Обитель
Шрифт:
Милана нашла в хаосе комода серебряное кольцо с маленьким камушком и надела. Она стояла с несколько секунд и потирала кольцо – думала, вспоминала. Но многообразие весёлых и светлых воспоминаний раздирало сердце, словно голодный хищник добычу. Милана вздохнула и сняла кольцо – прошла к столу и положила его на пыльный ноутбук.
Встав слева у стола, Милана взяла первый попавшийся продолговатый предмет, которым оказался красный маркер и зачеркнула все пункты «To do list», кроме последнего. Закусив губу, она медлила; в глазах трепыхались: сомнения, огоньки страха. Она взглянула на верхний правый угол пробковой доски, где была фотография с широкими улыбками – и осколки души всколыхнулись, звеня невыносимой
Проверив плиту на кухне, утюг в гостиной, Милана вернулась в коридор и надела белые босоножки с лёгкой подошвой как у кроссовок; вставила наушники в уши, нашла свой плейлист «Lana Del Rey избранное» и нажала случайный порядок.
В наушниках заиграла песня «Summertime Sadness».
До того, как закончился тихий проигрыш и прозвучали слова: «Kiss me hard before you go. Summertime sadness…» – Милана вышла в прохладный подъезд, в котором пахло хлоркой.
Заперев дверь на два оборота, Милана спустилась с третьего этажа на первый и сунула ключи в щель их почтового ящика – помедлила, но разжала пальцы, и они с шумом упали на донышко.
Вдох, выдох; Милана нажала кнопку домофона и вышла наружу – в розово-солнечное утро.
Милана вышла из первого подъезда пятиэтажного дома: бледно-сиреневый, довольно старый, но в хорошем состоянии.
– О, – раздался справа голос пожилой женщины, – Милана. Ты бы слышала, что твоя сестра мне сегодня сказала! Как у неё только язык повернулся…
Милана не взглянула на неё – крыльцо, ступенька, поворот направо. А в окне возмутилась соседка:
– Ах, ты ж посмотри! Какова старшая сестра, такова и младшая! – И она фыркнула возмущением от такой вопиющей нахальности и неуважения этой семейки из двух человек.
Если бы Милана действительно её слышала, а не сквозь песню и как посторонний шум улицы, где голоса не имеют слов, а слова не имеют смысла – то не молчала бы; а про себя бы подумала, что нет – они с сестрой разные, и очень.
Милана шла вдоль своего дома. Во дворе и на подъездных лавках сидели знакомые и незнакомые лица – несколько удивлённых, несколько сочувствующих; и пара шепотков и толчков локтем друг в друга. Но для Миланы все лица были безликими, словно водой размыли акварель; и она шла к месту X в объятиях «Summertime Sadness».
После дома и шумного двора с детьми – пешеходная дорожка, пешеходный переход, где не было ни одной машины, и Милана вышла на широкую аллею, которая вытянулась линией. Прямоугольные кирпичики светлой плитки, по бокам скамьи с урнами, а за ними газон с одинаковыми деревьями и кустами, которые выстроились в две шеренги напротив друг друга. У газона, за скамьями на одинаковом расстоянии стояли фонари в винтажном стиле: бронзовый цвет, завитки и, напоминая бутоны цветков, свисало по два флакона. А между фонарями, провисая над плиточной дорогой, протягивались нити с круглыми гирляндами.
Песня сменилась на «Sad Girl». Милана шла по центру аллеи и смотрела перед собой – на городок Зелемир – в солнечно-розовом цвете с розово-голубым над головой, с розово-зелёным повсюду.
По обе стороны аллеи пролегали однополосные дороги, за ними – тротуары с полоской газона, где кучковались кустарники, и они прерывались только на пешеходах, ведущих на аллею; и тянулись линии жилых пятиэтажных домов. Старые пятиэтажные здания, построенные во времена СССР, но отремонтированные, освежённые. Штукатурка фасадов была в светлых, бледных или пастельных тонах. И дома чередовались в цвете: светло-поросячий, бледно-салатовый, пастельно-голубой, бледно-сиреневый,
пастельно-розовый, светло-бежевый, светло-зелёный – не было чёткой последовательности, и была даже хаотичность, но в то же время гармония сочетаемости, лёгкость, ненавязчивость.Со стороны дорог, в домах были небольшие магазины, а возле их входов и лестниц, ведущих на крыльцо, стояли клумбы с яркими цветами. А в промежутках между домами виднелись – зелень, дворы, иные невысокие здания, как: детский сад, продуктовый магазин, цветочный магазин и прочее, прочее.
Милана шла по аллее, не смотрела на безликие лица и дома; смотрела на конец аллеи, которая упиралась в широкую двуполостную дорогу, а за ней начинался один из двух парков в городке – Ласточка. Слева от парка, вдоль дороги протягивались сосны; по другую сторону дороги, напротив этого лесочка – виднелись те же пятиэтажные дома. Справа от парка начиналась более новая часть городка с девятиэтажными домами. А впереди, за парком – сверкало небольшое озеро Катерина. Справа от него и обнимая, рос лесопарк сосен и берёз, он расширялся и вытягивался вдали, сливаясь с лесом, в который редко захаживает человек.
На скамьях аллеи сидели люди: подростки, молодые, родители с детьми, которые рисовали мелками, а кто-то просто раскрашивал прямоугольники плитки в разные цвета; и несколько собак. Но жизнь и радость проходили сквозь Милану и не задерживались – словно она была ситом. Всё что она ощущала это: жар солнца, пустоту, бессилие.
Включилась песня «Change». Милана повернула за одну из первых девятиэтажек Зелемира и остановилась. Сбоку находился городской бассейн, а за ними возвышалась девятиэтажка светло-поросячьего цвета. А за ней и дальше – ещё три таких же; между ними располагались: детские дворы, небольшой корт, на котором были установлены футбольные небольшие ворота, и молодёжь играла в футбол. И всюду была зелень, которая росла в городке везде, словно сорняк.
С дрожащее-звенящими осколками души, Милана стояла и смотрела на девятиэтажку сжав кулаки и поджав губы. Эта девятиэтажка была самой близкой к дороге, а за ней находились деревья парка, который не имел никакого ограждения, кроме разве что природного; и виднелся сворот в парк: косая дорожка, ступеньки с перилами, и линия продолжалась, уводя в тень деревьев.
Пробегая по белым рамам, Милана поднимала взгляд и остановила его на одном из окон на седьмом этаже – душу словно стиснуло, а осколки души впились в тело изнутри. Милане почудилось что даже отсюда она смогла увидеть воздушную розовую тюль, развевающуюся на ветру, который качал хвост светло-русых кудряшек и трепетал голубой футболкой.
Сделав вдох, Милана подняла взгляд выше – на крышу; кулаки разжались, и вместе с ними разжалось всё остальное. Опустив взгляд, она направилась к девятиэтажке.
Женщина – раскрасневшаяся и запыхавшаяся – пыталась завезти коляску с трёхлетним мальчиком в подъезд и одновременно держала дверь домофона. Ноги Миланы помнили каждую из четырёх ступеней – и, как множество раз до этого, они поднялись с подзабытой лёгкостью и ловкостью рядом с пандусом. Она придержала дверь – женщина на выдохе поблагодарила кивком и улыбкой, и завезла коляску в прохладный подъезд.
Пока женщина ставила коляску на площадке под лестницей, вынимала сонного ребёнка и вещи, Милана поднялась на первый этаж и остановилась.
Она посмотрела на лифт и опустила взгляд – смотрела на первую ступень следующего лестничного пролёта; а рука сжимала перила с толстым слоем голубой краски. В низу постанывал ребёнок, не желающий вылезать, и возилась его уставшая мать.
Песня переключилась на «Born To Die».
«Why?» – рука Миланы отпустила перила.
«Who, me?» – не взглянув на лифт, она продолжила подъём.