Обещанная колдуну

— Пожалуйста, Дани… Мне нужно отдохнуть… — прошептала я.

— Да, конечно. Я поглажу тебя. Успокою. Все будет хорошо.

Он вдруг порывисто вздохнул и ткнулся головой мне в живот, обнял за талию, прижался.

— Агата, да что же это…

Голос его на мгновение стал растерянным, испуганным, как у маленького мальчика. И я, боясь спугнуть эту часть его души, погладила Даниеля по мягким волосам.

— Дани… Отпусти… Я не стану держать зла, обещаю…

Он шмыгнул носом, не поднимая лица.

— Нет. Не могу, Аги. Я с ума схожу без тебя. Все будет хорошо. Ты привыкнешь. Давай поглажу тебя, поласкаю…

Во мне все заледенело, но я не отняла руки от его затылка.

— Дани, ладно… Ладно…

О боги, мне бы выиграть время!

— Только не сейчас. Посмотри на меня… Мне бы отдохнуть хоть немного…

*** 47 ***

Даниель наконец поднял лицо. Кровь из рассеченной брови он вытер о мое платье и сейчас выглядел уже не таким пугающим. Почти спокойным. Я не убрала руку с его затылка, старалась, чтобы она не дрожала.

— Дани, помнишь… Помнишь, мы искали в саду брошенные гнезда? Думали, что если в такое подложить куриное яйцо, то ночью прилетит жар-птица и согреет птенца? И из него вылупится феникс?

Я смотрела ему в глаза, говорила негромко, чтобы удержать того маленького мальчика, которого знала.

— А на озере… Помнишь, как я изображала русалку, щекотала тебя за ноги и пыталась утащить на глубину?

Даниель усмехнулся.

— С твоим-то ростом, Агатка, только на глубину и тащить…

Я перевела дыхание — он слышал меня, понимал. Может, еще не все потеряно? Даниель тяжело опустился на пол: в борьбе ему тоже досталось, выглядел он помятым и уставшим. Он заговорил, разглядывая свои руки, покрытые следами крови — и его, и моей. Смотрел на них так, будто не верил.

— Угораздило же тебя, Аги, податься в колдуньи… Гадство!

Я вздрогнула.

— Я…

— Да знаю! Это не твой выбор! Но почему я должен страдать с тобой заодно?! За что ты и меня прокляла?!

— Я не…

— Молчи, лучше молчи сейчас! Я ведь думал сначала, что просто скучаю немного. Отболит и пройдет. Всего лишь девчонка, с которой я рос… Так нет же, это как раскаленный гвоздь в сердце. Болит, и жжет, и тянет! Во что ты превратила меня, Агата! В тряпку, о которую можно вытирать ноги!

Я сжалась, убрала руку, но он, вздохнув, вернул ее на место к себе на затылок.

— Сделался так рассеян, что меня даже выслали из крепости. Новый командир сказал: съезди отдохни, а то мозги набекрень. Он думал, из-за миражей, из-за той ночи, когда они едва не прорвались. Не мог же я признаться, что из-за девчонки!

Он снял мою ладонь со своей головы и принялся гладить, перебирать пальцы, будто я была его желанной игрушкой, рядом с которой он успокаивался. Цепь тихонько позвякивала, но его, похоже, нисколько не смущало, что он приковал подругу детства в чужом доме.

— Я сделал Флоре предложение…

Не могу сказать, что новость оказалась неожиданной, но почему-то окончательно сбила меня с ног. Флоре предложение, а меня, как рабыню, на цепь… Но я молчала: все равно теперь, лишь бы Даниель продолжал говорить.

— Мы переспали… Я ничего не почувствовал! Смотрел на нее, а видел тебя, Агата! Все время видел тебя!

Он сжал мои пальцы так крепко, что я вскрикнула, но он уже отпустил и снова принялся гладить.

— Поэтому мы будем вместе. Ты ведь об этом мечтала, да? Хорошо, ты этого добилась.

Я хотела спросить у Даниеля, замечает ли он, в какое убогое жилище он меня притащил. И как он себе представляет нашу жизнь? Ведь Тёрн все равно меня разыщет. И папа, когда узнает, что я пропала, поднимет людей на поиски. Или он в своем воспаленном сознании представляет, что я так и буду сидеть на цепи — без еды, без пищи, без возможности выйти в туалет — и ждать его?

— Рем? — тихо спросила я.

— А, мальчишка… Сказал ему, что мы любим друг друга, что я хочу спасти тебя от мерзавца колдуна. Разве не так?

Глупый Рем, думал, что выручает меня.

— Дани, — сказала я, осторожно подбирая слова. — Ты ведь понимаешь, что это не будет продолжаться долго. Меня найдут. И тебе… будет плохо. Разреши Тёрну помочь тебе, он придумает способ…

Даниель выкрутил мне руку, так что я, пытаясь сдержать стон, упала на кровать, ткнулась лицом в прохладные лепестки, вдыхая одновременно аромат роз и запах затхлости, исходящий от покрывала.

— Это будет продолжаться столько, сколько я захочу.

Он грузно поднялся, пошатываясь, дернул за руку и ногу, переворачивая на спину, навис, наблюдая. Как жалко, я, должно быть, выглядела сейчас, с расквашенным носом, растрепанная. Тяжелые браслеты из литариума давили на запястья, пригвоздив их к постели. Я лежала, раскинув руки, и не могла пошевелиться.

— Тебе же нравились мои поцелуи, да, галчонок? Чего ты так трясешься, у нас ведь все уже было? Пищала от восторга!

Я ничего не отвечала, растеряв все слова. И что тут скажешь — он все равно не услышит. Я только смотрела, словно могла бы остановить взглядом… Даниель наклонился и прижался к моему рту. Я застыла, как мертвая, даже не дышала. Исцарапанные о доски пола губы пекло. Даниель должен был чувствовать вкус моей крови.

— Вот, значит, как, — недовольно и зло выговорил он, отодвигаясь. — Теперь бревно будешь изображать!

— Мне больно… — прошептала я. — Я устала… Я не могу ничего…

И зажмурилась. Глупая, глупая Агата: Даниель сейчас не способен ни на жалость, ни на сострадание.

— Ладно, — проворчал он. — Отдохни.

Я не поверила своим ушам, а потом поняла: Даниель и сам пострадал, когда мы боролись, бровь и руки до сих пор кровили. Ему тоже нужно прийти в себя после схватки.

— Я ненадолго уеду. Привезу для тебя одежду. В этом платье ты похожа на миража.

Он хохотнул.

— Искупаем тебя, переоденем, — в его глазах снова появился нездоровый блеск. — И поимеем. Да, Аги? Сладенько.

Я нашла в себе силы не отвести взгляд.

Он ушел, оставив меня одну, подарив несколько часов передышки. Конечно, первым делом я попыталась избавиться от браслетов, но замок запирался непонятным мне способом, открыть его можно было только с помощью ключа. Прочную цепь невозможно было разорвать, хотя я пробовала зубами разогнуть железные звенья, но на треснувших губах снова выступила кровь, так что я оставила попытки.

Я забралась на постель, скорчилась, обхватив колени руками. Даже плакать не могла — так мне было плохо и страшно. Тёрн вернется через несколько дней… Что от меня останется к этому времени? Что останется от моей души?