешься вступить в настоящую дружбу, то, как они говорили, следует как можно больше вопросов разрешить и распределить, и это следует рассудить правильно и не случайно и соотнести с нравом каждой стороны, чтобы ни одна встреча не была незначительной и случайной, и чтобы соблюдались уважение друг к другу, единомыслие и порядок, и чтобы случайно, порочно и ошибочно не вспыхнула бы какая-либо страсть, например гнев или желание. То же касается прочих страстей и настроений. Можно понять, что они не случайно прекращали дружбу с посторонними, но всячески сторонились и остерегались их, а прочную дружбу между собою верно сохраняли в течение многих поколений. Это ясно из того, что Аристоксен, как он пишет в своем сочинении «О пифагорейской жизни», узнал от сицилийского тирана Дионисия, когда тот, лишившись власти, преподавал грамматику в Коринфе.

(234) Аристоксен [189] рассказывает следующее: «Эти мужи как можно более чуждались жалоб, слез и подобных вещей. [190] Итак, Дионисий, лишившись власти и прибыв в Коринф, часто рассказывал нам историю о пифагорейцах Финтии и Дамоне. Речь шла о поручительстве за смерть. Это случилось так. Дионисий говорил, что некоторые из его окружения часто упоминали пифагорейцев, бранили и высмеивали их и называли хвастунами, говоря, что с них слетела бы эта важность, притворная верность принципам и бесстрастие, заставь их кто-нибудь испытать настоящий страх.

189

189 Аристоксен из Тарента(354–300 гг. до н. э.) — философ, историк и теоретик музыки, ученик Аристотеля и пифагорейцев.

190

190 р. выше, 198.

(235) Так как другие им возражали и возник спор, то против Финтия и тех, кто его защищал, был устроено следующее. Дионисий, призвав Финтия, сказал в присутствии одного из обвинителей, что стало известно, что он состоит в заговоре против него, Дионисия, и присутствующие подтвердили это, так что негодование Дионисия выглядело очень правдоподобным. Финтия поразили эти слова. Но так как сам Дионисий точно сказал, что это было тщательно проверено и он должен умереть, Финтий ответил, что если таково его решение, то он просит предоставить ему оставшуюся часть дня, чтобы уладить домашние дела, свои и Дамона. Эти мужи жили вместе и все имущество у них было общее, а Финтий, как старший, большую часть домашних дел взял на себя. Поэтому он хотел, чтобы его отпустили под поручительство Дамона.

(236) Дионисий сказал, что он был удивлен этим и спросил, найдется ли такой человек, который останется поручителем смерти. Когда Финтий сказал, что найдется, то послали за Дамоном. Он явился и, услышав о том, что произошло, сказал, что он ручается за Финтия и будет ждать, пока тот не возвратится. Конечно, Дионисий, как он говорил, был искренне поражен этим; а те, кто с самого начала устроил это испытание, смеялись над Дамоном, что его бросили в беде, и острили, что его оставили взамен как лань [191] . Но уже на закате дня Финтий явился, чтобы умереть, и все были этим поражены и покорены. Дионисий, как он говорит, обняв и поцеловав этих мужей, просил принять его третьим в их дружеский союз, но они решительно отказались это сделать, несмотря на его настоятельные просьбы».

191

191 Здесь Ямвлих намекает на миф о жертвоприношении Ифигении, дочери царя Агамемнона, Артемиде. Богиня в последний момент спасла Ифигению и сделала ее жрицей в своем храме в Тавриде, а взамен ее на жертвеннике оказалась лань.

(237) Аристоксен говорит все это как сведения, исходящие от самого Дионисия. Говорят, что пифагорейцы, даже не зная друг друга, стремились оказать дружескую помощь тем, кого они никогда не видели, если получали какое-либо свидетельство того, что это приверженцы того же самого учения. Поэтому, учитывая такие поступки, не кажется невероятным, что благородные люди, даже живущие на разных концах земли, друзья еще до того, как познакомятся и разговорятся. Говорят, что один пифагореец после долгого и безлюдного пути завернул на постоялый двор. От усталости и по другим причинам он заболел долгой и тяжелой болезнью, так что у него закончились съестные припасы.