Об Ахматовой

Конверт: «Москва, ул. Крапоткина, 17, кв. 70. Харджиеву Николаю Ивановичу». Почтовые штемпели: «Таруса 21.12.61», «Москва 24.12.61». Печатается впервые.

1 Парафраз любимой поговорки Н.Н. Пунина «Не теряйте отчаянья»; ее привела и А.А. в письме к Н.Х. от 25 мая 1942 г. (Бабаев, 1992. С. 207).

27

Н.Я. Мандельштам – Н.И. Харджиеву 27 сентября [1962 г., Псков]

27-е

Николаша, друг мой! Ради бога не огорчайтесь из-за письма. Я его хранила из зловредства – хотела, чтобы все понимали то, что видела я в Борисе Леонидовиче. Раз пропало, значит, так и надо: не зловредничай! Мелкое и паршивое занятие.

Мне неприятно только ваше огорчение. Плюньте. Не думайте об этом. То ли мы теряли!

Я очень жалею, что не могла зайти к вам в среду – в день отъезда. Но я буквально сдохла от укладки миллиона вещей. Ведь это не отъезд, а переезд – даже твердого знака нет.

Еще, Николаша, ради Бога, пишите. Не забывайте, что я одна и мне трудно. Не могу без писем. Буду воображать чорт знает что. Где вы? Что с вами?

Впрочем, не где вы, а где я.

Псков производит чудное впечатление вместе со стариной и новыми домами. Масса зелени. На \Уг месяца отдельная однокомнатная квартира. Но что будет дальше?

Я скучаю и волнуюсь. Сообщите, как вы работаете с редакторшей1. Не забывайте меня.

НадяРасклеивала письмо я.

Конверт: «Москва Г-34, ул. Крапоткина, 17, кв. 70. Харджиеву Николаю Ивановичу». Почтовые штемпели: «Псков 28.9.62», «Москва 1.10.62».

Печатается впервые.

1 И.В. Исакович.

28

Н.И. Харджиев – Н.Я. Мандельштам <Начало октября 1962 г., Москва>

Надежда Яковлевна, пишу абсолютно всерьез.

Пожалуйста, не уговаривайте меня перестать волноваться.

К тому, что меня волнует, Б.Л. не имеет никакого отношения.

Это ваше право считать Б.Л. счастливчиком или быть к нему великодушной.

Но я от вашего великодушия отказываюсь.

Повторяю: у меня не пропало и не могло пропасть ни листочка, ни обрывка, ни запятой.1

Именно поэтому я и взвалил на себя весь чернорабочий труд по изданию.

Если вы этого не понимаете, то я разрешаю вам плюнуть мне в лицо и прекратить со мной знакомство.

Н.Х.

Черновик. Автограф. В самом низу рисунок щекастой женщины – возможно, шарж на Н.Я.

В АГМ ошибочно подложен вместе с черновиком письма Н.Х. к Н.Я. от 24 мая 1967 г.Печатается впервые.

1 См. предыдущее письмо.

29

Н.Я. Мандельштам – Н.И. Харджиеву 14 октября [1962 г., Псков]

14 октября

Николаша! Не пишите мне дуэльных писем – мы для этого слишком любим друг друга. И я для вас вот уже лет сорок не Надежда Яковлевна.

В дуэльных письмах всегда всё глупо. Вы «взвалили на себя чернорабочий труд» вовсе не потому, что умеете хранить бумажки, а потому что вы – это вы.

Не меньшая чушь и всё остальное. Есть много вещей, которые от нас и от наших свойств не зависят. Я думала, что вы меня понимаете. Но об этом поговорим, когда встретимся.

В данном случае я все-таки думаю, что «искомое письмо» находится где-нибудь среди моих бумаг. Приехав в Москву, я проверю. Я пришла к этой мысли, потому что сейчас шестидесятые, а не тридцатые и не сороковые годы, когда у меня часто всё пропадало оптом и в розницу. Дай бог, чтобы было так и оно нашлось. Меня интересует сейчас не письмо (на него плевать), а самый факт.1

Если вы меня и сейчас не понимаете, то отложим ссору и объяснение до встречи. Откровенно сказать, я думала, что вы меня всё время понимали, хотя у вас нет моего опыта. Если мы встретимся, вы меня поймете сразу, и ссоры не произойдет. Вот и всё.

Если и это письмо вас рассердит, сдержитесь. Человеческие отношения – то есть наши с вами – важнее всего. Попробуйте мне по-человечески написать – я буду рада. Вспомните, что я никогда не поддавалась мелкому раздражению в отношениях с людьми, которыми дорожу. А мы с вами друг другом дорожим. Не забывайте этого.

НадяЗнакомства прекращать с вами я не намерена. С какой стати? А вы? Вы так легко собираетесь отдать меня?

Конверт: «Москва Г-34, ул. Крапоткина, 17, кв. 70.Н.И.Харджиеву». Почтовые штемпели: «Псков 15.10.62», «Москва 17.10.62». Печатается впервые.

1 См. письма 28 и 29.

30

Н.Я. Мандельштам – Н.И. Харджиеву <Первые числа января 1963 г., Псков>

Николашенька! Спасибо за добрую весть, переданную с Юлей. Очень хорошо, что рукопись в издательстве, а там будь что будет. Орлов, я думаю, вполне к этому равнодушен. Об его заместителе (Егоров, кажется) говорят очень хорошо. Но не всё, что хорошо для других, хорошо и для нас. Еще вопрос, кем сочтут Осю – борцом против культа личности или декадентом. Там увидим.

Мне понравилось: приезжала женщина из Ленинградского университета; обо мне не знает… Ведет кружок на филфаке. Жалуется: студенты ни о чем не хотят слышать, кроме М. и Марины. Беда.1

Саша Морозов мне написал, что у вас был «мемуар» Миндлина2. Читали ли вы? Македонов мне его прислал. Это поганая пошлятина и брехня. Журналистская стилизация темы «поэта». Из О. выскакивают стихотворные строчки (вплоть до «Я вернулся в мой город» – в 25 году3 после разговора с Ахматовой) – недержание мочи… Он говорит, будто Ося предлагал «рассказать стихотворение» и тому подобное. Я написала Македонову (на 14 машинописных страницах) о том, почему это не воспоминания, а липа. Возвожу я всю эту концепцию к Волошину. Напишите, что вы об этом думаете.Надя

Печатается впервые.

1 По-видимому, имеется в виду Л.И.Вольперт. В это время она работала в Пскове и часто ездила в Тарту, где жила, и в Ленинград, где жили ее родители и где она защищала кандидатскую диссертацию. В Пскове она познакомилась с Н.Я.:«…Меня привели в ее каморку с печуркой, она покорила меня сразу интересом к шахматам» (из письма В.Литвинову от 11 ноября 2006 г.). Возможно, что Вольперт пересказывала историю о студенческом кружке со слов своей подруги, З.Г.Минц.

2 Речь, по всей видимости, идет о машинописном варианте фрагмента воспоминаний Э.Л. Миндлина «Необыкновенные собеседники», опубликованных только в 1968 г.3 Упомянутое стихотворение О.М. было написано в 1930 г.

31

Н.Я. Мандельштам – Н.И. Харджиеву

[6 января 1963 г., Псков]

6 декабря1

Николаша! Юля привезла мне добрую весть про то, что рукопись сдана. Она говорит, что вам не особенно напоминали. Вполне естественно. Зачем торопить? Они ждали «Нового Мира» (№ 11) и дальнейшего поворота событий2. И легче легкого, если рукопись у редактора. Орлов сам равнодушен [к] книге, но к нему все пристают – и извне, и в редакции. Для него промедление не по его вине очень удобная вещь. Но не надо сердиться и на Орлова – он для нее очень много сделал. И сейчас главное, чтобы она вышла в любом виде. Что у вас всё сделано с блеском, я не сомневаюсь.

«Чемчура» – выдуманное слово; а может, нечто вроде этого есть в цыганских песнях.

Про «чемчуру» я знаю от Саши Морозова – он иногда пишет. Счастлив, что вы с ним разговариваете. Сохраните его – он того стоит.

Он же мне написал про Миндлина. Читали ли вы? Это чушь и пошлость. Мне прислал их Македонов. Я не поленилась ответить ему письмом на 14 страницах на машинке – разоблачение пошлятины и вранья. У меня есть копия. Я приеду на неделю в середине февраля и привезу. Во всяком случае, не говорите о Миндлине, не прочитав. Ведь вы эксперт и авторитет.

Не уходите в себя – не забывайте меня, пишите хоть изредка.Надя

Конверт: «Москва, ул. Крапоткина, 17, кв. 70. Харджиеву Ник. Ив.». Адрес отправителя: «Н. Мандельштам». Почтовые штемпели: «Псков 7.1.63», «Москва 9.1.63». Печатается впервые.

1 Описка; надо: 6 января.

2 Имеется в виду реакция на выход повести А.И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» (Новый мир. 1962. № 11).

32

Н.Я. Мандельштам – Н.И. Харджиеву 21 февраля <1963 г., Псков>

21 февраля

Николаша! Я вчера получила вашу открыточку, но до этого успела опустить письмо с призывом ответить мне.

Вы правы, что похвала редактору хуже всего в письме. Но что делать, имея под боком Орлова? Надо было хоть одного человека иметь полностью на своей стороне для разговоров с Орловым, который, кстати, будет хамить, как захочет, и обливать грязью и вас, и меня, если ему понадобится. Вот почему я показала

В.М., что стою горой за именно этого редактора.

У Орлова сейчас намечается крупная стычка с дочерью Марины, Алей. Причина та же: он выбрал груду дрянных детских стихов, одно даже не Марины, а Чеботаревской, потому что они «понятные». Аля борется, но к чему это приведет, не знаю. Мы получим с вами пачку такого же развлечения, и лучше действовать через Жирмунского, чем иметь дело непосредственно с Орловым. Для этого надо парализовать все возможные доводы Орлова (вроде: «X. любит непонятное». Это еще самое невинное из того, на что способен наш благодетель).

Всё это мне заранее осточертело, а выхода нет. Даже послать его к матери нельзя. Надо будет разговаривать. В апреле, думаю, и мне надо будет поехать, если план утвердят. Допускаю, что всё отложится еще лет на десять1. Слышно что-нибудь? Как будто нет. Следите за секретариатом Союза. Кстати, он произойдет, вероятно, без Суркова…

Что еще? Остается только плевать и спать, что я и делаю. Лева выйдет скоро из больницы. Болезнь по-прежнему скрывается.

Слуцкий окончательно специализировался на Хлебникове. Сейчас будет воздвигать памятник. Иначе, присосался. Слава богу, что он мне не покровительствует. Этого бы только не хватало… Чувствуете, что со мной делается?

НадяНиколаша! Скоро – на этой неделе – вам пора звонить Наталье Александровне. Не забудьте!

Печатается впервые.

1 Книга вышла только в 1973 г.

33

Н.Я. Мандельштам – Н.И. Харджиеву [16 мая 1967 г., Москва]

Дорогой Николаша!

Я вас прошу – отнеситесь серьезно к моему письму. Надо все-таки учитывать [желания] и других людей, а не диктовать свою волю и не рвать с людьми просто потому, что они хотят другого и иначе смотрят на какие-то вещи1.

Вам известно, что я была на положении ссыльной в течение многих лет. Именно поэтому всё приняло такой оборот. Если б я была нормально устроена, как Лиля Брик и прочие вдовы, вы бы приходили ко мне или я к вам, вы бы брали у меня небольшие пачки стихов и так далее. ..Я бы никогда не рассталась со стихами, чудом спасенными ,2 на которые я положила всю свою жизнь3.

Теперь уже полтора года у меня есть крыша – вернее, потолок над головой. Я очень осторожно подошла к вопросу об этих бумагах. В прошлом году я не говорила с вами о них, потому что вы еще были в трудном положении, и я считала, что нельзя вас трогать4. Сейчас мы в равном положении. Правильно ли, что вы полностью отлучили меня от этих листочков? Я просила вас только о том, чтобы вы мне дали возможность их сфотографировать. Вы взяли срок (3 или 2 месяца), чтобы найти своего фотографа. Я на это пошла. Сделали ли вы хоть что-нибудь, чтобы найти фотографа? Вы, вероятно, считали, что это моя блажь и больше ничего… Блажь ли это? Можно ли оставлять эти листки в одном экземпляре? Думаю, что нет. Нельзя подвергать их случайностям. Я просила положить сверху листок с распоряжением на случай вашей смерти. Сделали ли вы это?

Я хранила всё это в труднейшие дни, с риском для жизни. Могу ли я предоставлять случаю их дальнейшее существование?

Теперь ваша мотивировка. Вы вложили в них свою работу, т. е. отобрали тексты, которые считали окончательными. Можно в конкретных случаях с вами не соглашаться («вехи дальнего обоза»5), можно просто раскрыть от удивления рот: это когда вы мне сказали про последнюю строфу в «Солдате», т. е. «наливаются кровью аорты».. 6 Но об этом можно договориться. Вы знаете, что я не считаю себя хорошим текстологом (да и вообще я не текстолог) – вам я готова доверять. Вы знаете, что я что-то вспоминала и никогда ни на чем не настаивала. Кого вы боялись, если бы архив очутился в моих руках? Меня? Людей, которые украдут фотографии? А почему тексты секрет? По ним не видно, что вы считаете последним и окончательным вариантом, т. е. вашу работу украсть нельзя с помощью этих листов. В чем же дело?

Может, вы считаете, что я их начну распродавать? Какие у вас основания не доверять мне то, что я сохранила?

А теперь почему я требовала тексты и фотографии.

1) Для того, чтобы в случае какой-нибудь истории7 у нас были фотографии. Хотя бы фотографии. Если б я могла сфотографировать то, что я дала на сохранение Рудакову, мы бы с вами на мели не сидели. Боюсь, что Рудаков сам уничтожил «маленькие листочки». У него была мания, что всё должно сохраниться в его почерке и с его поправками к Осиному тексту. К несчастью, я не могла этого тогда сделать, т. е. сфотографировать. Вот всё и пропало. Но тогда у меня выбора не было. Сейчас есть. Нужны фотографии.

2) Я всю жизнь тоскую в разлуке с рукописями. Для меня эти листки – встреча с Осей. Вы, вероятно, забыли, что вы мне не давали ничего в руки, что я с трудом получила у вас какие-то листки, чтобы дать для книги в Праге (фотографии)8. Правы ли вы были, что лишали меня этого? Мое психическое состояние для вас нуль, только ваше: вам нужно было, чтобы эти листки [находились] рядом с вами. Я вас берегла. Берегли ли вы меня?

3) Я думаю о смерти. Я вам это сказала, когда мы говорили о фотографиях. Кто, кроме меня, может дать объяснения: когда что записывалось, где писалось, как писалось?… Я считаю, что это я обязана сделать, чтобы возместить утраты в бумагах. Иначе будут думать чорт знает что… Имею я на это право? Я дала вам льготный срок на фотографированье. Вы могли за это время если не сфотографировать, то проработать что угодно. Вы со мной настолько не считались, что этого и не подумали сделать. А мне вы отказываете в возможности сделать ту работу, которую я считаю своей обязанностью. Почему?

4) Рукописи в плохом виде. Карандаш стирается. До моей смерти надо их прочесть все. Имею я на это право? Вы же не прочли части черновиков. Ведь даже черновики к «Волку»9 прочла я. Мы много раз с вами говорили о подготовке полного издания. Мы этого пока не сделали.

5) Между прочим, мне для моей работы – вы можете ее презирать, но она существует и способствует восстановлению Оси и знанию о нем10 – нужны черновики. В прошлой работе я написала о том, как он писал по черновикам «Волка». В этой работе я предполагаю сделать еще кое-что. Почему вашу работу я уважаю, а вы мою нет? Она вам может не нравиться. Это ваше дело. Но мое право на эту работу неоспоримо. Так ли это?

6) Вы предполагали дать еще стихи в книгу. Я лично предпочитаю, чтобы эта первая книга была маленькой, но не в этом дело. Вы поставили вопрос так: если я забираю материалы, вы пишете в редакцию, что отказываетесь от дополнений. Я считаю такую постановку вопроса оскорбительной для Оси. Если рукописи у вдовы, то ну его к чорту вместе с его вдовой – вот что это значит. Правильная ли это постановка вопроса? К вдове вы можете приехать: я-то вам всё покажу – не так, как вы мне. Вы можете сказать Саше, и он вам привезет что нужно. Лиле Брик вы таких условий не ставили? Ссыльной 11 Наде можно? Я считаю, что вы просто чего-то не додумали. Это было нервическое движение и привычка не считаться со мной. Уверена, что, обдумав это, вы поймете, что рвать вам не только со мной, но и с Осей не следует.

Это вам решать, но я готова на любой контакт с вами; я ценю нашу многолетнюю дружбу, храню память о сосиске12, считаю вас отличным текстологом и верю вам (хотя не всегда: «Солдат»).

Кое-чего вы просто не знаете. Это детали, которые могу знать только я. Не мешало бы использовать мое знание. Почему вам его игнорировать? Вы знаете, я не навязчива… Скажем, некоторые датировки прозы и стихов. Скоро смерть. Не пора ли мне что-то сделать?

Итак, итоги.

По отношению ко мне вы держались гораздо более жестко, чем я по отношению к вам. Я считаю, что разрыв наш был бы идиотичен и для вас, и для меня. Только на радость вашим врагам. Кому это нужно?

Теперь – остается вопрос о моем завещании. Всё то, что я вам говорила, остается в силе. Вопрос в вашем согласии и готовности принять некоторые права и обязанности.13 Это зависит от вас. Решайте сами, но не сгоряча.Надя14

Заказное письмо. Конверт: «Москва, ул. Крапоткина, 17, кв. 70. Харджиеву Ник. Ив.». Адрес отправителя: «Москва М-447, Большая Черемушкинская, № 50, корп. 1, кв. 4, Мандельштам Над. Як.». Почтовые штемпели: «Москва 16.5.67» (три). Печатается впервые.

1 Письмо написано в ответ на попытку Н.Х. обострить отношения с Н.Я. когда она после неоднократных просьб вернуть ей архив О.М., который находился у него с 1957 г., пришла к нему домой и забрала рукописи.

2 Здесь и далее в этом письме курсивом выделены слова, подчеркнутые Н.Х.

3 К этим словам Н.Х. сделал следующее примечание: «Архив Мандельштама находился у С.И. Бернштейна, который весьма неохотно предоставил рукописи в мое распоряжение (и часть автографов припрятал). Их унаследовал его братец А. Ивич». Таким образом, Н.Х. утверждает, что архив О.М. хранился вовсе не у Н.Я. Это неверно. У С.И. Бернштейна находилась лишь часть архива (86 единиц), и то кратко – только в 1946 г., а затем до 1957 г. эти рукописи хранились у А. Ивича. Не соответствует действительности и утверждение Н.Х. о том, что С.И. Берштейн «весьма неохотно предоставил рукописи» в его распоряжение – ими он к тому времени уже не располагал (об обстоятельствах передачи этих материалов Н.Х. и якобы «припрятанных» автографах см. примеч. 1 на с. 305).

4 В статье «Конец Харджиева» Н.Я. касаясь обстоятельств того времени, писала: «Анна Андреевна всё время настаивала, чтобы я забрала у Харджиева бумаги. Я медлила: это был несчастный, безумный старик, лишенный даже тени благополучия. Зимой 66 года его дела устроились благодаря Саше Морозову – книга в „Искусстве“, деньги и наконец пенсия с января 67 года. Я ждала получения пенсии. Когда пенсию получила Эмма Герштейн, Харджиев с явной завистью сказал: „Подумайте, у нее есть пенсия…“ Это казалось ему верхом благополучия, и старика в таком положении я обидеть не могла: единственное, что его утешало, – это чемоданчик с рукописями, которые я ему доверила» (Я. Мандельштам-З.С. 163).

5 Первую строку этого стихотворения О.М. Н.Х. предлагал читать по авторизованному списку «Вехи дальние обоза…» ( Герштейн, 2002. С. 715). Н.Я. считала правильным вариант из так называемой «Наташиной книги»: «Вехи дальнего обоза…» (Я. Мандельштам-3. С. 385). В современных изданиях стихов О.М. принято чтение «дальние».

6 Ср. в письме Н.Я. к Ю.П. Иваску (осень 1976 г.): «Милый Юрий Павлович! Очень была рада получить от Вас весточку. Сейчас О.М. есть в огромном количестве экземпляров – ксерокопии, конечно. Вы считаете вершиной О.М. „Венецию“. Он считал центром Стихи о неизвестном солдате. Я их не позволила напечатать в советском издании, потому что Харджиев (редактор) хотел тиснуть без последней строфы („И в кулак зажимая истертый“). Дурак и скотина. Я из Воронежа привезла ему рукопись (моей рукой), когда этой строфы еще не было. Советские издания ужасны…» (Amherst College Center for Russian Culture. Jurij (George) P. Ivask Papers. Box 15. Folder 43; местонахождение рукописи «Стихов о неизвестном солдате», о которой упоминает Н.Я., в настоящее время неизвестно).

7 Напомним, что к этому времени машинопись первой книги ее воспоминаний была уже на Западе (у К. Брауна в США). Предвидеть реакцию властей в случае опубликования книги было бы крайне трудно. Поэтому под «историей» Н.Я. могла подразумевать здесь всё, что угодно, – вплоть до изъятия архива и собственного ареста.

8 См. письмо 46 на с. 274.

9 Стихотворение О.М. «За гремучую доблесть грядущих веков…» (1931).

10 Очевидно, имеется в виду работа Н.Я. над комментарием к стихам О.М. 1930–1937 гг. (Я. Мандельштам. С. 229–448).

11 Реакция Н.Х. на это подчеркнутое им слово усилена значком «?!».

12 Об эпизоде с сосисками см. письмо 35 на с. 326–327.

13 Н.Я. имеет в виду предложение ввести Н.Х. в число лиц, которым она предлагала хранить и распоряжаться архивом О.М. после ее смерти.

14 На первой странице письма имеется приписка Н.Х.: «Лживое словоблудие шантажистки», сделанная после того, как он получил письмо Н.Я. от 11 октября 1967 г.

34

Н.И. Харджиев – Н.Я. Мандельштам 24 мая 1967 г., Москва

Надежда Яковлевна, пишу не об архиве. О нем писать нечего. Я многократно говорил, что он будет возвращен по первому вашему требованию, – независимо от каких бы то ни было моих соображений.

Поэтому весь поток ваших – кипящих пеной – доказательств бьет мимо цели. К чему это свирепое махание руками? Можно подумать, что вы решили использовать ту воинственную жестикуляцию, которая осталась неистраченной во время вашего набега на Кропоткинскую1.

От вашего заключительного предложения, конечно, отказываюсь (вряд ли вы сами считаете его серьезным). Где ваш юмор? Ведь я вам почти ровесник, а инфанта совсем нетрудно найти среди молодых завсегдатаев вашего салона2.

Мне тошно отвечать от имени того пошляка, который, по вашей проницательной догадке, разговаривает с Лилей Брик иначе, чем с «униженными и оскорбленными»3. Кроме того, и случай совершенно не аналогичный: рукописи Маяковского раннего периода не сохранились, а те 3–4 автографа, которые были обнаружены мною, Лиле Брик никогда не принадлежали.

Мое отношение к «ситуационной этике» хорошо известно всем моим друзьям (а еще лучше – недругам).

Вымышленное вами «неуважение» к О.Э. – трюк весьма неуклюжий4. Мое «неуважение» доказано работой над изданием.

Такому поэту нанести «обиду» вообще никто не может5. Он уже не ваша собственность, он – всеобщий. И для того, чтобы состоять в многочислии его читателей и почитателей, не нужно быть ни редактором его произведений, ни личным другом его вдовы.

Мое – выдержавшее испытание временем – отношение к О.Э. называется верностью или преданностью.

А вот вам наше общее «прошлое» ныне мерещится какой-то омерзительной сосиской6.

Советую вам поскорее съесть ее – с двумя старыми лицемерками, сестрами Корди. И запомнить:

Марьина Роща – не их, а моя братская дружба, моя братская ответственность.

Семейка Шкловских сыграла фарс дешевого великодушия, воспользовавшись моим тогдашним местопребыванием. Понятно?

Куцая у вас память, Надежда Яковлевна.Н.Х.7

Черновик. Автограф.

Печатается впервые.

1 Н.Х. имеет в виду возвращение Н.Я. находившихся у него рукописей О.М.

2 См. примеч. 13 нас.323.

3 Н.Х. имеет в виду следующие слова из предыдущего письма Н.Я.: «Если б я была нормально устроена, как Лиля Брик и прочие вдовы, вы бы приходили ко мне или я к вам, вы бы брали у меня небольшие пачки стихов и так далее Вы предлагали дать еще стихов в книгу.

<… > Вы поставили вопрос так: если я забираю материалы, вы пишете

в редакцию, что отказываетесь от дополнений. <… > Лиле Брик вы таких условий не ставили? Ссыльной Наде можно?»

4 На самом деле Н.Я. писала о неуважении Н.Х. к ее собственной работе над комментарием к стихам О.М.: «В прошлой работе я написала о том, как он писал по черновикам „Волка“, В этой работе я предполагаю сделать еще кое-что. Почему вашу работу я уважаю, а вы мою нет?»

5 Н.И. имеет в виду следующие слова Н.Я касательно его отказа от дополнений к книге стихов О.М. в серии «Библиотека поэта», если она заберет у него его архив: «Я считаю такую постановку вопроса оскорбительной для Оси».

6 Этот упрек вызван следующими словами Н.Я.: «Уверена, что <.. > вы поймете, что рвать вам не только со мной, но и с Осей не следует. Это вам решать, но я готова на любой контакт с вами; я ценю нашу многолетнюю дружбу, храню память о сосиске, считаю вас отличным текстологом и верю вам…» (об эпизоде с сосисками см. письмо 35 на с. 326).

7 Внизу приписка: «Оба письма посланы 24 мая 1967 г. Э.Г. Герштейн – беспристрастный современник». Под вторым письмом здесь, возможно, подразумевается письмо к Э.Г. Герштейн с рассказом о произошедшем между Н.Х. и Н.Я. конфликте, чем и объясняется фраза «беспристрастный современник» (Н.Х., по-видимому, сохранял черновик этого письма вместе с черновиком комментируемого письма к Н.Я., но обнаружить его пока не удалось). Далее следует позднейшая вставка: «Оказавшаяся тщеславной мерзавкой. Н.Х.» – свидетельство крайне отрицательного отношения Н.Х. к книге Э.Г. Герштейн «Новое о Мандельштаме» (Париж, 1986), которая, отметим, предложила собственную трактовку конфликта Н.Х. с Н.Я. ( Герштейн, 2002. С. 710–718).

35

Н.Я. Мандельштам – Н.И. Харджиеву 28 мая 1967 г., <Москва>