Обещанная демону
Шрифт:
«И это перед свадьбой! – ужасалась Элиза, воскрешая в памяти полный щенячьей преданности взгляд Артура. – Магия великая, что я творю! Что!»
Стыдливо сжавшись, она спрыгнула со стола и рванула прочь со всей прытью, на какую была способна. А странный незнакомец остался в темноте и тишине один, все так же странно и страшно ухмыляясь, прижав к пылающим губам пальцы, все еще пахнущие Элизой.
Глава 7. Бал
Легко сказать – получи кровь Элизы! А как это сделать?! Пырнуть ее вилкой за обедом? Но и на обед Ветту не пустили…
Ветта злилась, ужасно злилась. Расцарапанная
– «Соберутся только важные господа и мэр!» – свернув язык трубочкой и вытаращив глаза, прошепелявила Ветта, непочтительно передразнивая дядюшку. – «Бя-бя-бя-бя, бу-бу-бу!»
А там наверняка был торт. В животе Ветты, скучно бурча, переваривались надоевшие бобы, а перед глазами стояла красочная картина – залитый сладким кремом огромный торт с розами. Ну ничего-о-о… впереди бал, и туда-то Ветта приглашена наверняка. Если б ее и туда не позвали, то поползли бы слухи, что маркиз боится упустить выгодную партию для дочери, а слухи ему не нужны. Ветта облизнулась, громко рыгнула бобами, покрепче сжав веревочную ручку деревянной бадьи и, стуча деревянными башмаками по камешкам, решительно полезла в темные заросли, в плети огромных оранжевых тыкв, зреющих на влажных грядках.
Там она устроилась под особо развесистыми лопущащимися плетьми, уселась прямо в рыхлую землю и достала из бадьи красивый фонарик. Волшебной палочкой она указывала на мечущихся над травой светляков и запирала их в фонаре, пока их не набралось достаточно, чтоб тот осветил приличное пространство. Выбрав самую спелую тыкву, Ветта установила на него фонарик и немного отошла, дожидаясь результата.
– Идите сюда, мерзкие твари, – злобно шептала она, глядя, как в волшебном мерцающем свете фонарика по оранжевой тыкве карабкаются противные белые личинки.
Это были личинки богинь, очаровательных ночных бабочек с самыми прекрасными крыльями на свете. Но то, что было красиво с крыльями, на стадии гусеницы было просто омерзительно. Жирные рыхлые белые тела, зубастые пасти. Личинки были плотоядны, их нарочно селили в огородах, чтобы они пожирали насекомых, мышей и кротов. Ветта радостно потирали ручки, слушая их противный злобный писк, когда они карабкались на фонарик, в котором в кучку испуганно сбились светляки.
План Ветты был прост до безобразия.
Она уже слышала, что на бал Элиза наденет красивое розовое платье, а на голову – венок из настоящих роз. За ними уже посылали к лучшему флористу города, и тот приложил все свое умение, чтобы собрать самый прекрасный головной убор для самой прекрасной невесты.
Розовые розы, лепестки, налитые соком так, что казались прозрачно-восковыми, светящимися от магии, замедлившей их увядание… Венок был готов и выставлен в витрине как образец вершины мастерства. Он любую девушку сделает прекрасной!
Вот в этот самый венок, улучив момент, Ветта хотела насыпать плотоядных богинек, да побольше, побольше! Сначала, конечно, они будут спать, потому что Ветта поставит банку с ними в холодный подвал. Но потом, потихоньку, в бальной зале, где будет наверняка тепло, они отойдут и полезут из цветов в волосы Элизы.
– Хе-хе-хе! – зловеще сказала Ветта, стряхивая свою добычу с фонарика в бадью.
Пока Элиза спохватится, у нее вся голова будет в личинках. Белых, жирных.
Они запутаются у нее в волосах, они накусают ее голову, уши и, если повезет, то и лицо тоже.– Хе-хе-хе! – мысль о том, что богиньки могут изуродовать лицо Элизе, очень обрадовала Ветту. Может, если повезет, они ее так отделают, что она станет уродиной и Артур от нее сбежит! А не сбежит, так ей же хуже. Богинек она будет с себя с верещанием стряхивать. Люди будут давить их ногами. А Ветте достаточно будет затереть платком пару пятен крови на полу, или же на лице Элизы.
– И дело сделано! – торжествуя, заметила Ветта, набрав чуть не половину своей бадьи мерзких извивающихся червяков.
…Эти приготовления и нехитрую радость Ветты наблюдал в хрустальный шар тот, к кому она воззвала – Эрвин, Тринадцатый, Господин Повелитель Холодного Пламени. Он был одет в свой шикарный костюм с серебром, и, удобно расположившись в кресле, курил сигару. Выпуская серые кольца душистого дыма, он щурил синие глаза и смотрел, как Ветта выбирает самых кровожадных червяков для своей мести.
Его дом благодаря стараниям Ветты становился все более реальным, из небытия проступали очертания огромного здания с синими стеклами на высоких окнах. Ее злоба, ее ложь и гнусные намерения подпитывали черное колдовство, и лесной туман все сгущался, превращаясь в черные каменные стены.
Флигель, в котором расположился Эрвин, выглядел совершенно как настоящий. В нем было все, что полагалось для роскошного дома: и ковры, и лакированная мебель, и пылающий камин. Все это обрело свои привычные очертания и стало осязаемым, плотным, да и сам Эрвин давно уже стал не сгустком черной магии, а вполне живым человеком. Его большое сильное тело чувствовало тепло и холод, приятные ароматы и тонкие вкусы. Эрвин был жив, и наслаждался ощущениями жизни.
На роскошном резном столике из красного дерева, на медной старой подставке, стоял огромный хрустальный шар. Эрвин, поглаживая его отполированную поверхность длинными пальцами, поворачивал его и так, и этак, желая получше рассмотреть все, что делает Ветта, и усмехался.
– Эрвин, – страшный голос, похожий на вздох неуспокоенной жестокой души, раздался в тишине роскошного дома. Он шелестел, будто ветер, гонящий сухую листву, и любой человек, услышавший этот зловещий голос в лесу, умер бы на месте от ужаса. Но Эрвин лишь покосился во тьму, не прекращая любоваться своим хрустальным шаром. – Отчего ты медлишь, Эрвин? Зачем эти сложности? Возьми скорее свою жертву, Эрвин, и возроди нас! Я жажду крови и мести!
– Ты ждал столько лет, – медленно произнес Эрвин, обдумывая и взвешивая каждое слово, – твой дух дремал веками… Так неужто ты не потерпишь еще несколько дней, Первый?
– Я устал ждать, – желчно, как древний больной старик, проскрипел в ответ Первый. Бесплотная тень скользнула над полом, на миг затенив ярко пылающий огонь в камине, и вытянулась черным унылым призраком перед Эрвином. – Ты всегда был тщеславен и любил самые яркие человеческие оболочки! Неужто тебе и сейчас хочется покрасоваться и упиться всеобщим обожанием вместо того, чтобы вернуть этот мир нам? На что ты потратил жертвенную кровь? Натянул красивое гладкое лицо? Ты поранил девчонку, я знаю. У самого тебя не достало бы сил, чтобы вернуть себе даже часть того, что тебя сейчас окружает. Я слышу запах тела этой девчонки. Он пропитал весь твой дом. Он пророс в стены. Ты мог бы разбудить половину из нас этой жертвой, но твое желание покрасоваться перевесило весь здравый смысл!