О секретаре и его начальнике

– Давай, Толь… давай его вместе отметим?

Толик разглядывал своего начальника и диву давался. Сидит, стесняется, как девушка на выданье, водит пальчиком по краю стола. А ведь мужику уже за тридцатник!

– Ну, если ты хочешь… только, Макс, давай без всей этой романтической хуйни, ладно? Посидим дома, выпьем пива, может, кино посмотрим. И в койку.

Максим покраснел еще сильнее и закивал.

– Если это все, то я пошел работать.

Толик вышел, краем уха улавливая шепот – Максим пошел с рыбками совещаться. Наверное, хочет запороть ему праздник… черт возьми.

***

Валентинов день Толик проклял.

С самого утра к нему косяком потянулись сотрудники с поздравлениями, наставлениями и пожеланиями. Это было ужасно. Все в холдинге знали, что он гей. Если раньше у него была хоть какая-то надежда, что кто-то не знает, то теперь и она исчезла. Все. Жизнь кончена, решил про себя Толик, садясь за компьютер с намерением отвлечься от насущных проблем работой. На приходящих рявкал не хуже злой собаки, так что к обеду (то есть к моменту появления начальства) распугал всех.

Поэтому Максима Дмитриевича в приемной он встретил злобным взглядом и гробовым молчанием в ответ на радостное приветствие. Максим, надо отдать ему должное, сразу просек, что что-то не так, и прошмыгнул к себе в кабинет.

Пробыл в кабинете он недолго – ровно столько, сколько было нужно, чтобы снять с себя верхнюю одежду и оставить сумку. Затем отбыл на свой ежедневный обход территории.

Толик уже через полчаса слышал шумные поздравления, песни и пляски, шутки и прибаутки. Мда. Кому-то весело.

Его же съедала тоска. Толик, конечно, не думал, что все будут делать вид, что не знают об отношениях своего начальника с секретарем. Но вот так открыто выражать одобрение… уму непостижимо. Он нахмурился. Тут какое-то явное противоречие.

С одной стороны, он, вроде как, гей (снова поморщился). Или не гей? Ему же нравится всего один мужчина в этом смысле (да-да, только один, он ведь пытался представить себя с кем-то еще и не смог – было дело). А так ему всегда девушки нравились (только сейчас с этим напряженка, да). И что его пугало больше всего в том, что он гей? Что другие узнают и не одобрят? Забьют насмерть?

Так вот, пожалуйста, другие знают и одобряют. И не то что бить не думают, думают забросать валентинками в честь этого. И что ему не нравится?

Пожалуй, не нравится ему то, что все лезут в его жизнь. Все, кому не лень (а не лень, как оказалось, всем). А он просто не такой человек, который привык быть на виду. Вот ему и плохо теперь.

Вторая половина дня прошла более спокойно. Толик привел мысли в относительный порядок и ждал, когда же закончится этот трудный день. В половине шестого едва уловимой тенью Максим Дмитриевич проскользнул в свой кабинет и там затаился.

Без четверти шесть в приемную осторожно вошел Иван, огляделся по сторонам и тихо спросил:

– Можно?

Толик кивнул, чтобы не сказать очередную грубость.

– Это тебе, - Иван подбежал к столу, сгрузил кучу валентинок перед охреневшим Толиком и унесся обратно, спасая свою жизнь.

Толик посидел в ступоре с минуту. Потом стал разгребать цветные бумажные сердечки. Одна из них была от Антонины с пафосной надписью: «Любовь – величайшая тайна в жизни. Желаю разгадать эту тайну». Иван тоже прислал. Несколько валентинок от девчонок из бухгалтерии, отдела дизайна, парочка от менеджеров по работе с клиентами. Один анонимный доброжелатель отправил ему черную валентинку с черепом и надписью: «Любовь зла, полюбишь и мужика».

Остальные… раз, два… девяносто три штуки тоже были анонимные (типа), все подписанные одной рукой с разными пожеланиями вроде: «Любви», «Счастья», «Здоровья» и проч. Каждая из них содержала в себе такое простое, односложное пожелание, и каждая была подписана «М.»

Толик, считавший себя настоящим мужиком, не способным на сантименты, вдруг умилился. Ведь это же Максим. Его Максим.

– Поедем домой? – Максим, оказывается, стоял рядом уже какое-то время и робко смотрел на него.

Толик кивнул, под пристальным взглядом собрал все девяносто три валентинки и сложил в свою сумку. Не надо, чтобы кто-то их видел. И не потому что стыдно, когда о тебе все знают… а потому что личное. Только их с Максимом дело.

***

Несмотря на все сопротивление Толика, вечер вышел романтичным. Они расположились в квартире Максима на полу в зале, перед телевизором, который показывал им какую-то глупую комедию. Пили пиво и закусывали сыром-косичкой. Сидели близко-близко, соприкасаясь плечами, чувствуя тепло друг друга. И Толик млел.

– Сегодня особенный день, - сказал Максим, когда пошли титры.

Толик умиротворенно кивнул. Несмотря на все закидоны любовника, находиться с ним рядом было… хорошо. Уютно. Приятно. Желанно.

– Сегодня ровно четыре года моему холдингу.

Толик вскинулся.

– Что? Серьезно?

– Да, - Максим улыбнулся. – Поэтому и название такое – «Валентин».

– Ого… это… я не знал.

– Теперь знаешь. И еще… - Максим замялся на мгновение. – Знаю, ты не хотел… но я все равно приготовил тебе подарок.

Максим нерешительно вынул из-под дивана подарочный пакетик. Подержал его в руках и густо покраснел.

Толик спохватился, не обращая внимания на оробевшего Максима.

– Я тоже тебе приготовил!

Он сбегал в прихожую, где из сумки достал свой подарок, и торжественно вручил его Максиму.

– Держи! От всей души!

Максим на время забыл обо всем и стал его разворачивать. Маленькая яркая коробочка открылась, и глаза его заблестели.

– Это… это… Тоооль!

– Да, - усмехнулся Толик. – Это называется «факсимиле». Теперь ты можешь на меня молиться.

Тут Максим не удержался, полез целоваться, и на время они забыли обо всем, предавшись разврату прямо на полу гостиной.

Что касается подарка для Толика… Толик в жизни не наденет эти красные стринги, он так и сказал Максиму. И пригрозил, что наденет их ему на голову, если тот будет настаивать.

История одиннадцатая. Муж в командировке

У Максима такая нежная, бархатная кожа… так приятно ее ласкать, целовать и вылизывать… он гладко выбрит везде, как девочка.

– Ах…

И стоны издает такие же нежные, тонкие, тихие. Толик накрывает приоткрытый рот своими губами, награждая владельца всей этой с ума сводящей шелковой кожи влажным, распутным поцелуем. Язык надо засунуть глубоко в рот, чтобы он начал задыхаться, чтобы чувствовал его… припечатать бедрами ерзающее под ним тело…