Оберон - 24. Часть вторая.
Шрифт:
– Только попробуй! – прошипела Катя, - Теперь точно придушу!
– Дэник смеётся! Успокойся, Катюша! Дэн, - обратился я к другу, - мы решили идти, прощайте!
Юлик сделал скорбное лицо, Листик откровенно заплакал, не стыдясь:
– Кто нас теперь будет учить?!
– Кое-что вы узнали, остальное сделают ваши старшие товарищи.
Мы обнялись со всеми ребятами, неожиданно ставшими нам родственниками, и пошли искать свои рюкзаки. Как ни странно, наши скафандры тоже подросли, только мой пришлось немного подтянуть на груди, и Катин, тоже. Мы, смеясь, помогли друг другу, нашли вход в пещеру, шагнули, ожидая, что
Выехав из многогранного шара, увидели, что день продолжается. Здесь мы остановились, выпустили разведчиков, сами полюбовались на чудеса цветовой феерии.
Вернувшиеся дроны нарисовали «Мальчику» маршрут, и мы тронулись в обратный путь.
Въехав в ангар, мы не стали задерживаться, бегом добежали до шлюза, быстро провели дезактивацию и дезинфекцию, помылись, надели свежее бельё, и бросились в кают-компанию, навстречу друг другу. Пока я находился в скафандре, моё лицо приобрело почти нормальный вид, губы не болели. Мы постояли, не в силах оторваться друг от друга, потом побежали в мою каюту.
Мы долго ласкали друг друга, любовались любимыми лицами, пока не проголодались.
В кают-компании Катя заказала обильный обед, и, съев его, наконец, опомнились.
Наша Хранительница очага стояла на своём месте. Мы стали перед ней на колени, и стали шёпотом молиться, каждый попросив у неё что-то своё.
– Слушай, Катя, какой день сегодня по времени Станции? – пришла мне в голову мысль.
Катя проверила, потом перепроверила, обернулась ко мне и сказала:
– Прошло два часа, как мы уехали отсюда.
Я, если и удивился, то не очень, посчитав время на поездку и нашу игру, убедился, что мы вернулись в тот же час, как ушли.
– У нас ещё есть время? Катя, - я обнял девушку… уже законную мою жену, за плечи, поцеловал.
мы опять побежали в мою каюту, ласкались, я хотел поцеловать всё её прекрасное тело, но Катя закрыла свой животик простынёй:
– Не надо, Тоник...
– Почему? – удивился я.
– Я ведь девушка, стесняюсь… - мне стало смешно.
– Не смейся, любимый мой, лучше иди сюда…
Мы долго лежали рядом, с любовью глядя друг на друга, потом Катя стала задумчивой, и сказала:
– Мне надо в Родовую камеру.
– Зачем? – удивился я.
– Тебе тоже надо бы посетить мужское отделение.
Я сделал вопросительное лицо.
– Тоник, ты ещё ребёнок? Или хочешь им быть? Рано нам ещё заводить настоящую семью.
– Да понял я, - с досадой сказал я, представив детей, наших детей, бегающих по Станции.
Поднявшись, Катя провела меня в один отсек, где я ещё ни разу не был. После того, как раскрылась мембрана, мы оказались в стерильном помещении, там пришлось ещё раз помыться, потом я прошёл в дверь с пиктограммой мальчика. С намёком.
Впрочем, сама капсула почти не отличалась от той, что была в клинике Натаниэля, и повторяла все анатомические формы мальчика. Я лёг лицом вниз, сверху закрылась крышка. Потом капсула перевернулась. Зазвучала лёгкая музыка, я стал засыпать.
Проснулся я не так, как в клинике, опустошённым, а наоборот, бодрым, голодным, при этом чистым и посвежевшим. Все эти ощущения я отнёс к достижениям нашей, более развитой цивилизации,
несмотря на то, что эльфоиды так кичились своим происхождением, считая нас низшей расой.Я, между прочим, и хвостатых считал себе равными. Хотя..., я поскрёб затылок: они намного древнее людей. Интересно, а почему мы можем смешиваться? У нас что, правда, один, общий предок? Или создатель?
Но больше всего меня беспокоил Город. Что это? Почему наши космонавты не нашли ни одного гуманоида в космосе, а здесь, за каждой дверью, их несметное количество? Столько рас, как в сказках, или в фэнтези. Конечно, многое у нас про них насочиняли, особенно по поводу орков. Вполне милые существа, почти как люди, только цвет лица зеленоватый. Знаете, почему? Они перерабатывают солнечную энергию в хлорофилл! Да, как растения, могут жить за счёт солнечной энергии! Так что, про мощные людоедские клыки нафантазировали зря.
А может, это были и не орки, я с ними мало общался. Не будешь же спрашивать, как называется твоя раса! Точно, за дикаря примут.
Пока раздумывал о странностях бытия, оделся в свой домашний наряд, в шортики и маечку. Сначала не обратил внимания, что одежда пришлась мне впору. Я ведь вырос! Наверно, Станция сняла с нас мерку, когда вошли.
Пройдя в кают-компанию, заказал ужин для двоих, дождался Катю. Катя пришла, какая-то грустная.
– Кать, не грусти! Я рядом, вкусная еда есть, сейчас покушаем, отдохнём, и в спортзал, да? Побегаем?!
Катя немного оживилась, улыбнулась мне, и принялась за еду. За нашу, русскую, мне уже надоела иноземная кухня. Я прислушался к себе: надоела иноземная кухня! На мёртвой планете!
Я покачал головой, и вгрызся в кусок мяса.
Посетив спортзал, я удивился сам себе: в прошлый раз ни один снаряд был мне не по силам, а сейчас я легко крутился на турнике, поднимал полупудовые гири, со смехом мы бегали друг за другом, играя в пятнашки, практически не уставая. Потом так же как раньше, валялись на матах, совсем по-другому глядя друг на друга. Мы повзрослели.
Ночью меня разбудил плач.
Я сначала думал, что мне это приснилось, но, уже наяву, услышал тихие всхлипывания.
– Катенька, ты что? – испугался я.
– Ничего, Тоник, спи.
– Кать…
– Тоник, ты не представляешь, как я тебя люблю. Я сама не знала, одно время думала, что ненавижу, даже облегчённо вздохнула, когда ты погиб. Но потом я поняла, что никогда не ненавидела, а всегда, потихоньку, любила. Потом, всё сильнее и сильнее. Но всё это было лёгкой влюблённостью, пока я не узнала тебя. Теперь у меня такое чувство, что ты часть меня, и мне уже теперь больно, при одной мысли, что придётся причинить тебе страдания.
– Зачем тебе меня мучить? – удивился я.
– Жизнь у нас будет насыщенной, - предупредила меня Катя, поворачиваясь ко мне, обнимая и целуя, чтобы я не спрашивал больше ничего.
Глава третья,
в которой мы узнали, кто такие славяне.
Снег. Чистый, синеющий под заходящим солнцем. Кругом лес, смешанный, дубы и ясени соседствуют с елями, соснами, ёлками. Между деревьями густо растут заснеженные кусты, и ни одного следа, ни звериного, ни человеческого.