Оберон - 24 Часть третья.
Шрифт:
– В него невозможно не влюбиться, - прошептала Алиса.
– Знаю, - вздохнула Катя, - подождите, укол ему поставлю, пусть спит.
Катя пришла ко мне, открыла филейную часть, если её можно так назвать, и сделала мне пару уколов. Я послушно лежал, как положили. После уколов мысли стали путаться, и я уснул.
Утром меня никто не будил, проснулся сам. Потянувшись, по привычке, ойкнул от боли.
Откинув простыню, увидел, что не одет. Сначала удивился, что сплю не в своей постели, потом всё вспомнил, осмотрел своё худое тельце, которое уже почти зажило,
Посмотрел в зеркало. Тени с глаз уже сходили, к обеду лицо приобретёт нормальный вид.
Заглянул в стиральную машинку, увидел свою одежду. Однако! Мишка на Станции бил аккуратнее, да и ровесник мне был. А тут всё в крови, даже майка порвана, и шорты, тоже…
– Что, Тошка, проснулся? – спросила Катя, выглядывая из спальни, - Что завернулся? Кого стесняешься? Вчера девочек не стеснялся, сегодня перед женой тебе неловко.
– Вчера мне было не до стеснения, - тихо ответил я, не глядя на Катю, - зачем ты им меня показывала в таком виде?
– Когда ты одет, не видно твоей нечеловеческой сущности.
– Всё у меня человеческое! – обиделся я.
– По отдельности, да, но, когда смотришь на тебя целиком, проступает твоя ангельская сущность.
– Аура, что ли? – буркнул я.
– Сам знаешь, ты же с Маем возился. Видел, как он выглядит?
– Видел, но Май природный, а я искусственный.
– Уже не имеет значения, ты с каждым днём всё больше отдаляешься от нас.
– Спасибо, - буркнул я, - ещё спасибо за лекарство. Ты пронесла аптечку?
– Только мазь и инъекции. Немного помогло?
– Катя, после обеда можно погулять?
– Дай, осмотрю, бросай простынь в стирку. Тебя помыть?
– Помой… - покраснел я.
– Ещё краснеет, к тому же. Залезай в ванну. Да, регенерация у тебя нечеловеческая.
– Кать, это же мазь и уколы. Помнишь, тебя избили, я тоже тебя лечил этой мазью?
– Помню, Тоша, помню, ещё я помню, как мы любили друг друга…
– Кать, не начинай, а? Я и сейчас люблю тебя, сильно скучаю, когда тебя нет.
– Да, как брат, или сын
– Ты всегда меня представляла братом. Чем ты теперь недовольна?
– Собой, Тошечка, собой. А регенерация у тебя своя. У тебя внутренние органы были повреждены, рёбра сломаны. Теперь почти всё в порядке.
– Откуда знаешь? – удивился я.
– Тошка, работа у меня такая, должна я знать, здоров человек или болен? Хозяева вживили в меня диагноста.
– Здорово! Кать, хватит уже меня тереть, до дыр протрёшь.
– Тошка! – Катя взяла мою голову в руки, посмотрела в лицо, - Как же я тебя люблю!
Я удивлённо смотрел на Катю, не понимая, о чём она говорит. Катя вздохнула, вытерла меня полотенцем, и взяла на руки.
– Катя, надорвёшься! – смеялся я. Катя тоже смеялась, унося меня в мою комнату.
– Ещё полежишь, или будешь одеваться?
– Одеваться, кушать хочу.
– Ещё бы! – засмеялась Катя, - Столько восстановить!
– Отпусти меня.
– Не отпущу, пока не поцелуешь!
–
Мне нельзя целоваться со смертными…– Ах ты! Разбойник маленький! Целуй, я всё равно уже давно тобой околдована.
Я обнял Катю за шею и целовался с ней, как с сестрой, или мамой. По-моему, Катя обиделась, потому что больше не шутила, увидев, что я нисколько не возбудился от её жарких поцелуев.
– Одевайся, пойду, разогрею остатки курицы, картошка ещё осталась.
– Катя, я покушаю, потом схожу в магазин, куплю ещё чего-нибудь.
– Не в магазин ты пойдёшь, к Маше, - недовольно сказала Катя, - я всё бросила, сказала, что у меня сынок при смерти, а он, вместо того, чтобы провести день с родным человеком, спешит удрать из дома. Ну и беги, я тоже сейчас позвоню, скажу, что ты выздоровел.
– Катя, не надо! – испуганно сказал я, - Я боюсь один!
– Ничего, пригласишь своего Димку, или Машу. Думаешь, я не догадалась, что она у нас ночевала? Наверно, из-за этого получил?
– Не знаю, получил из-за того, что не отстал от Маши. Славка ведёт себя, как собственник, - сказал я, одеваясь.
– А ты как себя вёл?
– Но я же…
– Что, хочешь сказать, не целовался с Машей? Кого ты обманываешь?! Твои поцелуи хуже близости!
– Я только два раза…
– Алиску ни разу, а она уже, как кошка, втюрилась, - мы уже были на кухне.
– Кать, дай поесть, дома будешь фрекен Бок из себя строить, - Катя поставила передо мной тарелку:
– Фрекен Бок? Кто такая, почему не знаю?
– Домомучительница, - сказал я, набивая рот картофельным пюре.
– Хорошо, что напомнил, преподам там тебе несколько уроков хороших манер. Что-то твои друзья не звонят?
– Они думают, я при смерти, не смеют беспокоить, а я сейчас, такой, как выбегу из подъезда, и в футбол!
– Вот-вот. Сразу заподозрят неладное.
– Ты вчера столько показала и рассказала девочкам, что их уже ничем не удивишь.
– Ты что? Слышал? – подозрительно посмотрела на меня Катя.
– Я же не сразу уснул.
– Ладно. На, пей чай. Я так и не купила шахматы, всё некогда и некогда.
– Кать, если хочешь, пойдём, погуляем! Что тебе, всё время надо своих человеков ловить? Отдыхать тоже надо!
– Знаешь, Тоша, может, домой сходим? Освобожусь от улова, потом назад, у нас ещё больше времени будет, здесь пожить. В школу походишь, детство вспомнишь.
– На полдня?
– На полдня.
– Ты нас отпустишь погулять?
– Вы там заблудитесь!
– Вот и хорошо, быстрее переедем за город.
– Мне запретили вас одних отпускать. Гулять я с вами должна только в парке.
– А с кем они сейчас?
– Со мной, конечно! Ты что, забыл? Там время не идёт!
С тоской посмотрев на голубое небо за окном, решил, что полдня ничего не изменят. Лицо и тело как раз, придут в норму, пойду гулять. А Катя? Опять уйдёт на всю ночь?
– Катя, ты сегодня останешься на ночь, если сходим домой?
– Останусь. Это тебе после Родовой камеры только есть хочется, мне немного больно.