Обними меня на рассвете

— Ни слова. Теперь, когда ты выбрала меня, я не позволю тебе снова покинуть меня. Возьми меня. Всего. Да. Боже, да. Любовь моя, о… Просто. Так.

Он снова ускорил темп, слыша учащенное дыхание Анки, наблюдая, как ее кожа краснеет, а глаза стекленеют. Когда ее защита рухнула и она сдалась, он увидел ее сердце, обнаженное и честное, отраженное в ее мерцающих глазах.

— Ты же любишь меня.

Его сердце воспарило, когда он увидел ее глаза, умоляющие его любить ее в ответ.

— Да, но ты боишься. Не надо. Я никогда не переставал любить тебя.

— Но… — воскликнула она, отчасти от удовольствия, отчасти от печали.

— Нет! Я больше не позволю ничему встать между нами. Навсегда. Моя. Моя. Моя!

С каждым словом он все глубже погружался в нее.

Ее спина выгнулась дугой, а ноги раздвинулись для него еще шире. Мотая головой, разинув рот, она начала пульсировать вокруг него. Лукан изменил угол проникновения, чтобы попасть в ту единственную идеальную точку внутри нее, предназначенную дать ей полное блаженство. Анка почувствовала перемену и ахнула, когда головка его члена царапнула чувствительные ткани.

— Лукан, мой… Я… Даа!

Ее лицо говорило о том, что голова хочет перестать ему подчиняться. Но было уже слишком поздно. Что бы ни промелькнуло в ее мозгу, сейчас это не имело абсолютно никакого значения, поскольку кульминация достигла пика. Для Лукана не было ничего такого, что они не смогли бы решить, если бы у них было достаточно времени.

— Да! Прекрасно, любовь моя. Идеально. Мы принадлежим друг другу. Посмотри на меня, Анка.

Она моргнула, пристально глядя на него.

— Отдай все это мне.

Он не позволил ей отвести взгляд, когда ее рот открылся в беспомощном крике экстаза. Паря прямо над ней, он слил их взгляды вместе и погрузился в нее, еще глубже под ее чарами.

— О… да. Вот так, любовь моя. Вот так. Отдай мне все.

Она отодвинулась от него, ее глаза были широко раскрытыми и умоляющими, как будто такое большое удовольствие пугало ее. Сколько бы раз они ни занимались любовью раньше, это никогда не было так глубоко, прямо от сердца. Мысль о том, что он, возможно, наконец-то вернул себе женщину своей мечты и посеял в ее чреве свое семя, заставила Лукана потерять последнюю нить самообладания. Сжимая ее бедра руками, пока она продолжала разрушаться вокруг него, он прорычал ее имя в мучительном стоне и полностью опустошил себя внутри ее сжимающегося тела, пока не почувствовал себя бескостным и насыщенным.

Его толчки замедлились, как сердцебиение и дыхание. Покой накрыл его, как одеяло, и он удовлетворенно вздохнул, глядя на ведьму, которую любил больше жизни.

Анка закрыла глаза, скрестив тонкие руки на груди и сжавшись в комок, когда из ее глаз потекли слезы.

Он мягко взял ее за запястья и крепко прижал их к бокам. Она могла почувствовать себя так, словно он поцарапал ее до самой глубины души. Видит Бог, именно так он себя и чувствовал. Но больше не надо прятаться. Больше никаких уклонений от чувств, разговоров, которые они должны были вести, эмоций, которыми они должны были делиться. С чем бы им сейчас ни пришлось столкнуться, они сделают это вместе.

****

Лукан убрал влажные локоны с ее щек и улыбнулся ей сверху. Этот жест сжал ее сердце до такой степени, что из него потекла кровь любви к нему.

— Анка, не плачь, любовь моя. То, что мы разделили, было потрясающе.

Она кивнула, не в силах не согласиться — даже когда еще больше слез упало и сожаление прокатилось по ней. Их любовные ласки были настойчивыми, первобытными… и все же душераздирающе прекрасными. Но если бы он мог увидеть уродство того, кем она была, и то, что она сделала, скрываясь под красивой внешностью, вплоть до лжи, которую она скрывала, он был бы в ужасе. В конце концов, он возненавидит ее.

Большим пальцем он снова вытер ее слезы.

— Я вижу, как ты пытаешься заползти обратно в свою раковину, и я этого не потерплю. Я люблю тебя. Я верю, что ты тоже любишь меня. Ты хочешь это отрицать?

Она колебалась. Причинить ему еще большую боль — это не выход, но если она полностью раскроется, то только сильнее влюбится. И все же это было несправедливо по отношению к нему — давать ему только ложь. Она делала это в течение целого столетия, продолжая клясться себе, что сделает все возможное, чтобы сделать его счастливым. Но в конце концов все ее грязные маленькие секреты разлучили их — и так будет всегда.

— Я не отрицаю этого, — прошептала она. — Но, пожалуйста, поверь мне. Я не могу быть тем, что тебе нужно.

— А что мне нужно?

Он перекатился на бок и приподнялся на локте:

— Любовь моя, я не думаю, что был тем, в ком ты нуждалась до этого момента. Я буду искать всю оставшуюся жизнь способы искупить это. Но не смей закрываться от меня. Я этого не допущу.

В его голосе зазвенели стальные нотки, которые она никогда не слышала от него во время их спаривания. Она не была уверена, что знает, откуда взялся этот глубокий, хриплый голос, но не обращать на него внимания было почти невозможно. И все же ради него она должна была попытаться.

— Лукан, послушай меня…

— Нет, ты послушай.

Его глаза сузились. Темно-синий цвет страсти, завлекавший ее несколько мгновений назад, теперь стал жестким и жестоким.

— Ты предпочла меня Шоку. Я — пара твоего сердца. Мы оба это знаем. И я хочу это сердце вместе с твоей преданностью и твоей душой, потому что я собираюсь отдать тебе взамен свое.

— Но ты же больше не знаешь, какую душу ты получаешь. Матиас… изменил меня. Он запятнал меня. Он использовал меня так, что ты и представить себе не можешь.

Она прикусила губу, понимая, что Лукан расценил бы это как сексуальность. Матиас так и сделал, но это не беспокоило Анку так сильно, как остальная отвратительная правда.

— Есть вещи, которых ты не понимаешь.

— Тогда скажи мне. Мы будем вместе исправлять ущерб, который он нанес твоей психике, — поклялся Лукан. — Но ни твое сердце, ни душа не черны, любовь моя. Не рисуй себя такой и не соглашайся на одиночество. Не позволяй ему победить ни тебя, ни нас. — Он погладил ее по щеке: — Я тоже не идеален. Далеко нет. Но одно я знаю наверняка: моя любовь к тебе истинна. Я думаю, что и твоя тоже. Если мы начнем с этого, если мы начнем с осознания того, что принадлежим друг другу, тогда единственное, что может удержать нас от нашего счастья, — это наша собственная глупость.

Черт побери, его слова были прекрасны, но неверны. Он не понимал этого, потому что не обладал тем знанием, с которым она жила каждый день. Она отказывалась обременять его… или рисковать из-за осуждения, которое боялась увидеть в его глазах.

— То, что ты сказал, очень романтично, но слишком просто. Есть так много вещей… моя семья была недостаточно хороша для твоей.

Он нахмурился:

— Для меня это никогда не имело значения, и мои родители полюбили тебя.

— Но они, как и все остальные, удивлялись, почему ты выбрал меня своей парой.