Оберон - 24. Часть вторая.

– Да, Лада, я тоже узнал тебя, - вздохнул Вольха, - помнишь, с горки катались, когда малые были? И «мужа» твоего я видел, только не сразу признал, возмужал парень, Ратибор, кажется? – я промолчал, а Катя сказала:

– Зови нас Катя и Антон! Забудь наши другие имена. И мы муж и жена!

– Ха! – усмехнулся Вольха, - Ладно. А что, мыться вместе будете? Впрочем, не моё дело, у нас дома часто мальчишки с девчонками вместе моются, это здесь, на засеке, все напряжённые ходят, так что, от греха подальше…

– Вот и баня. Заходите, ага, уже стол накрыт, квас, снедь. Вы, как вымоетесь, надевайте нательное бельё, выходите, снедать будем.

– Ой! – сказала Катя, - У нас же только нательное бельё, зимнего ничего нет, кроме вот этих доспехов, а в них мне не хочется здесь ходить. Есть у вас верхняя одежда для нас?

– Однако вы бежали быстро! Даже зимнюю одежду не успели прихватить. Не будут вас искать?

– Недели две у нас есть, - нерешительно сказала Катя. А я подумал, что такая красивая девочка, как Катя, вполне сойдёт за княжну, потому и перепутали. А кто я? Неужели опять брат?!

Вольха ушёл, я заглянул за дверь, ведущую вглубь бани, убедился, что там предбанник.

– Пойдём, Катя, здесь можно раздеться.

В предбаннике горела тусклая коптилка, так что, хоть Катя и стеснялась меня, в полумраке мы вылезли из скафандров, положили их в складные походные хранилища. Ведь рюкзаки мы не забыли! И были они особо прочные, так что от стрел даже царапин не осталось. Вынули оттуда нижнее бельё и шортики с маечками. Надеюсь, подберут нам куртки и штаны. Привыкли мы, что всё время попадаем в лето, думали, зимой в скафандрах походить. Оно бы можно, но я сильно успел соскучиться по Кате, а одеваться-раздеваться больно муторно.

В мыльне тоже был полумрак. Нащупав бадейку с ковшиком, плеснул на камни воды, оказавшейся квасом, сухой, духовитый пар тут же взвился под потолок, окутал нас жаром. Я нашёл веник, похлестал себя по бокам.

– Что это, Тоник? – спросила меня Катя.

– Веник, им парятся. Попарить тебя?

– Попарь. Ой! – я начал осторожно хлестать Катю, предложив ей лечь на полок. Катя захихикала:

– Что, не терпится? До постели никак?

– Катя, эта часть тела мне не подчиняется, - смущённо сказал я.

– Ну, так иди сюда, я думаю, сюда никто не войдёт? Знают же, что здесь мы?

Я уже молчал, не в силах ответить.

– Да и пусть заходят… - еле выдавила из себя Катя.

Потом мы мылись, надраивая друг друга губкой, смеясь от счастья, целуясь при каждом удобном случае.

– Ну всё, хватит, - наконец сказала Катя, - там ребята ждут.

Мы обмылись чистой водой, вытерлись полотенцем, что нашли здесь, оделись, и вышли к столу.

– Наконец-то! – облегчённо сказал Вольха, - мы думали, вы там утонули! Вот ваша одёжка!

– Дело – то молодое! – выдал вдруг Дубыня.

– Да, - погрустнел Вольха, - вы кушайте, мы, пока вас ждали, наелись.

Ребята ушли в предбанник, а мы присели к столу. Еда, конечно, не та, что на Станции, зато простая, натуральная, да с квасом!

Пока мы насыщались, вышли распаренные Вольха с Дубыней. Тоже подсели к нам. Катя вдруг насторожилась, как охотничий пёс, даже носом повела. Потом вздохнула и успокоилась, налив себе ещё одну кружку квасу.

Ребята с удовольствием разглядывали нас, в основном, Катю. Думаю, так здесь девушки так не одеваются. Хотя, в бане всё возможно.

Наевшись, мы примерили одежду. Холщовые рубашка и штаны нам были немного великоваты, как и меховые штаны с курткой, но ничего, подогнали, утянули ремнями. В довершение нас снабдили лисьими малахаями. Сапоги типа унт из собачьей шкуры, портянки к ним. Вот мы и готовы к зиме!

Я помог накрутить портянку на маленькую Катину ножку. Мою работу тут же забраковал Вольха, перемотал портянки, показал, как надо, Дубыня тут же показал, конечно, на Катиной ножке, как мотает портянки он. Разгоревшийся спор погасила Катя, показав, как она сама научилась.

Смеясь, мы дошли до флигеля, куда нас проводила уже целая толпа молодых, здоровых парней.

Катя была счастлива. Когда зашли в отведённую нам светлицу, мы сбросили всю местную одежду, оставшись в привычной для нас, лёгкой, поскольку натоплено было от души, постарались для Катеньки!

Катенька обняла меня, прижалась, целуя меня в губы:

– Тоник, ты не представляешь, как я соскучилась!..

Как я счастлив! Я крепко держу любимую в руках, Катя склонила голову мне на плечо, я боюсь лишний раз вздохнуть, поглаживая её чистые волосы, шелковистые, лёгкие.

Катя поднимает голову, смотрит мне в лицо, нежно улыбается, и мы перемещаемся на кровать, где продолжаем ласкать друг друга, пока не кончается терпение.

После бурных ласк, лежим, смотрим, друг на друга, не в силах оторваться, снова обнимаемся, целуемся…

Утром слышим деликатный стук в дверь, со стороны терема. В нашу светлицу есть ещё отдельный вход, с сенями. Я быстро натягиваю шорты и выглядываю. Ого! Сам Микула!

– Вставайте, пора завтракать! Вы уж извините, коли прибыли в воинское подразделение тайно, желая быть неузнанными, буду при всех считать вас своими дружинниками, а здесь будете завтракать со мной. Умыться можно вот в этой каморке.

Умыться, это хорошо, подумал я, нам бы ещё кое-что разузнать, но как-то неудобно спросить.

Наверно, всё было написано на моём взволнованном лице, потому что Микула засмеялся, и рассказал, что, как, и где.

Разумеется, женских отделений здесь не было, зато была личная будочка начальника заставы.

Это уже было для нас неслыханным удобством.

На завтрак была натуральная овсянка, ржаной хлеб, молоко…

– Молоко, откуда? – удивился я. Микула усмехнулся:

– Молоко для Лады, отпросились двое, взяли ваших лошадей, сбегали в деревню.

– Я слышал, далеко до деревни?!

– Далеко! Боюсь, будут у нас проблемы из-за Лады, если парни, как наскипидаренные, бегают для неё за молоком за двадцать поприщ! – А я подумал, что парни не только за молоком туда рванули.

– Тоник, будешь? – Катя протянула мне кувшин. Я попробовал. Молоко густое, почти сливки! Надо бы образец захватить для нашей кухни.

– Надо же! – удивлённо сказал я, - Не помню, когда такое пил!

– Тоник! – засмеялась Катя, - ты опять будешь рассказывать сказки?