О тех, кто предал Францию

Даладье, разумеется, реорганизовал свой кабинет. Наконец-то, с большим опозданием, Жорж Боннэ был удален из министерства иностранных дел. Даладье взял и этот портфель себе. Боннэ перешел в министерство юстиции, где он укрывал от преследований агентов «пятой колонны».

Около середины сентября мой редактор получил достоверные сведения о том, что Боннэ создал солидный фонд, предназначенный для ведения кампании за соглашение с Германией. Это движение возглавлялось двумя группами политических деятелей. Около пятнадцати депутатов группировалось вокруг Марселя Деа. Человек тридцать других парламентариев образовали вторую группу вокруг бывшего премьера Лаваля и Адриена Марке, депутата и мэра Бордо. Боннэ был чем-то вроде связиста между обеими группами. Он и Лаваль в основном финансировали все эти интриги.

Первые два заседания Верховного военного совета состоялись в этот начальный период войны. Чемберлен в сопровождении нескольких своих министров встретился с Даладье «где-то на территории Франции». Темой их бесед служили отчаянные мольбы поляков о помощи, необходимость ускорить ход мобилизации в Англии и дальнейшая политика в отношении Италии и России. Премьер-министры решили воздержаться от посылки самолетов в Польшу, ибо там все равно уже не вернуть потерянного, и продолжать наступление французской армии на Западном фронте с целью отвлечь немецкие силы от востока, но избегая при этом всякого риска. Чемберлен говорил о трудности проведения мобилизации в Англии из-за недостатка обученных офицеров, а также отсутствия снаряжения для новых войск. Было достигнуто соглашение относительно новых попыток отдалить Италию от Германии. Предполагалось отдать Муссолини порт Джибути, пойти на территориальные уступки в Британском Сомали, а также на увеличение итальянских акций и мест в управлении Суэцким каналом и на расширение итальянских прав в Тунисе; предполагалось также предоставить Муссолини огромные кредиты.

Генерал Вейган получил звание командующего французскими силами в Сирии.

В середине сентября Красная Армия вступила в Восточную Польшу. После этого русский посол в Париже поставил в известность Даладье, что Советская Россия намерена оставаться нейтральной.

Пока польская кампания подходила к концу, Даладье не терял времени: он совещался с генеральным штабом и министром внутренних дел Альбером Сарро о мерах по борьбе с коммунистами. Один из помощников Даладье рассказал мне, что премьер при обсуждении этого вопроса вступил в ожесточенный спор с генералом Гамеленом. Гамелен возражал тогда против роспуска коммунистической партии. Он считал, что каждый десятый человек в армии — коммунист и что подобный акт может вызвать широкое недовольство даже среди тех рабочих, которые не симпатизировали коммунистам. Он боялся ухудшения морального состояния войск, но, в конце концов, подчинился воле Даладье. Сарро в прениях поддерживал премьера. Коммунистическая партия была объявлена вне закона. Варшава пала. В тот же самый день французские войска начали отступать с «ничьей земли», куда они частично продвинулись. Они вернулись на линию Мажино.

Следующий этап охватывает весь октябрь и ноябрь до начала русско-финляндской войны.

За эти месяцы французские газеты, за небольшим исключением, стали открыто называть русских «врагом номер первый». Германия была разжалована на второе место. Помню, один из членов британского парламента сказал мне как-то на митинге в Париже: «Читаешь французскую прессу, и создается впечатление, будто Франция воюет с Россией, а с немцами она разве что находится в натянутых отношениях».

В начале октября Гитлер выступил в рейхстаге с речью, в которой он огласил свои «последние мирные предложения». Через несколько дней мы получили по почте в адрес редакции листовку, по всем данным отпечатанную за границей, она содержала основные пункты предложений Гитлера. Листовки эти, видимо, распространялись по всей Франции во множестве тысяч экземпляров. Впоследствии полиции удалось установить, что листовки были контрабандой ввезены во Францию через Швейцарию с помощью группы членов «Боевых крестов», проживавших на франко-швейцарской границе, близ Женевы.

В октябре был окончательно подписан франко-английско-турецкий пакт о взаимопомощи.

На внутреннем фронте последовало издание новых декретов, возложивших огромные тяготы на трудящиеся массы, в первую очередь на рабочих. Это вызвало серьезное недовольство на заводах, главным образом потому, что военные прибыли не подвергались дополнительному обложению.

Марсель Деа, опубликовавший листовку с требованием немедленного и безусловного мира, был допрошен следователем и отпущен. Через некоторое время дело против него было прекращено.

Бывший член исполнительного комитета социалистов, профессор Зоретти, распространял в кулуарах парламента и по редакционным кабинетам разоблачительное письмо. Зоретти был исключен из социалистической партии за то, что пытался через одного швейцарского социалиста побудить II Интернационал выступить с предложением о мирных переговорах. Ныне Зоретти доказывал, что Поль Фор был связан с ним в этом деле и что сам Фор находился в тесном контакте с Лавалем. Из документов Зоретти также явствовало, что вмешательство этих двух политических деятелей воспрепятствовало назначению Блюма вице-премьером, а Эррио — министром иностранных дел в кабинете Даладье при его реорганизации. Разоблачения эти не были лишены некоторого мрачного юмора, поскольку Зоретти приводил также антисемитские высказывания Поля Фора по адресу Леона Блюма.

Тем не менее Фор и Лаваль продолжали оставаться советчиками Даладье.

Перемены в кабинете Муссолини вызвали восторг во французской прессе, в них видели признак того, что дуче намерен исключить из состава своего правительства все прогерманские элементы. Две газеты, пытавшиеся высказать противоположное и, как показали последующие события, правильное мнение, были подвергнуты жесточайшей цензуре и получили предупреждение о закрытии.

Ноябрь начался новой тревогой. Разнеслись слухи о том, что немецкие армии собираются занять Голландию и Бельгию. Как-то ранним утром, около пяти часов, меня разбудил звонок из министерства иностранных дел. Оттуда сообщали, что вторжение в Голландию уже началось. Но это была ложная тревога. По версии, имевшей хождение на Кэ д'Орсэ, генералам удалось отговорить Гитлера от похода. Вернее всего, слухи о предстоящем нападении на Голландию распространялись по указке Геббельса, это был один из приемов «войны нервов». Аналогичные слухи циркулировали постоянно, держа военное и политическое руководство в состоянии нервного напряжения; когда же начинались действительные события, они, к сожалению, неизменно заставали Францию врасплох.

В правительстве отношения между премьером Даладье и министром финансов Рейно были натянуты до крайности благодаря растущему влиянию Рейно. Этого вертлявого и зоркого «сторожевого пса казначейства» в парламентских кругах именовали «дофином», так как все были уверены, что в ближайшем будущем он унаследует мантию Даладье. Чтобы положить конец растущему влиянию Рейно и его продвижению в премьеры — эта мысль становилась все более популярной в палате, — Даладье услал его в Лондон с важными экономическими предложениями. Переговоры Рейно с английским министром финансов сэром Джоном Саймоном закончились соглашением, изложенным в общих туманных фразах. Неудача Рейно была использована Даладье, чтобы на время умерить пыл его сторонников.

Соперничество этих двух людей тяжело сказывалось на работе кабинета. Однажды, когда два британских министра приехали в Париж, Даладье не пригласил Рейно на завтрак, устроенный им в честь гостей. Тогда английские министры нанесли визит Рейно в его министерстве, но они сделали это до завтрака у Даладье. Это вызвало у премьера такой взрыв ярости, что он чуть было не отменил приема англичан.

«Война нервов» оказывала свое влияние на палату депутатов. Одни депутаты с большой нервозностью отмечали бездействие французской армии. Другие использовали этот факт как аргумент в пользу мира. В сенатской комиссии по иностранным делам Лаваль предпринял одну из своих вылазок: он обрушился на правительство за недостаточно энергичные попытки договориться с Муссолини. Когда же его друг, Поль Бодуэн, вернулся из Рима с пустыми руками, Лаваль потребовал разрыва дипломатических отношений с Россией. Он нашел себе союзников в газетах «Тан», «Журналь де деба», «Матэн» и др. Эта агитация велась с невероятным ожесточением и достигла своей высшей точки к моменту начала военных действий в Финляндии.

Следующие три месяца прошли почти целиком под знаком этих событий. Третий период войны отмечен разнузданной антисоветской кампанией.

Самые дикие фантастические измышления о развале в Красной Армии распространялись французской печатью.

Парламентская группа Лаваля, ратовавшая за мир с Германией, энергично нажимала на Даладье, побуждая его объявить войну России. Возможность в перспективе слияния этих двух конфликтов, — франко-германского и русскофинского, — настаивали они, была лишь наруку Франции. Они рассчитывали, что это позволит им широко развернуть антисоветский поход.

Генерал Вейган был вызван в Париж для обсуждения ближневосточных приготовлений. Другой французский генерал был послан в Финляндию в качестве военного консультанта. В Хельсинки подлежали отправке самолеты и танки. В течение трех месяцев во Франции всеми способами поддерживалась вера в то, что финны могут сопротивляться в течение года или даже выиграть войну против Советской России.

Впрочем, в палате чуть было не произошел кризис изза возмутительных цензурных порядков и вызывающего поведения Даладье. Кризиса удалось избежать только тем, что в последнюю минуту премьер заверил парламент, что вовсе не покушался на его права. После долгих заверений подобного рода был утвержден военный бюджет в сумме 259 миллиардов франков.