Обман

— Выпрягайте лошадей, — приказал Джелидо. — Садимся по двое на лошадь.

Как только скакунов выпрягли, позвали аркебузира. Тот положил оружие и быстро подбежал.

Вскочить в седла было непросто: лошади бунтовали против лишнего груза. Но в конце концов все расселись, не потеряв слишком много времени: Джелидо с Катериной за спиной, лжесвященник с Серве, лжесекретарь с безоружным аркебузиром и двое кучеров.

— Вперед! — крикнул Джелидо. — В безопасное место!

Они поскакали рысью, да перегруженные лошади и не выдержали бы галопа. Они и так пританцовывали и громко ржали.

Едва завернули за угол, как Серве радостно воскликнул:

— Прекрасная штука — свобода! Да здравствуют гугеноты!

Пьетро Джелидо, который никогда не улыбался, на этот раз ответил коротким смешком.

— Через несколько дней вы будете в Женеве. Там вы узнаете, что такое настоящая свобода!

Может, он хотел ободрить Серве, но Катерину вдруг забила дрожь, и ощущение счастья вмиг исчезло.

ЖАН ФЕРНЕЛЬ

— Ульрих из Майнца. Вам достаточно этого имени?

Вопрос был задан с хитрой иронией.

— Достаточно, господин Фернель, — задумчиво ответил Мишель. Он чуть подумал. — К сожалению, я не могу пригласить вас к себе… А что, если нам поговорить в таверне?

— Пожалуй, если только там не очень шумно.

— О, не беспокойтесь, я сам терпеть не могу шума. Я поведу вас туда, где в эти часы всегда почти пусто.

Ведя гостя по просторным, но грязным улицам квартала Ферьеру, Мишель украдкой его разглядывал. Главный медик короля Генриха Второго Жан Фернель был на вид лет шестидесяти, худ и носат. Кроме длинного носа и роскошного платья, которое он носил, ничто в нем не выдавало личности экстраординарной. Серые глаза под низким лбом отливали молочным блеском, руки с длинными пальцами постоянно дрожали. Те, кто был с ним хорошо знаком, знали, что причина этой дрожи крылась не столько в возрасте или болезни, сколько в сжигавшем его внутреннем огне, не нашедшем себе другого выхода в смысле физическом, но породившем блистательный талант.

Мишель читал его великолепную работу «De abditis rerum causis», в которой естественная магия объяснялась с таким знанием, что автору могли бы позавидовать и Корнелий Агриппа, и Парацельс. Когда Фернель утром появился у него на пороге как простой клиент, Мишель был так поражен, что выронил вазочку с вареньем.

Услышав шум, приближающийся со стороны улицы Бург-Неф и центральной церкви квартала, Мишель нахмурился.

— Лучше нам пойти другой дорогой, господин Фернель.

— Почему? Что случилось?

— Сегодня шестое июня, день причащения Святых Даров.

— Я знаю. В прежние времена его праздновали повсюду. А здесь его празднуют?

— И не только здесь. Несколько дней назад король распорядился возобновить ежегодный праздник во всей Франции. Причина очевидна: Генрих хочет бросить вызов гугенотам, которые отрицают присутствие тела Христова в обряде причастия.

Фернель кивнул.

— Его величество слишком поддался влиянию Гизов. Он не замечает, что подобные меры могут спровоцировать гражданскую войну.

— Именно так. Мне бы не хотелось присутствовать при процессии, которая приближается. Впрочем, уже поздно…

На улицу, по которой они шли, со стороны церкви Сен Мишель хлынула громко кричащая толпа. Несмотря на то что впереди шел священник с ковчегом, толпа мало походила на религиозное шествие. Все отребье салонского общества причудливо перемешалось в ней со знатью, едва стоящие на ногах пьянчужки шли бок о бок с благочестивыми матронами в шалях, с молитвенниками в руках. Кто-то кричал: «Да здравствует праздник Святых Даров!», кто-то распевал церковные гимны, но во всей этой разноголосице явно превалировали выпады против Кальвина, Лютера и гугенотов. В толпе выделялась группа совершенно обезумевших людей, которая пинками гнала перед собой голого по пояс молодого кузнеца, видимо, заподозренного в ереси. Он был весь в крови и закрывал лицо руками, чтобы хоть как-то защититься от побоев, и все время падал, но его силой поднимали на ноги.

В памяти Мишеля сразу всплыли жуткие сцены избиения евреев, которые ему приходилось видеть. Вынести этого он не мог.

— Остановитесь, что выделаете! — вне себя закричал он и хотел уже кинуться к юноше, но сильные, несмотря на дрожь, руки Фернеля схватили его за рубашку.

— Не вмешивайтесь, — шепнул ему королевский медик. — Беднягу вы все равно не спасете, а вот сами пропадете.

По счастью, шум стоял такой, что никто не услышал крика Мишеля. Он не сопротивлялся, когда Фернель повернул его лицом к стене и продержал так, пока процессия не прошла мимо.

Задыхаясь, Мишель проговорил:

— Я знаю этого кузнеца, это умный и добрый юноша, он никому не делал зла.

— Вот увидите, его не убьют, — ответил Фернель, — До этого мы пока не дошли. Хотя я все время спрашиваю себя, сколько нам осталось лет, месяцев, а может, и недель до кровавой бани.

Мишель не ответил. В его мозгу завертелись образы окровавленных шпаг, безжизненных тел, падающих звезд и горящих деревень. Он испугался, что Абразакс снова затащит его в свою космическую воронку. Но этого не случилось, и он понемногу успокоился. Было такое чувство, что он очнулся от кошмарного сна.

— Простите меня, — пробормотал он, — я совершенно не выношу жестоких зрелищ.

Фернель посмотрел на него с отеческой улыбкой.

— Почему вы извиняетесь за то, что делает вам честь? Надеюсь, что правитель этих мест тоже когда-нибудь обнаружит в себе такие чувства, — Он осторожно повернул Мишеля снова лицом к улице, — Ну, так где та таверна, в которую вы меня вели? Я хочу есть, пить и поговорить с вами о множестве вещей.

Они пошли дальше. Мишель совсем пришел в себя, хотя до полного спокойствия было еще далеко. Он чувствовал, как над городом, как невидимый туман, зависла ненависть, и от этого холод пробирал до костей. И вот что его тревожило больше всего: в его мозгу разница между видениями и реальностью уменьшалась день ото дня. Уже давно для того, чтобы достичь Абразакса, ему не требовалась ястребиная трава, а теперь и последовательность чисел становилась лишней. Не говоря уже о кольце и о связанном с ним ритуале. Если Мишель и исполнял его, то только чтобы поддержать в себе иллюзию, будто дверь, ведущую в другие небеса, он может открыть в любой момент и по своей воле.

Именно возможность взаимопроникновения разных миров и была той жестокой участью, которую Ульрих из Майнца уготовил человечеству, и появление невиданных растений стало результатом его экспериментов. И это вызывало неописуемый ужас у Мишеля. Чтобы отвлечься от страхов, он указал гостю на изящный фонтанчик на площади Платанов:

— Прочтите надпись на фонтане. Я написал ее месяц назад по просьбе городских консулов.

Фернель наклонился над треугольной плитой на металлических рожках и перевел с латыни выбитую на ней надпись:

— Если бы, ввиду человеческой изобретательности, Сенат и магистраты Салона могли снабдить горожан большим количеством вина, они, под руководством консулов Поля Антуана и Марка Паламеда, не соорудили бы за такие деньги такого плохонького фонтанчика.

Фернель рассмеялся:

— Представляю себе лица консулов, когда плиту открыли.

Мишель тоже улыбнулся.

— Да, это надо было видеть. И надо было слышать шуточки, которые отпускали зрители. Но пойдемте выпьем что-нибудь повкуснее этой водицы.