О той, что любила свободу
Шрифт:
Так они тайно встречались около двух месяцев и уже успели стать друг для друга всем. Неловко было им обоим держать свои чувства в секрете, поэтому Клаус, сделав предложение своей возлюбленной, собирался со дня на день получить благословение ее родителей.
Кэролайн была счастлива, как никогда прежде. Она и теперь все также думала, что так хорошо будет всегда, что ничто плохое и вовсе не может случиться.
В этот вечер она долго сидела у него, держала его левую руку, целовала ее своими коротенькими, почти детскими поцелуями. Вся она напоминала Клаусу девочку, только взрослую очаровательную, с прелестным взглядом и большой красивой грудью. Он был рядом с ней спокоен и счастлив, думалось ему, что оно того стоило – столько ждать ту единственную, чтоб теперь жениться на ней.*
На следующее утро Кэролайн узнала, что ее Клауса зарезал ножом на площади тот самый прапорщик, которого
Комментарий к 10 Глава. «Кэролайн»
* Иллюстрация - образ Кэролайн: http://s009.radikal.ru/i308/1208/d0/7565a2e2764a.jpg
* Кэролайн надевала самые лучшие наряды, какие только можно было заказать в ту пору, всегда она старалась стоять ближе к его кружку, но никак не могла 17-летняя девочка привлечь внимание этого загадочного мужчины.
– Моя иллюстрация: http://s019.radikal.ru/i622/1208/b5/0df10cfc9398.jpg
* Он был рядом с ней спокоен и счастлив, думалось ему, что оно того стоило – столько ждать ту единственную, чтоб теперь жениться на ней.
– Моя иллюстрация: http://s58.radikal.ru/i161/1208/39/c650e90aa847.jpg
========== 11 Глава. «Березовая роща» ==========
И все-таки середина мая прекрасная пора. Кэтрин многое нравилось, учитывая ее положение, ведь погода стояла прекрасная – этот май выдался необыкновенно мягкий и теплый, его даже не омрачило начавшееся цветение черемухи, что обычно предвещает похолодание. Весь сад стал белым и душистым, запах черемухи витал в каждом уголочке, но его крепость раздражала Кэтрин, потому что из-за беременности она, как это обычно бывает, стала очень чувствительна к запахам, в особенности к запахам цветов и трав. Обеденный чай в беседке, находившейся у входа в сад, стал обычным делом, которое так любила тетушка Лиз, потому что можно было немножко посплетничать, послушать пение птиц, или обсудить последние новости искусства (она обожала живопись).
– Елизавета Александровна! Вам письмецо от сестры, – кричала на ходу своим певучим голосом повариха Марфа Никитична, доставая из кармашка своего передника письмо.
– Благодарю тебя, любезная, – мягко ответила тетушка Лиз, – ты бы хоть присела да чаю с нами попила, а то завертелась вся по своей кухне: совсем тебя и не видно стало.
Кэтрин глядела на полное доброе лицо Марфы Никитичны, на ее руки уставшие, видевшие много разной работы. «Елизавета Александровна…» - повторила она про себя; все никак она не могла понять в детстве: отчего вдруг тетушка Элизабет Форбс стала Елизаветой Александровной? Не мог тогда еще ее детский ум понять того, что тетушка просто приняла православное крещение, как замуж вышла, так и отчество ей дали и имя на русский лад.
– Да Бог с Вами, у меня, поди, работы еще вон сколько! Некогда мне чаи гонять, нашли тоже «барыню»! – шутливо бросила она, ставя руки в боки.
– Да я ж с ней, как с родной, а она мне «не барыня я»! – с добродушным укором ответила тетушка Лиз, улыбаясь. – Люблю я тебя, Никитична! Я самого богатого на свете человека не пущу за свой стол, если он нечестный вор и разбойник, а тебя – с превеликой радостью подле себя усажу, да и на золотые перины силком спать положу, хоть и знаю, что отпираться станешь!
Женщины засмеялись своим немолодым, но добрым и слегка кряхтящим смехом. Кэтрин любила в своей тетушке то, что она выбирала людей не по положению в обществе и даже не по количеству нажитого имущества, а выбирала их по душе да по нраву добросердечному. Она будто и помнить не желала, что до 1861 года в стране царило крепостничество; все для нее люди те, кто порядочный человек, а не свинья.
Вдруг Кэтрин резко вздохнула: привычное шевеление внутри привело ее тело в движение. Она погладила свой живот, делая короткие спокойные выдохи. Ей было спокойно и приятно: эта домашняя обстановка, такая привычная и знакомая с детства, она приводила мысли в порядок, но с другой стороны расслабляла их и делала рассеянными. Подул свежий ветерок в спину, Кэтрин слегка повернула голову, чтоб вдохнуть его. Она закрыла глаза и отчего-то вспомнила Деймона: его ту загадочную улыбку в моменты, когда она была к нему снисходительна, выбившиеся черные кудри, когда он сидел у камина в домашней одежде, разглядывая свои заумные
листы с формулами. Ей стало душно и страшно: девушка боялась после тетушкиных упреков, своей вины перед мужем – не той вины, которая заключалась в ее побеге, а той, которая заключалась в ее тайне. То, что она скрывала свою беременность от Деймона, мучило теперь ее. Жизнь уже не казалась ей вечным праздником, мирок ее пошатнулся снова, но основательно на сей раз. Она вспомнила бледное личико Кэролайн: даже в ее обычном состоянии раздражения, сестра казалась ей все той же девочкой. Кэтрин вновь и вновь прокручивала в себе осознание того, как сильно раздавлена жизнью Кэролайн – даже она, та вечно веселая и счастливая девушка теперь ходит тенью, почти растворилась в этом мире, во всех предметах, которые ее окружали. «Ах, да! Кэролайн… где же она? Нет и нет ее все!» – забеспокоилась она.– Тетушка, Лиз! А где же наша Кэролайн? Я ее за завтраком не видела, и сейчас ее нет.
– Солнышко, так она ведь ушла рано на прогулку: Марфа силком завернула ей с собой пару пирожков, а то она голодная совсем отправилась, но ты и сама знаешь, что спорить с ней нынче стало бесполезно, да мне и жалко дитя мое. Знаю я, что теперь, видно, замуж ее до старости не выдам – так и будет на шее нашей сидеть, но я не виню ее, – тетушка Лиз почти сокрушенно потерла пальцами лоб, глядя в одну точку, будто говорила не с Кэтрин, а с дочерью, которой не было рядом.
– Всех людей вам жалко, тетушка! Чуть что, так вы в слезы над чьим-либо горем, – Кэтрин это говорила с ласковым упреком, но в сущности слова ее выражали гордость своей родственницей: не везде есть такие люди неравнодушные, – вы погодите немножко еще: я буду верить, что наша Кэролайн станет прежней, и возьмет ее кто-нибудь в жены. Думаете, таких не найдется? Да пол Петербурга! – Кэтрин успокаивающе погладила тетушку по руке.
– Не будем более о ней. Слезы у меня кончились, не хочу этой темы, – тетя Элизабет отстраненно отмахнулась и начала толк о совсем иных вещах.
Когда они наговорились настолько, что тема Кэролайн уже была далека, Кэтрин решила и сама пройтись к березовой роще, куда часто в детстве сбегала по ночам. Она взяла карманный томик стихов Пушкина и отправилась на прогулку. Мисс Кэтрин столь сильно любила свою родину, любила ее природу, дух ее народа, но и Россию она любила не меньше: нравилась ей ее глушь, нетронутость прогрессом, нравами людей с широкой душой, к которым она приезжала, чтобы подлечить свою, если она болела.
Чтобы дойти до рощицы, нужно было пройти небольшую деревеньку, затем по тропке средь широких полей, а потом перейти луг, и уж только там, у леса, где вдоль него тянулась канавка с прохладным ручейком, была уже березовая роща. Кэтрин шла не спеша: тяжело ей было в своем положении на последнем месяце нестись во всю прыть. Когда она уже вышла на тропку, тянущуюся среди полей, в лицо ей подул весенний ветер, залетали изредка первые бабочки: еще пока те скромные красавицы лимонницы и капустницы, которые почти неуклюже порхали от одного цветка к другому. Все оживало в природе, все занималось своими обычными делами.
С трудом преодолев канавку с ручейком, Кэтрин очутилась в любимой роще. Она услышала родной шелест листвы, птичий свист над головой да скрип ствола самой старой березы, вылезшей своими корнями на поверхность, в которых леди Кэтрин в детстве устраивала своим куклам домик. Девушка осторожно покружилась разок, затем достала карманный томик и с наслаждением принялась читать.
На несколько минут она забылась, как вдруг, оторвавшись от чтения, подняла глаза и увидела буквально в нескольких метрах от себя Кэролайн. Та стояла, прижавшись всем телом к белому теплому стволу березы, обхватив его руками. Ее глаза с лихорадочной быстротой, но внутренней опустошенностью бегали по земле. Она что-то шептала сама себе под нос, скорее всего, она бредила, Кэтрин слышала от тетушки, что с сестрой это случалось иногда. Кэтрин прислушалась и через мгновение смогла разобрать слова, которые произносила Кэролайн: «А вот здесь, милый мой, мы гуляли часами, помнишь?! Ты рассказывал мне про свою умершую матушку… Ах, да тебя же нет! Совсем нет… да как так тебя нет? Не может того быть. Со мной не может этого быть. Почему тебя нет, когда сегодня так хорошо, такой чистый воздух и на небе нет ни облака? Я, помнишь, так на тебя злилась, когда ты курил здесь сигару? Мне казалось так оскорбительно, что ты посередь такой красоты удумал дымить своим табаком… Знаешь, я сейчас совсем не злюсь на тебя, я бы хоть каждый день терпела твою эту бездумность. Не может быть, что от тебя ничего не осталось: где ты теперь? Неужели все вот так целиком умирает? Что мне от тебя осталось? Воспоминания? Не нужны они мне: они – моя расплата за все то счастливое, что я испытала с тобой…»