О тех, кто предал Францию

Даладье не заставил просить себя дважды. Французский посол в Берлине Франсуа Понсе получил назначение г. Рим. Он был заменен Робером Кулондром, который был до того французским посланником в Советской России.

В Москву был направлен дипломат меньшего ранга — Наджиар. Боннэ воспользовался этими дипломатическими перемещениями, чтобы вручить управление бюро печати на Кэ д'Орсэ некоему ничтожеству — Бресси, чья свояченица была на короткой ноге с одним национал-социалистским дипломатом.

На очередном съезде радикал-социалистов в октябре Даладье резко выступил против коммунистов. Собрание вынесло решение, согласно которому Народный фронт официально объявлялся несуществующим. Зарево грандиозного пожара в марсельском универсальном магазине, приведшего к многочисленным человеческим жертвам, послужило как бы зловещим фоном для этого собрания радикалов.

Вернувшись в Париж, Даладье перетасовал свой кабинет. Злополучный министр финансов Маршандо, ровно ничего не подозревавший, перешел в министерство юстиции. Честолюбивый Поль Рейно стал министром финансов. Его приятельница, графиня Элен де Порт, предсказала мне эту перетасовку за четыре дня до того, как она состоялась.

После Мюнхена прогерманская пропаганда во французских политических кругах, в гостиных и редакциях стала развиваться с удвоенной энергией. Франко-германский комитет, в котором заместитель премьера Камиль Шотан обменивался любезностями с Абетцом, наводнил страну роскошными изданиями, восхвалявшими франко-германскую дружбу. Парижские киоски были заполнены гнусными антисемитскими брошюрами. Г-жа Боннэ изощрялась в дешевых антисемитских остротах не только в снобистских салонах, но и у своего парикмахера и во время своих поездок по магазинам. Фавориты Дорио распространяли удешевленное, тщательно подчищенное французское издание книги «Mein Kampf», титульный лист которой гласил, что она отпечатана в Германии. Антикоминтерновское бюро в Женеве фабриковало тоннами памфлеты против франко-советского пакта.

Искусно сдабривая ложь полуправдой, жонглируя опровержениями и сенсациями самого противоречивого свойства, действуя подкупом, Жорж Боннэ усиленно снабжал правую печать материалом, бичующим так называемых «торговцев войной». Печатались самые невероятные и вздорные выдумки, лишь бы только они были направлены против жалких остатков Чехословакии, против республиканской Испании или против Советской России. Правая печать не теряла времени на рассмотрение ни их правдоподобности, ни источника. Кампания против так называемых «fausses nouvelles» стала неотъемлемой принадлежностью печати сторонников «умиротворения». Председатель сената Жанвене пустил в ход фразу, которую пофранцузски можно было понять двояко: в том смысле, что Боннэ — величайший опровергатель новостей, и в том, что он — величайший лжец. В парламентских кулуарах без конца толковали о лживости Боннэ. Один депутат, намекая на старую французскую поговорку, утверждающую, что у лжеца нос растет по мере того, как он лжет, постоянно встречал меня словами: «Вы заметили, у Жоржа нос опять вырос!»

Раздраженный личными нападками печати, выступавшей против «умиротворения», и взбешенный недружелюбной позицией большинства иностранных корреспондентов, Боннэ жаждал мести. Он попросил министра внутренних дел выслать трех руководящих английских корреспондентов, в числе которых был и Кэдет из «Таймса». Вина Кэдета заключалась в том, что в одной из своих статей он намекнул на применяемую Боннэ технику лжи. Министр Сарро отказался выполнить требование Боннэ из боязни дипломатических осложнений. Тогда фашистский еженедельник «Гренгуар», щедро субсидируемый Кэ д'Орсэ, стал давать один залп за другим по иностранным журналистам.

Затем выступил со своим предложением Лаваль. В сенатской комиссии по иностранным делам он потребовал, чтобы франко-советский пакт о взаимной помощи, который он сам заключил, был денонсирован. Он с сочувствием остановился на замыслах Гитлера, направленных против Советской Украины, которые, по его утверждению, Франция может только приветствовать. Ободренная внушениями Кэ д'Орсэ, газета «Матэн», вскоре поддержанная многими другими газетами, с большим увлечением описывала приготовления Гитлера к украинскому походу. Крошечная столица Прикарпатской Украины (в то время еще принадлежавшей Чехословакии) была наводнена специальными корреспондентами французских газет. Их рассказы изобиловали подробностями о деятельности национал-социалистов в этой отдаленной области, которой предстояло послужить трамплином для нападения на Советскую Украину. Слушая их, можно было подумать, что германо-советская война уже на пороге.

В этой атмосфере нервности и беспокойства новый министр финансов Поль Рейно обнародовал свои черзвычайные декреты. Они взвалили на плечи народа еще более тяжелый груз. Подоходные и косвенные налоги сильно возросли. Папиросы, автобус и метро, почтовые услуги и телефон вздорожали. 40-часовая неделя была фактически отменена. Сверхурочный труд стал принудительным. Полтора миллиона железнодорожников и государственных и муниципальных служащих оказались в руках так называемого «комитета топора». Не менее ста тысяч человек лишились заработка. Рабочие встретили это новое положение вещей с возросшим негодованием.

Вскоре итальянская палата депутатов оказалась свидетельницей бурного взрыва антифранцузских чувств. Во время речи графа Чиано фашистские депутаты вскочили со своих мест с криками: «Джибути — Корсика — Ницца!» Бледный, окаменевший, глядел французский посол в Риме Франсуа Понсе на это инсценированное требование французской территории, встреченное благосклонными улыбками на правительственных скамьях. Франсуа Понсе не покинул своей дипломатической ложи.

Боннэ поспешно созвал дипломатических корреспондентов. Он умолял их не придавать событию чрезмерного значения. Он утверждал, что оно не выражает официальной итальянской точки зрения. В тот вечер его подручные объехали парижские редакции, чтобы убедиться, что эту новость замолчат. За немногими, почетными, исключениями, газеты последовали указанию Боннэ.

30 ноября в Париже были мобилизованы полиция и войска. Началась 24-часовая всеобщая забастовка. Профсоюзы с промюнхенским руководством оказали ей лишь прохладную поддержку, и — случай, не имеющий прецедента, — о забастовке было объявлено за четыре дня. Это дало правительству возможность подготовить крутые контрмеры. Все бастующие гражданские служащие были поставлены под угрозу немедленного увольнения; так же поступили и с железнодорожниками. Профсоюзные лидеры не включили коммунальные предприятия Парижа в число бастующих предприятий.

Вечером Даладье выступил по радио. Это была речь победителя. К забастовщикам были немедленно применены суровые репрессии. Тысячи были уволены. Сотни арестованы и осуждены без следствия и суда.

В начале декабря Иоахим фон Риббентроп прибыл во французскую столицу. Подписание франко-германской декларации, содержащей обоюдное признание существующих границ окончательными, было обставлено очень торжественно. Этот новый «клочок бумаги» рекламировался при помощи кинолент, радиовещания и газетных статей.

Мало-помалу происходящие в Италии антифранцузские демонстрации стали известны во Франции, несмотря на все усилия замолчать их. Они вызвали всеобщее негодование. Даже высшие деловые круги, обычно симпатизирующие методам Муссолини, нашли эти претензии на французские владения чрезмерными. Их мысль всегда заключалась в том, чтобы откупиться от диктаторов, предоставив им проглатывать малые страны, хотя подобная политика таит в себе определенную опасность. Но они считали, что требование французских территорий, возникшее столь скоро вслед за Мюнхеном, нарушало молчаливое соглашение. И они насторожились. Суэцкая компания на своем годичном собрании заняла непримиримую позицию по отношению к посягательствам Италии на канал. Это вызвало следующую остроту Манделя: «Теперь мы можем быть спокойны. Суэцкая компания собирается спасти честь Франции,—разумеется, вместе с дивидендами, как обычно».

Министры — противники Мюнхена—потребовали, чтобы против итальянских провокаций были предприняты официальные шаги. И вот палата оказалась свидетельницей клятвенных заверений «миролюбца» Боннэ. Он обошел молчанием тот факт, что Италия денонсировала римское соглашение, подписанное Лавалем в январе 1935 года. Взамен он заверил, что «ни дюйма французской территории не будет уступлено». Депутаты мрачно улыбались новой шутке, пробежавшей по рядам: «Похоже на то, что Боннэ подкуплен французским правительством!»