Обитель
Шрифт:
Но зато Диана помнила, что бабушка рассказывала, как место быстро теряло популярность. И на вопрос: «Почему?», бабушка вскидывала плечами. А потом говорила: «Видимо людям там изначально не особенно нравилось, а ходили, потому что других мест-то и не было». Потом рынок, где сейчас находится парк, убрали и началось его зарождение. А про тропу здоровья все начали забывать, несмотря на то что она всегда находилась под боком.
Милана смотрела на кусок асфальта и тень под кронами сосен и берёз, которые разбавляли высокие и раскидистые кусты рябин с зелёными ягодами. Милану
Остановившись, Милана смотрела на место, где когда-то была тёмно-коричневая деревянная лодка с двумя вёслами. Весёлое воспоминание детства проплясало яркостью на песке и отдалось в грудь – словно удар пушечным ядром.
У травы ржавый колышек был врыт глубоко в землю, а на его верхушке находилась ржавая петля. Милана вспомнила что к ней цепью крепилась лодка и на замок.
Приблизившись к месту, Милана прошептала:
– Что я здесь делаю? – Она опустилась на колени и коснулась песка.
Зажав песок, слыша, как спокойные волны ласкают берег, она чувствовала себя потерянной и хотела провалиться в черноту.
– Лана, – раздался голос справа.
Милана вздрогнула и замерла, а внутри заклокотало. Она осела на пятки и повернула голову. Возле дорожки стояла Анна. Две рыжие косы, веснушки, зелёные глаза, но не было широкой улыбки; ростом она была немного выше лучшей подруги, стройная, но крупнее. Она была в розовом сарафане с белыми мелкими цветочками, а на ногах – чёрные босоножки. Милана помнила, что подруга часто ходила в этом сарафане прошлым летом.
Замерев, Милана смотрела на свою лучшую подругу. Милана разумом понимала, что это невозможно. Но ей так хотелось, чтобы это было возможно. До невыносимости хотелось.
Анна игриво улыбнулась. Это показалось Милане странным, непривычным, чужим. Подруга и раньше игриво улыбалась. Но не так. Совсем не так. И Милана подумала, что это из-за того, что она не видела её шесть месяцев.
Улыбка Анны стала шире, а потом она хихикнула и, развернувшись, побежала – вбежала на тропу и, не замечая высокой травы и репейника, бежала к забытой тропе здоровья.
– Анна! – воскликнула Милана и вскочила.
Не думая, она бросилась вслед за подругой. Через тропу и на асфальтированную дорогу. Милана побежала по ней направо, а Анна бежала впереди. Из широких трещин торчала трава, кое-где были ямки, а кое-где асфальт вспучился из-за корней под ним.
Оставив позади половину неровного круга тропы здоровья, Милана бежала с очередной горки, а Анна поднялась на следующий подъём и, сбегая с него, уходила из поля зрения. Милана начала подъём – отвыкшая от физической активности, она запыхалась, и, едва не касаясь руками асфальта, склонялась.
Поднявшись на верх подъёма и едва не опускаясь на четвереньки, Милана хватала ртом воздух, но не увидела Анну. Выпрямившись, Милана тяжело дышала и искала глазами.
Розовый цвет проскользнул справа – в лесу, среди стволов и зелени. И не думая, Милана бросилась следом.
Продираясь через буйство травы, папоротника и лопухов; огибая кусты
и деревья; запинаясь о выпирающие корни сосен и поскальзываясь на упавших шишках – Милана бежала через лес. А розовый сарафан и рыжие косы то мелькали, то исчезали.– Анна! – на выдохе крикнула Милана. Она споткнулась о корень сосны, повалилась на четвереньки и не заметила, как выпал её смартфон. – Постой!
Обливаясь потом, морщась и тяжело дыша, Милана поднималась и шла дальше. Она увидела, что розовый цвет стоит. Отодвинув ветку молодой рябины, она вышла на небольшую поляну.
Полянка имела ровный круг и, несмотря на дикость лесочка, была голой; росла только трава по щиколотку, словно подстриженный газон. И было в полянке нечто странное, неестественное, отталкивающее.
У центра полянки стояла Анна.
– Анна, – на выдохе сказала Милана и остановилась на расстоянии в несколько метров.
Лучшая подруга развернулась и протянула руки в призыве объятий, улыбнулась и сказала:
– Иди ко мне.
С полуулыбкой Милана сделала шаг, но встала, а уголок губ опустился. На её лице появилась настороженность, а в груди заскреблась странная тревога. Руки подруги замерли – приглашали к себе, а улыбка не сходила с родного, чуть забытого лица. Но Милана ощущала, что что-то не так.
– Иди же ко мне, – сказала Анна. – Разве ты не соскучилась?
– Я… очень! Но… – Милана без отчёта для себя отступила. – Ты…
– Лана, – с нежностью сказала Анна и улыбнулась шире. Но и нежность была странная, отталкивающая. – Лана-банана, – и она хихикнула.
Сердце Миланы сжалось болью, и её накрыло послабляющими: паникой, смятением; ноги подогнулись – она опустилась на колени, одной рукой касалась земли, второй виска. Она чувствовала, что теряет реальность, или реальность теряет её.
Разум вопил: Она мертва! Она умерла! Она мертва! Она умерла!
А в голове вспыхивали картинки воспоминаний: больница, печальное лицо доктора, плач родителей Анны, её ошарашенный десятилетний младший брат, и пустая койка; гроб опускают в землю, вокруг снег и свежая могила, словно чёрный островок, надгробная плита и куча цветов, как яркие краски на белом полотне. Милане хотелось сжечь – цветы и себя, ей хотелось физической боли, чтобы затмить боль душевную. И фото на плите: две косы, зелёные глаза, веснушки и широка улыбка. Улыбка на надгробной плите, улыбка лучшей подруги с детского сада на надгробной плите – казалась Милане сюрреалистичной, и как издёвка жестокой вселенной.
– Ты не… – сказала Милана. Она открыла веки и смотрела на Анну, которая стояла, замерев с протянутыми руками и улыбкой. Милана сделала судорожный вдох, и сказала: – Ты не она.
– О чём ты, глупенькая? – спросила лже-Анна и опустила руки.
– Это невозможно. Ты… Ты… – И Милана всё же выдавила: – Ты мертва.
– Но я здесь. Я пришла к тебе.
– Нет, – мотнула головой Милана. Она поднялась, пошатнулась и выпрямилась.
Лже-Анна зашагала, а Милана развернулась и побежала. Она вбежала в лес. Но перед ней возникла лже-Анна – и она с распахнутыми глазами остановилась и попятилась.