Обман

Симеони наморщил лоб.

— Мишель де Нотрдам… Я, кажется, читал один из его альманахов. Он астролог?

— По крайней мере, претендует на это звание. Он поймет, что значит бесчестить женщину. А что до Пьетро Джелидо… он вообще пожалеет, что родился на свет.

Катерине с трудом удалось подавить рыдание. В памяти ее всплыло нежное лицо Мишеля Серве в миг последнего короткого объятия в тюремной камере инквизиции.

— Браво, мама! — повеселев, воскликнула Джулия. — Теперь вы снова прежняя властительница Камерино! Женщина отважная и умная…

Ее слова прервал отдаленный гул, такой сильный, словно его источник находился совсем близко. Огонь, пущенный рабочими, грузчиками и нищими, видимо, добрался либо до пороховых погребов, либо до мастерских, где работали с серой. Окно озарилось пламенем.

— Интересно, отчего настоятель не вызовет лучников, чего он ждет? — спросила Джулия. — Достаточно одного отряда конной стражи, чтобы разогнать злоумышленников.

И, словно в ответ на ее вопрос, послышался отдаленный прерывистый треск. Симеони улыбнулся.

— Дорогая моя, тут уже не лучники, в ход пошли аркебузы. В дело вмешалась власть в коротких одеждах.

— Вот и прекрасно! — повеселела Джулия.

Наверное, она не прочь была бы продолжить разговор, но тут дверь распахнулась, и в комнату ворвался лысый, крутолобый человек лет пятидесяти. За его спиной, держась за ручку двери, стояла служанка.

— Братья, — начал лысый, — меня зовут Пьеро Карнесекки, я член лионской консистории. Консистория рассудила, что это здание находится в зоне опасности. Вы должны немедленно его покинуть.

— Там, кажется, стреляют, — сказала Джулия, указав на окно.

— Совершенно верно. Через полчаса стрелять начнут повсюду.

Катерина в этот момент так ненавидела гугенотов, что засомневалась, стоит ли повиноваться Карнесекки, наверняка диакону или пастору кальвинистской церкви, хотя платье его имело священнический покрой. Но потом решила, что, пожалуй, стоит. По крайней мере, у нее будет достаточно времени, чтобы обдумать план мести.

— Хорошо, идемте скорее, — ответила она. — Но куда вы нас поведете?

— Предоставьте это мне, — отозвался священник. — Я выведу вас из рабочего квартала.

Спустя некоторое время Катерина и ее спутники в сопровождении человека в черном почти бегом пробирались по узким, загаженным нечистотами переулкам. Все двери и окна в лачугах грузчиков были нараспашку. Вдали, над соломой и потрескавшейся черепицей крыш, виднелась часть города, охваченная пламенем. Выстрелов слышно не было, только эхо отдаленных криков.

Внезапно у Катерины подогнулись колени, и, чтобы не упасть, она схватилась за Симеони. Тот заботливо склонился над ней. Джулия тоже подбежала, а Карнесекки тем временем остановился в нескольких шагах отдохнуть.

— Что с вами, герцогиня? — спросил Симеони.

— У меня так сильно заболела нога, словно мышцу свело. Сейчас боль отходит.

— Это не подагра? — спросила Джулия.

— Подагра? Нет, не думаю, — ответил Симеони, — Скорее всего, это просто возрастная болезнь суставов.

Он обернулся к гугеноту.

— Нам надо идти помедленнее, мадам не может бежать, как мы.

— Хорошо, — согласился Карнесекки, — Но надо двигаться, здесь оставаться нельзя.

Катерина почувствовала себя такой униженной, что вновь обретенная уверенность улетучилась в один миг. На глаза снова набежали слезы и не вылились только потому, что она и так слишком много пролила их сегодня. На миг она вдруг остро почувствовала, что короткое любовное объятие с Серве было последним в ее жизни, и поняла, какая пропасть утраты и одиночества разверзлась под ее ногами со смертью возлюбленного.

Симеони взял ее под руку.

— Обопритесь на меня, герцогиня, и успокойтесь. Боль в суставах — не редкость в вашем возрасте. Попробуйте идти обычным шагом и увидите, что все получится.

Джулия взяла ее за другую руку.

— Я помогу вам, мама. Вот так. Если снова станет больно, скажите мне сразу.

Троица направилась к реке, где сосредоточились мастерские и мельницы. Здесь улицы были спокойны, но над ними висела непривычная тишина: замолк визг ткацких станков, да и вся жизнь, казалось, замерла. Вода в Роне стала чистой, и по ней не плыли больше пятна краски. Лодок тоже не было видно.

Обессиленная Катерина покорно повисла на руках спутников. Боль не отпустила ее, но она старалась не подавать виду. Во мраке, что окутал ее мысли, вдруг забрезжил просвет. Ее опять охватила жажда мести, и с новой, почти маниакальной силой вспыхнуло желание овладеть секретом Нотрдама, тем, что позволял останавливать время и нарушать его законы.

Вдруг она вздрогнула и повернулась к Симеони.

— Что вы сказали?

— Я рта не раскрывал, — ответил тот удивленно.

— И вы не просили меня присоединиться к вам в…

— Нет, герцогиня, где же вы ко мне должны присоединиться, если вы и так рядом со мной?

Катерина опустила глаза.

— О, простите, я думала…

Призыв, который она услышала, произнес голос, совсем не похожий на голос Симеони. Он говорил с заметным испанским акцентом, но это был не акцент Мигеля де Виллануэва по прозванию Серве. Она вспомнила тембр этого голоса, который стал для нее родным столько лет назад. Он звучал глухо и настолько размыто, что Катерина смогла разобрать только одно слово: Абразакс. Она спросила себя, не ослышалась ли она.

Симеони глядел на нее с явной тревогой.

— Вам, наверное, показалось. Как только выберемся из рабочего квартала, отправимся к моему другу, у которого я всегда останавливаюсь. Он один из немногих флорентийских изгнанников, которые остались верны Козимо. У него большой дом, и он охотно примет вас.

Катерина в задумчивости отрицательно покачала головой.

— Я не собираюсь оставаться в Лионе. Мне надо сразу уехать в Салон.

— Мама, вы шутите? — воскликнула Джулия, — Вы не в том состоянии, чтобы отправляться в дорогу.

Вопреки собственной слабости Катерина бросила на дочь свирепый взгляд.

— Говорю тебе, я еду в Салон, и не пытайся мне помешать.

Джулия испуганно замолчала.

Тем временем они подошли к границе рабочего квартала. Клубы дыма за их плечами превратились в тоненькие струйки. Аркебузы замолчали, и это означаю, что восстание подавлено.

ИКОНОБОРЦЫ

Гийом Рондле повернулся к Жюмель с самой радушной из своих улыбок.