Обещание

Подкрепившись, я распределил дежурство поровну между нами тремя. Видим, довольный тем, что ему спать первому, прыгнул на лежак, закрылся одеялом, любезно пожалованным Роуллом, и довольно протянул лишь одно слово:

— Хорошо.

Вновь возникшую тишину, прерываемую редкими выкриками далёких ночных птиц, рассеял звук, очень напоминающий мне флейту. Хотя, нет, больше похоже на армянский дудук или… А какая разница? Вместо догадок я оглянулся на источник и увидел, как ял держит что-то мудрёное в руке, похожее на губную гармошку. Ловко перебирая пальцами, он извлекал из инструмента постепенно усложняющуюся мелодию, состоящую из аккордов, интервалов и одиночных звуков.

Устроившись удобнее, я растянул гудящие ноги, положил руки на живот прямо поверх пальто, которое служило мне одеялом, и тихо сказал:

— Всем спокойной ночи.

Закрыв глаза, я не заметил, как уснул.

***

Глаза открылись сами, и я проснулся. Меня никто не тряс, не было никаких звуков, да и утро не наступило, судя по темноте вокруг. Но это и не удивило — к нашему распорядку дежурств я уже успел привыкнуть.

Привстав на листьях, я увидел сидящего напротив костра Видима, который изжёг ровно треть от набранного вечером запаса дров.

Всё это время мы питались охотой, а ял перебивался ягодами, которых ему хватало. Воду мы брали из речек и ручьёв, где ниже по течению кое-как отмывались и пытались стирать вещи. Без мыла получалось паршиво, но от нас хотя бы не воняло пoтом. Видиму холодная вода не нравилась, а вот ял почти не без удовольствия прыгал в неё, если была такая возможность, и даже звал нас. Впрочем, мы с ним успели даже пару раз поругаться. Роулл исправно капал на мозги, что лучше бы мне вернуться обратно к ним, но я стоял на своём, и мы потом целый день не разговаривали или огрызались друг на друга. Видим же наблюдал за нами и, кажется, даже получал удовольствие, но старался отворачиваться каждый раз, как я или Роулл на него посмотрим. Сначала я подумал, ему все наши склоки до звезды наверху, названия которой я так и не запомнил, но они с ялом тоже вели себя всё подозрительнее друг к другу. Роулл думал, что от него что-то скрывают, а Видим никак не хотел этим делиться.

Спали мы... по-разному. Часто, когда ночью становилось холодно, приходилось жаться спинами не к костру, а друг к другу, закрываясь моим пальтишком и одеялом яла вместе. Первые пару раз это порождало всякого рода шуточки на ночь глядя. Однажды я даже, к собственному удивлению обнаружил, что закинул руку на ближайшее тело. Ещё досаднее стало от того, что это был Роулл. Но он никак на это утром не отреагировал, дав мне надежду, что, возможно, в тот момент крепко спал.

Встав на ноги, я немного размялся, присел напротив дежурного на бревно, зевнул и сказал:

— Иди, я разогрел его для тебя.

— Пошёл ты, — протянул он сквозь ответный зевок. Эту фразочку он позаимствовал у меня, отлично поняв её смысл по интонации, когда я послал его в ответ на очередной подкол.

Чтобы не уснуть на дежурстве, я каждую ночь игрался с огнём. Почти в буквальном смысле. То в одну сторону направлю пламя, то в другую, но старался не переусердствовать, чтобы не потушить костёр и не оставить на нашем пятачке пекло. Самое ужасное, что мне придётся узнавать, кто есть кто из спутников не по одежде, потому что её не останется, а по ушам, и все наши шуточки могут оказаться вполне реальными угрозами.

Иногда, утомлённый, я осматривался по сторонам и слушал ночные звуки. Как ни странно, гнуса в воздухе не наблюдалось ни сейчас, ни вечером, и это, конечно же, радовало.

Между прочим, та ветка, которой я воспользовался в самый первый раз для переноса листвы и мха, мне до того понравилась, что я взял её с собой и всячески махал ей по дороге, ловя смешки со стороны спутников. Как бы ни пытался согнуть, сломать её не получалось. Она даже не трещала. Тогда я и решил её облагородить с помощью кинжала. Снял тонкий слой коры, оголив жёлтую молодую древесину, срезал сучки и немного скруглил один конец, а другой заострил, получив лёгкое копьё длинной в полтора метра. Меня даже посетила мысль привязать к одному из концов каплю, чтобы использовать его, как копьё, но ни у Роулла, ни у Видима с собой верёвки не было.

— Ладно — ты, — причитал я, — спасённый из темницы, но от тебя, Роулл, я не ожидал. Это же классика выживания — нож с верёвкой.

Посмотрев на самодельное древковое оружие, я невольно взялся за него и встал в стойку, вспоминая движения из фильмов и игр, где это оружие использовалось. Получалось, честно говоря, паршиво, и пару раз я чуть не попал упущенной палкой по товарищам или попал, но уже себе по голове. Но ссадины меня не останавливали, и я снова и снова пытался повторить то или иное движение, правда, решил всё-таки немного отойти. Впрочем, вскоре я вернулся на бревно перед костром, подложив туда ещё хвороста. Руки немного гудели, но это казалось больше приятным, нежели наоборот.

На клочке неба, который позволяла увидеть крона дерева, я неожиданно чётко для своего зрения разглядел звёзды. Мерцающие, далёкие и холодные звёзды. Где-то в темноте среди стеблей травы стрекотали сверчки. Они редко перебивали друг друга. Свежий чистый и прохладный ветер гонял воздух туда-сюда. Трава от этого тихо шуршала, а листья дерева — так же тихо шелестели. Как эти слабые звуки смогли пробиться сквозь сверчков — загадка, но я как будто мог слышать мельчайший шорох и даже понять, откуда он.

Несмотря на спокойную обстановку, я чувствовал приятное напряжение ожидания от того, что вскоре, наконец, увижу Норгдус. Тот самый город, где живут мои «свои». Не сказать же, что моя кровь — никто из моих ближайших родственников, думается мне, не пропадал в других мирах, а если и пропадал, то участь их могла быть не столь радужной, как моя.

Мышцы вскоре снова захотели движения, и я не отказал им в этом, потянувшись и похрустев позвоночником. В костёр после этого полетели ещё две небольшие палки. Впрочем, на этот раз моё с ним взаимодействие и прекратилось. Вместо того чтобы снова наклонять его пламя, я решил создать своё и играться уже с ним.

По руке огонь гулял, как послушный зверёк, только понимал он не слова, а мысли. Подкидывая его вверх, я чувствовал, что силы покидают меня интенсивнее, чем, если бы я держал его, поэтому спешил вернуть его на ладонь или другую часть руки. Потом мне пришла идея использовать проводник — одну из веточек. Получилось так, будто я держу в руках факел, хотя дерево от моего холодного огня ничуть не обугливалось. Но самое главное, что со словом «проводник» я очень даже угадал. Сидя на палке, огонь почти не истощал меня, словно бы я его держал без посредников. Воздух же почему-то сильно рассеивал мои силы.

Намахавшись и избив этой веткой до полусмерти воображаемого противника, я потушил свой огонь, сел на бревно рядом с костром и принялся ослаблять его силой мысли. Он недовольно затрещал, даже дым пустил, но выдержал нагрузку и воспылал вновь, когда я отпустил.

Тоскливо посмотрев на него, я глубоко вздохнул. Всё это я уже делал.

Оставшееся время я просто сидел и тоненькой палочкой чистил кинжал от попавшей в рисунок деревянной стружки, одновременно внимательно разглядывая его. Он отражал свет от огня так, что казалось, будто сделан не из серебра, а из золота или янтаря. Красота, да и только!