Обман

— Кто она? — спрашивает итальянка, разглядывая меня так, словно перед ней какое-то насекомое. — Почему она говорит?

— Надеюсь, Червинский, твое сопливое прошлое просто неверно использует падежи, потому что я как никогда близка к тому, чтобы превратить чье-то хорошенькое личико в повод носить маску двадцать пять часов в сутки.

Марик кое-как усаживает девицу за стол, а сам садиться напротив и за руку усаживает меня рядом, бедро к бедру. Итальянка разглядывает нас пару мгновений, но как только замечает, что под моим пристальным наблюдением, снова переводит взгляд на Марика.

Как будто меня тут и нет.

— Бель, знакомься, это — вера, моя невеста. У нас свадьба через пару недель.

Марик берет меня за руку, а я, как бы невзначай, выкладываю наши руки так, чтобы Артистка погорелого театра во сей красе рассмотрела мое кольцо. Чем раньше она поймет, что тут ей ловить нечего по крайней мере в ближайшее время), тем лучше для всех нас. Потому что, хоть у нас с Червинским все странно и непонятно, по крайней мере сейчас он со мной и я не собираюсь уступать его какой-то Кукушке.

— Изабель, — представляется она, мазнув по мне все тем же непонимающим взглядом.

Видимо в ее картине мире, все должно быть по правилам и законам природы: красавчики влюбляются только в красавиц. А я, хоть и не комплексую по поводу своей внешности, все же не дотягиваю до личика «ангела Виктории-сикрет». — Елизавета у тебя? Ты ведь не отдал ее… никуда?

Марик открывает рот, но я успеваю лягнуть его под столом и заглушаю недовольный вздох громким встречным вопросом:

— Изабель, а с чего ты взяла, что твоя дочь — у Марика?

— Наша дочь, — поправляет она.

— Это еще доказать нужно, — не тушуюсь я. Ох уж эти мне мамаши-потеряшки: только что рыдала по ребенку, а теперь готова глотку порвать, доказывая, что он — из с Червинским плод любви. Причем грубо и топорно. И это тоже странно, потому что если история с похищенным подкидышем — ее рук дело, то все это можно было сделать куда изящнее. А не вот так — почти сразу выдавать свои очень недвусмысленные планы.

— Марик, что она говорит? — снова заводит старую пластинку итальянка, но Червинский играет в моей команде и просит ответить на вопрос, потому что его он тоже очень интересует. Кукушка берет салфетку и начинает энергично вытирать нижние веки, хоть слез там нет и в помине. — Моя подруга, Наташа, сделала это.

— Вот что за время, — «возмущаюсь» я. — В мою молодость подруги просили блеск для губ.

— Молька, — наклоняется к моему уху Марик, — если ты будешь так очаровательно иронизировать в ответ на каждую ее фразу, то я точно утащу тебя в туалет и совсем не для того, чтобы поговорить по душам.

Все-таки он засранец, потому что от этого хриплого баритона у меня в голове становится странно облако от разноцветного тумана, а выводок личных чертей требует продолжить нарываться, чтобы получить обещанный «душевный не_душевный разговор».

Но надо разобраться с итальянкой, пока она не переусердствовала и не поверила сама себе.

Глава тридцать первая: Вера

— Когда я узнала, что беременна, мы уже давно были не вместе и я хотела тревожить тебя, — начинает свою историю Кукушка.

Если она и дальше будет говорить таким же полуживым голосом, я просплю кульминацию и развязку, так что на всякий случай усаживаюсь в максимально неудобную позу и делаю большой глоток кофе.

— Но я хотела ребенка, — всхлипывает Изабель. — Марик, ты знаешь, что семья всегда очень много для меня значила. — Судя по выражению лица Червинского, тут Кукушка ничего не приукрасила. — Но мой отец — ревностный католик: как только узнал о том, что у меня будет ребенок без законного мужа — лишил меня денег и поддержки, и потребовал, чтобы я сделала аборт. Я отказалась, потому что любила малыша с тех пор, как узнала, что во мне поселилась новая жизнь!

Я правда очень стараюсь не зевать, но уже сейчас эта история от идо нашпигована банальностями и шаблонами. Словно однажды это чудо природы село читать тупой дамский романчик, а потом вдруг подумала: а почему бы и мне так не сделать?

— Так я осталась совсем одна: в пустой стране, без возможности оплачивать учебу и без денег, чтобы снять жилье. Я пыталась найти работу, но без образования меня взяли только на кухню, мойщицей. С трудом сводила концы и концы.

— Концы с концами, — поправляю я, и на этот раз уже Марик топчется по моей ноге.

Чтобы я не слишком терзала бедное небесное создание.

— Так я познакомилась с Наташей. — Изабель, не обращая внимания не мои слова, продолжает развес лапши. — Она работала на выдаче и искала соседку по комнате. Мы стали жить вместе. Я рассказала о том, кто отец ребенка и что я не хочу привлекать его к воспитанию, потому что гордая и не хочу обременять мужчину нежеланным ребенком.

— И великодушная Наташа просто не могла пройти мио такой несправедливости, поэтому решила стать вестником правосудия.

— Вера, я же серьезно говорил насчет «уединения», — еще более низким голосом напоминает Червинский, и на этот раз у меня приятно теплеет в области затылка. — Еще пара словечек — и, обещаю, завтра ты просто не сможешь сидеть.

Надо бы напомнить ему об этом обещании в более подходящей остановке.

А пока подпираю щеку кулаком и снова пытаюсь делать вид, что хотя бы что-то в этой сказке похоже на реальную историю.

— Она говорила, что я должна найти тебя и обязательно рассказать о ребенке, что ты обеспеченный мужчина и можешь позаботиться о нас с Елизаветой, но я отказалась и просила ее не вмешиваться в твою жизнь. А когда неделю назад меня уволили из кафе, и я оказалась без денег с малышкой на руках, Наташа сказала, что либо я сама найду тебя, либо это сделает она.

Кукушка снова вытирает несуществующие слезы, а потом выразительно втягивает капучино через трубочку, как будто это самое вкусное, что она ела за последние дни.

Правда, если уж на то пошло, одета итальянка в самом деле скудно: это даже не сток, а что-то мешковатое, что явно не по размеру и уже кем-то ношеное, причем лет сто назад.

Но я лучше откушу язык, чем озвучу выводы вслух, чтобы эта аферистка думала, будто кто-то здесь может повестись на ее маскарад. В наше время «секонд-хендов» на каждом углу, одеться бомжом — дело пяти минут и тысячи рублей.

— Пару дней назад я очень сильно отравилась, у меня держалась высокая температура, и я попросила Наташу присмотреть за Елизаветой. Крепко уснула, а когда проснулась, то моей дочери… уже не было!